Досужие размышления досужего человека, стр. 74
«У них чудесная семья». Помощник редактора этого не сказал, но мне кажется, что обе сестры — это «типичные английские девушки». Они ездят верхом, стреляют, готовят, сами шьют себе платья, обладают здравым рассудком и любят пошутить.
Третья глава «пронизана настроениями местного состязания по крикету».
Спасибо, мистер помощник редактора. Чувствую, что я обязан вас поблагодарить.
В четвертой Урсула Барт (я уже начал за нее волноваться) появляется снова. Она поселяется у очень кстати подвернувшейся леди Мэри в Йоркшире и однажды утром случайно встречается с Бэзилом во время прогулки верхом. Вот в чем преимущество иметь героиней американскую девушку. Она как британская армия: идет куда хочет и делает что хочет.
В главе шестой кое-что происходит: «Бэзил возвращается домой в сумерках и в уединенном месте на вересковой пустоши замечает Урсулу Барт, серьезно беседующую о чем-то с грубого вида незнакомцем. Ступая по мягкой почве, он незаметно приближается к ним и, не в силах удержаться, подслушивает последние слова Урсулы, обращенные к зловещего вида незнакомцу: «Я снова должна вас увидеть! Завтра вечером. В половине десятого! У входа в разрушенное аббатство!» Кто он такой? И почему Урсула должна снова увидеться с ним в такое время в таком месте?»
И тут, прочитав какие-то двадцать строчек, я причаливаю, если можно так выразиться, к началу седьмой главы. Почему не приступаю к ее чтению? Меня испортил помощник редактора.
«Вы ее прочли, — хочется мне сказать ему. — Расскажите мне завтра утром, о чем идет речь. Кто такой этот грубиян? Почему Урсула хочет снова с ним встретиться? Зачем выбирать такое продуваемое сквозняками место? Почему в половине десятого вечера — это наверняка крайне неудобное время для обоих? Почему я должен продираться через три с половиной колонки седьмой главы? Это ваша работа! За что вам платят деньги?»
Но боюсь, подобный поступок приведет к тому, что часть публики начнет требовать сокращенных романов. Какой деловой человек будет тратить целую неделю, вечерами читая книгу, если славный добрый помощник редактора готов за пять минут рассказать ему, о чем в ней идет речь!
И тогда наступит день — я это чувствую — когда деловой редактор скажет себе:
— Черт побери, какой мне смысл платить одному человеку за то, что он напишет историю в шестьдесят тысяч слов, а другому за то, что он ее прочитает и снова перескажет, но уже в шестнадцать сотен слов!
От нас будут ждать романов, главы в которых не превышают двадцати слов. Короткие рассказы сведутся к формулировке: «Маленький мальчик. Пара коньков. Сломавшийся лед, райские врата». Раньше автор, получивший задание написать в рождественский номер трагическую историю о ребенке в этом жанре, потратил бы на это пять тысяч слов. Лично я бы начал с предыдущей весны, чтобы предоставить читателю возможность за лето и осень свыкнуться с мальчиком. Это был бы подходящий мальчик, из тех, которые несутся прямиком к самому тонкому льду. Он бы жил в коттедже. Я бы растянул описание коттеджа на две страницы: овощи, растущие в огороде, вид от парадной двери. Вы бы узнали этого мальчика до того, как я с ним покончу, — чувствовали бы, что знаете его всю жизнь. Я бы поведал вам о его затейливых высказываниях, его детских мыслях, его великих устремлениях. Из отца можно было бы выжать немного юмора, а из раннего девичества матери — немало прелестных строк. Для льда мы бы выбрали таинственное озеро в лесу, по слухам, с привидениями. Мальчик бы обожал стоять на берегу в сумерках, слышал бы взывающие к нему странные голоса: вы бы сразу почувствовали — надвигается что-то страшное.
Вот сколько всего тут можно сделать. И мысль о том, что такой сюжет пропадет в восьми-девяти словах, меня по-настоящему возмущает.
А что станется с нами, писателями, если в литературу придет эта новая мода? Нам платят за длину рукописей по ставкам от полукроны (и выше) за тысячу слов, и говорили, что в случае с такими, как Дойл и Киплинг, речь идет о фунтах. Как мы будем жить с романов, стоимость газетной серии на которые для большинства из нас составит четыре шиллинга девять пенсов?
Этого делать нельзя. И не нужно говорить мне, что вы не видите причин, по которым мы должны жить. Это не ответ. Речь идет исключительно о деловом подходе.
А как насчет прав на книги? Кто будет покупать романы в три страницы? Их начнут печатать в виде брошюр и продавать по пенни за дюжину. Мария Корелли и Холл Кейн (если то, что я о них слышал, правда), возможно, смогут заработать десять — двенадцать шиллингов в неделю. Но как же мы, все остальные? Вот это меня и беспокоит.
© Перевод И. Зыриной
Должны ли солдаты быть вежливыми?
Однажды я хотел провести мирную и приятную зиму в Брюсселе, работая и совершенствуя ум. Брюссель — город живой и веселый, и думаю, у меня бы получилось, если бы не бельгийская армия. Бельгийская армия преследовала меня и постоянно беспокоила. Судя по собственному опыту, я должен сказать, что это хорошая армия. Наполеон утверждал, что врагу ни в коем случае нельзя давать возможность ускользнуть от вас — он никогда, ни на одно мгновение не должен почувствовать, что оторвался от вас. Не могу сказать, какую тактику избрала бы бельгийская армия при других условиях, но лично против меня она избрала именно этот план и воплощала его с успехом, поражающим даже меня.
Оказалось, что избежать бельгийской армии совершенно невозможно. Я выбирал самые спокойные и самые неподходящие для нее улицы, выбирал самое разное время — раннее утро, день, поздний вечер. Случались моменты неистового восторга — когда я воображал, что сумел улизнуть. Я ее нигде не видел и не слышал.
— Теперь-то, — говорил я себе, — теперь у меня есть пять минут мира и покоя.
Я отнесся к ней несправедливо: она меня обгоняла. Приблизившись к следующему углу, я уже слышал барабанную дробь, и не успевал пройти и четверти мили, как она начинала меня по-настоящему преследовать. Я запрыгивал в трамвай и ехал несколько миль, а затем, решив, что оторвался, продолжал прогулку. Пять минут спустя мне на пятки наступало другое подразделение. Я прокрадывался домой, а бельгийская армия продолжала преследовать меня, не прекращая ликующе барабанить. Покоренный, опозоренный, навеки растеряв свою сдержанность и гордость, я пробирался в свою комнату и плотно закрывал за собой дверь. Только тогда победоносная бельгийская армия возвращалась в свои казармы.
И если бы они преследовали меня с оркестром! Я люблю оркестры. Я мог бы бездельничать напротив гарнизона, слушая, как играет оркестр, и не имел бы ничего против, если бы она следовала за мной с оркестром. Но похоже, бельгийская армия не любит оркестры. У нее есть только барабан. И даже не настоящий барабан — не то, что я называю барабаном. Это детский барабанчик, из тех, на каком когда-то играл я сам до тех пор, пока его у меня не отняли и не пригрозили, что, если услышат еще хоть один звук, этот барабан разобьют прямо о мою голову. С таким барабаном трусливо расхаживают взад-вперед, когда тебя некому остановить. Никто не рискнет играть на нем, если рядом твоя мать. На нем даже не играют, просто ходят и лупят по нему маленькой палочкой. Здесь нет мелодии, здесь нет никакого смысла. Он даже ритм не выдерживает! Поначалу, услышав его издалека, я думал, что это барабанит какой-нибудь уличный мальчишка, которому полагается быть в школе или заниматься делом, качая в коляске младенца, и я прятался в темных дверных проемах с твердым намерением выскочить оттуда и надрать ему уши, когда он пойдет мимо. К моему изумлению, в первую же неделю я обнаружил, что это бельгийская армия. Видимо, она приготовляла себя к «ужасам войны» и тем самым превращала меня в человека, готового добиваться мира любой ценой.
Мне говорят, что эти армии необходимы для сохранения спокойствия в Европе. Но я готов пойти на риск случайной заварушки. Не может ли кто-нибудь сообщить им, что они давно вышли из моды с этими своими перьями, да еще и увешанные скобяными изделиями, — взрослые мужчины, которых нельзя отправить на прогулку без сопровождения нескольких опекунов, дующих в жестяной свисток и лупящих в игрушечный барабан, чтобы удержать их в строю и не дать разбежаться в разные стороны: можно подумать, что это цыплята! Орда солдат с котелками, мисками и скатками, и все эти смертоносные штуки привязаны к ним и брякают в такт мелодии, невольно наводя на мысль о Белом Рыцаре, которого Алиса встретила в Стране чудес. Мне кажется, что для практических целей — чтобы сражаться за свою страну или сражаться за чью-то еще страну, что, в общем-то говоря, куда более популярно, — очень важно, чтобы определенная часть населения умела хорошо стрелять из ружья. Каким образом умение ровно стоять в шеренге и выворачивать носки поможет вам в современных условиях ведения войны? Это один из тех вопросов, который не в состоянии постичь мой интеллект.