Ключи Пандоры, стр. 10
– Что там? – спросила она недовольно и направилась к Никите.
– Смотри!
Он показывал на дорогу, что вела влево, – заросшую травой и мелким кустарником и явно заброшенную. Но сейчас на ней проступали глубокие следы протекторов. Машины прошли недавно. Комья грязи на траве не успели подсохнуть, а вбитые в землю ветки и листья еще не завяли.
– Похоже, они отсюда выехали, в смысле, наши военные друзья, – и поскреб в задумчивости затылок. – Надо бы карту посмотреть! Но что-то я не помню вблизи никаких объектов…
– Я даже по навигатору по этой дороге не поеду! И не проси! – отрезала Юля. – Застряну в какой-нибудь луже, и что потом? Семь верст до деревни за трактором бежать?
– Я сбегаю! – льстиво улыбнулся Никита.
– А я останусь в лесу? На ночь, одна? Нет уж, уволь от таких приключений!
Юля задрала голову вверх. Там, над кронами сосен, сияла небесная синева.
– Господи, красиво-то как! Сто лет в лесу не была!
Она зажмурилась и раскинула руки, словно пыталась обнять и этот бор, и бескрайнее небо, и птичий гомон, и шепот листьев над головой. Ветер играл в кронах, и оттого казалось, что деревья тихо переговаривались между собой. Остро пахло папоротниками, мокрой травой и неожиданно – грибами, хотя их время наступит в августе. Ее охватило несказанное чувство легкости, почти бестелесности. Цивилизация растворилась в пространстве, прихватив с собой города, сотовую связь и даже усталую машину, приходившую в себя после безжалостной гонки. Казалось, взмахни руками, и воспаришь выше леса, выше одинокого облака, что зацепилось за верхушку огромной сосны…
Это было странное чувство. Оно слегка пугало, но не более того. Юля продолжала стоять с закрытыми глазами, а лес вокруг шумел, шуршал сухими иголками, поскрипывал ветвями, звенел птичьими голосами. Где-то стучал по лесине дятел, испуганный свист бурундука прервал взволнованный стрекот сороки…
Очарование не проходило, но тут заявил о себе Никита.
– Юлька, не спи! – крикнул он и заставил ее открыть глаза.
Она поморщилась от досады: вот несносный торопыга! Успел-таки по заброшенной дороге метров на двадцать углубиться в лес, и теперь, стоя на пригорке, старательно вглядывался в темную чащу. Затем с недовольным видом махнул рукой и, как заяц, запрыгал по колдобинам, стараясь не наступить в грязь или в лужу.
– Тебе не интересно, что там? – спросил он с обидой.
– Чертовски интересно! – ответила она раздраженно. – Но давай-ка следовать плану! Ты не забыл? Нам еще домой возвращаться!
Никита горестно вздохнул и направился к машине. Юля бросила вверх прощальный взгляд и вдохнула полной грудью смолистый воздух. Но что-то подсказывало: прощаться рано и она еще напьется этого воздуха допьяна.
Глава 6
В отличие от Каменного Брода, на деревне Миролюбово лежала печать уныния и разрухи. Несколько домов зияли провалами окон и крыш, а от некоторых остались лишь полусгнившие заборы и огороды, заросшие крапивой и чертополохом. В тех избах, все еще крепких, из толстых бревен, с высокими шатровыми крышами, где еще теплилась жизнь, палисадники заросли малиной и черемухой, а улицы – травой по колено. Дом Глафиры Агафоновой они нашли сразу. На завалинке добротной, но посеревшей от времени избы сидела старушка и рассматривала из-под руки подъехавший автомобиль. На ней были старая синяя юбка и серая шерстяная кофта. Голову покрывал черный платок с розочками, выцветшими от времени.
Никита вышел из машины и крикнул:
– Здравствуйте, бабушка! Нам нужна Глафира Агафонова!
– Чего орешь? – недовольно спросила старуха. – Не глухая поди.
Она поднялась с завалинки, уставившись на него подозрительным взглядом, но подошла к забору и выглянула наружу.
– Ну, я – Агафонова. Чего тебе?
– Мы от Ирины Петровны. Сумку привезли. Макс дома?
Губы старухи плаксиво скривились.
– Так вы от Ирочки? Господи, как хорошо! А то не знала, что делать, куда идти? Раньше хоть почта была, могла телеграмму отправить, а сейчас совсем мы от мира отрезаны. Даже радио нет, правда, оно всегда плохо работало, даже при советской власти. Телевизор вон четыре дня не кажет, да и не до него мне сейчас… У Максика телефон был, мы с него всем миром звонили, то в «Скорую», то в райцентр…
И горестно покачала головой:
– Ой, беда, совсем беда!
Юля вышла из машины. Старуха явно была напугана. И руки, которыми она держалась за доски забора, тряслись не от старости. И многословие это не от болтливости. Старуха будто боялась произнести нечто более страшное…
– У вас что-то случилось? – спросила Юля участливо.
Старуха мигом переключилась на нее:
– Ой, милая! Говорю же, беда! Максюша пропал! Почитай четвертый день пошел как ни слуху ни духу! – и заплакала, вытирая слезы кончиком платка.
В этом бесхитростном жесте было столько отчаяния и неподдельной горечи, что сердце у Юли сжалось, хотя она считала себя жесткой, не склонной к сантиментам особой.
Никита нахмурился и быстро взглянул на Юлю. Она ответила ему встревоженным взглядом, достала мобильник, взглянула, недовольно хмыкнула:
– Нет сети и, похоже, не будет! – затем посмотрела на притихшую Глафиру, улыбнулась ей и спросила: – Чаем не напоите? Мы ведь четыре часа до вас добирались. Заодно и про внука расскажете.
Бабка перестала всхлипывать и споро двинулась к воротам. Чай попить – святое дело, особенно если гости пожаловали!
– Вы машинку во двор загоните, – посоветовала она. – Вон она у вас какая… расписная. Мало ли кто мимо пройдет. Сынок, помоги ворота открыть.
Покосившиеся створки сердито скрипнули. Никита пыхтел, тянул их на себя, но напрасно. Наконец одна открылась полностью, другая, перекошенная, не поддавалась. Пришлось отступить, и, утирая пот со лба, он недовольно спросил:
– Протиснешься?
– Попытаюсь, – ответила Юля, с сомнением посмотрела на узкий пролет и призналась: – Не нравится мне тут! Может, в полицию позвоним?
– Не забывай, Макс от армии прячется. Надо сперва мать в известность поставить, – Никита махнул рукой. – Заезжай, выехать всегда успеем. Не стоит перед деревенскими светиться.
– Все, кто хотел, нас уже увидел, – Юля усмехнулась и движением головы показала на колодец.
Там торчала бабка в старых тренировочных штанах, галошах на босу ногу и в спортивной куртке химической расцветки. Прикрывая глаза от солнца козырьком ладони, она даже не пыталась скрыть интереса к приезжим.
Юля села за руль и удачно заехала во двор. Возле деревянной будки истошно лаяла и металась на короткой цепи черная дворняжка размером чуть больше кошки.
Никита с натугой вернул створку ворот на место и задвинул засов. Дворняжка совсем обезумела, но цепь не позволяла цапнуть нежданных гостей за ноги.
– Сумку захвати! – велела Юля.
Она вышла из машины и с любопытством разглядывала деревенский двор, крытый по старинке широкими деревянными плахами.
Вроде бы не сарай – вон сколько места, не курятник, не амбар, а все под рукой, спрятано от дождя и снега, аккуратно прибрано, с деревенской тщательностью расставлено по местам. Высокая поленница, длинные лавки вдоль стен. На них и на полу громоздились рассохшиеся кадки, алюминиевые фляги, старые ведра, облупленные кастрюли. На полочках – пыльные стеклянные банки и глиняные кринки. Для машины, конечно, места мало, но мотоцикл при случае приткнуть можно. Под потолком, рядом с двумя ржавыми серпами и лезвием косы-литовки, висели прошлогодние березовые веники со сморщенными, посеревшими листьями, а рядом – свежие, слегка привядшие, но еще зеленые. Юле нестерпимо захотелось в баню – парную, с одуряющими запахами дерева и березовых листьев, чтобы смыть липкий пот и пыль, казалось, пропитавшие ее насквозь. Но баня была из области фантазий, и, вздохнув, она направилась вслед за Никитой к дому.
Они поднялись на выкрашенное желтой краской крыльцо. Вытерли ноги о домотканый коврик возле порога и вошли в сени – чистенькие, со старым резным буфетом в углу. Сломанную ножку ему заменял кирпич. Рядом – два венских стула, столь же старых и облезлых, как буфет. В углу – деревянный мучной ларь, над ним на стене – выцветший плакат с пышной девицей в платочке, которая прижимала к себе сноп пшеницы и радостно улыбалась. Надпись на плакате гласила: «Убрать урожай до последнего зерна!» Пол пересекала ковровая дорожка, давно потерявшая цвет.