Эксперимент профессора Брантинга, стр. 10

Генрих колебался. Преследование Брантинга лежало на его совести. Он имел достаточно причин вмешивать брата в это дело: речь шла о безопасности Земли. Но бегство профессора на Марс, а с Марса на Нептун бросало новый свет на действия Брантинга. Калиопис на дальних планетах солнечной системы не запрещен. Имеют ли они право гнаться за профессором на дальнюю планету, где в принципе исключено наведение справок и поиск?

Рой так убежденно поддержал Цвиркуна, настаивавшего на дальнейшей погоне, что Генрих оставил сомнения при себе. Лишь в полете, продолжавшемся более месяца, Генрих побеседовал с братом по душам. Роя нелегко было в чем-либо убедить, но, убежденный, он держался твердо. Он опроверг сомнения Генриха. Если Брантинг не замышляет ничего скверного, зачем ему скрываться? Он покинул марсианскую станцию, свое детище, дело всей жизни, — почему? Без очень серьезных причин серьезные ученые — а Брантинг из них — в авантюры не пускаются. Что он замыслил какую-то авантюру, неоспоримо. Его надо обезвредить, пока не совершено преступление. Чтобы обезвредить, надо его найти. О чем, собственно, спорить?

— Неужели ты и впрямь считаешь, что Брантинг сошел с ума? Действия его по-своему разумны. Он знает, что его преследуют, и пока что отлично обводит нас вокруг пальца.

— Он хитер, верно. Говорят, безумным хитрость заменяет утерянный разум. Но разве одно его стремление обмануть нас не свидетельствует против него?

— На Нептуне никто не поможет нам в розысках, — хмуро предсказал Генрих.

— На Нептуне нам будет помогать наш прибор. — Рой уверенно показал на стоявший около него дешифратор.

Переговоры в Управлении нептунианской экспедиционной колонии вел Рой. Рою вежливо разъяснили, что администрация колонии справок о жителях Нептуна не дает, за исключением случаев, когда предъявляют официальный указ Большого совета о задержании опасного преступника, бежавшего сюда, чтобы укрыться от кары.

— Указа о задержании Брантинга у нас нет, ибо он не успел совершить преступление, — ответил Рой на поставленный прямо вопрос.

— В таком случае мы не знаем никакого Брантинга, — последовало холодное разъяснение.

— Значит ли это, что сами мы, без помощи администрации, не можем разыскивать интересующего нас человека? Будет ли запрещено побеседовать с ним, если мы его обнаружим? — допытывался Рой.

Представитель администрации ответил:

— Можете вести любые поиски и любые разговоры. Вам запрещаются лишь задержания и аресты.

— Что ж, и сердечная беседа с Брантингом может кое-что дать, — сказал Рой, когда все трое возвратились в гостиницу. — Будем налаживать прибор. У Брантинга теперь лишь один шанс уклониться от обнаружения: если он спрятал где-либо споры калиописа, а сам убрался подальше от них.

— Коробочка со спорами при нем, — с той же непоколебимой убежденностью возразил Цвиркун. — Я скорей поверю, что у меня две головы и четыре ноги, чем в то, что профессор расстанется с коробочкой хоть на минуту… нет, на секунду, на тысячную долю секунды!

Номер нептунианской гостиницы наполнил мелодичный перезвон колокольчиков, едва Рой включил аппарат. Дешифратор давал пеленг на северо-запад, указывал расстояние в сто двадцать два километра от гостиницы. Рой сверился с картой. В этом месте находился основной карьер треста «Нептунианские самоцветы» — самые крупные кристаллы зеленого нептуниана, незаменимого в производстве мощных гравитаторов, шли с этого карьера.

— Он там, он там! — бормотал Цвиркун, лихорадочно сжимая руки. — На карьер, немедленно на карьер, ни единой секунды, ни единой!..

— Торопиться не будем! Брантинг теперь от нас не уйдет! — оборвал его Рой и вызвал трехместную авиетку.

Генриху тоже не нравилось нервное возбуждение Цвиркуна. Цвиркун вносил нехороший азарт в дело, требовавшее ясного ума и спокойствия духа. Он походил скорее на охотника, обнаружившего желанную дичь, чем на исследователя. Рой сухо предупредил Цвиркуна, чтобы тот не позволял себе никаких резкостей, когда они приблизятся к Брантингу. Цвиркун, съежившись, жалко забормотал, что на него могут положиться. В доказательство готовности вести себя прилично он затих, прикорнув на заднем сиденье.

Солнце было в зените, но, крохотное и холодное, лишь немного превосходило по сиянию земную Венеру. Температура снаружи была около минус ста девяноста градусов; даже в хорошо утепленном скафандре ощущалась громадность космического мороза, навечно окаменившего тот гигантский сгусток водорода и аммиака, который назывался Нептуном. Авиетка шла на малой скорости. В стороне среди сумрачно-белых просторов показался черный треугольник космодрома; там стоял доставивший их сюда звездолет. За космодромом засверкали сигнальные огни второго подземного города — на Нептуне их было всего три, — а потом горизонт залило сияние карьера.

Это была гигантская чаша в окаменевшем газе нептунианского грунта. Именно в этом месте редкая аномалия природы связала немногочисленные тяжелые атомы, рассеянные в веществе планеты, в то удивительно красивое, поразительное по свойствам образование, которое называлось нептунианом. Ради добычи этого минерала и была устроена экспедиционная колония, все остальное на Нептуне не представляло интереса даже для энтузиастов геологии.

Рой сделал круг над карьером. Дешифратор надрывался в звоне. Внизу копошились нептунианские экскаваторы — «пауки» — машины, сконструированные для работы при морозах ниже двухсот градусов. Быстро передвигающиеся на восьми гибких ногах, они и вправду казались гигантскими пауками. Единственное внешнее отличие от пауков заключалось в том, что от кабины экскаватора отходил гибкий хобот, оканчивающийся пламенным ртом. Машина вела ртом по поверхности, мгновенно расплавляя застывшую массу, беловатое облачко вилось над ней — пары ненужного газа, исторгнутые наружу и вновь на лету замерзающие. Лишь куски нептуниана, остающиеся твердыми даже в пламени, оседали в чреве машины.

На одном из «пауков» работал оператором бывший ученый, светило марсианской астроботаники, профессор Сильвестр Брантинг. Мелодия дешифратора говорила об этом яснее слов.