Паук приглашает на танец, стр. 17
— Значит, они погибли? — на душе стало печально.
— Погиб только юноша — он-то был простым смертным. А фея до сих пор жива, но заточена в камне. Долгие века она держит в каменных объятиях мертвого возлюбленного. В честь них эти камни получили прозвание «шепчущиеся любовники».
Я вновь, теперь уже внимательнее, вгляделась в природное нагромождение на том берегу. И на этот раз, как мне показалось, различила женские очертания: чувственный изгиб бедра и руку, нежно обвивающую каменную шею. Впрочем, я понимала, что это лишь игра воображения, навеянная романтичным повествованием.
— Жаль, что для них всё закончилось так несправедливо.
— Ещё не закончилось, — мрачно заверил меня собеседник. Его глаза оживлённо блеснули. — По преданию, однажды фея освободится. И, когда это произойдёт, она убьёт графа Ашеррадена — отомстит за любимого.
— Но ведь тот граф уже давно умер, она убьёт невинного! — воскликнула я, позабыв, что это лишь легенда.
— Среди них нет невинных, — отрезал Ваухан, — порочен весь род, произошедший от гнилого семени. Простите, — тут же спохватился он и виновато улыбнулся, — кажется, я вас напугал страшной сказкой на ночь.
Он подошёл ближе.
— Как ваша нога, сможете идти?
— Да, я готова продолжить путь.
Мы вернулись на дорогу, и вскоре впереди проступила громада замка. Тонувшая в черноте и безмолвии, она напоминала могильный холм. Слабый свет трепыхался лишь в одном окне, как наблюдающий глаз. Мне расхотелось туда возвращаться.
В целом, моя сегодняшняя вылазка была удачной: я заказала платье и узнала, что у Мэтти в замке был тайный поклонник — тот, кто подарил ей эти серьги. Разумеется, Иззи ошиблась, предположив, что Матильда отвечала на эти чувства. Её приветливость часто вводит в заблуждение. Но, наряду с ним, похоже, был и тот, кого она боялась. А могло ли это быть одно и то же лицо? Голова шла кругом. Перебирая в уме всех обитателей замка, я металась от одного к другому. И, по правде говоря, сократить список подозреваемых никак не получалось. Увы, в жизни злодеев распознать куда труднее, чем в романах: они не потирают злобно ручки и не разражаются дьявольским хохотом, уличающим их злодейскую сущность.
К тому же я чувствовала, что в самих этих стенах таится какое-то необъяснимое зло, будто древнее сооружение было живым организмом, монстром, способным заглотить без остатка. Теперь и меня со всех сторон окутывали его щупальца. Опасность была разлита в воздухе и могла исходить от любого, даже самого безобидного на первый взгляд существа. Я вдруг почувствовала себя крохотной птицей — малиновкой, запутавшейся в смертоносном облаке паутины и слепо мечущейся в ожидании прихода паука.
Ворота были заперты, но боковая калитка, к счастью, лишь притворена. Я остановилась возле неё и повернулась к своему спутнику.
— Спасибо, что проводили. Признаться, одной мне было бы жутко.
— Не стоит благодарности, я был рад прогулке.
Из-под простой суконной кепки блестели глаза. Мне не хотелось прощаться с Вауханом: рядом с ним было спокойно и тепло. Удивительно, насколько различны человеческие существа, несмотря на общую природу. Между благодушным Вауханом, с его простыми понятиями и ценностями, и надменным, эгоистичным Кенриком Мортлендом не было решительно ничего общего. И тем не менее сердце замирало при мысли о них обоих. Учитывая обстоятельства, я пришла к единственному логичному выводу: мой интерес вызван исключительно желанием докопаться до истины.
— Дорой ночи, Ваухан.
— Доброй ночи, Энн.
Я взялась за ручку калитки, а он вдруг замялся и прочистил горло.
— Энн, хм, в эту субботу у нас в деревне будут танцы. Пойдёте со мной?
От неожиданности я прищемила пальцы дверцей.
— Я… я не думаю, что пойду на танцы. Я и не умею…
— Я тоже, — весело подхватил он, — это же идеально: два неумеющих танцора.
— Простите, думаю, меня не отпустят. Мне уже пора, извините… и ещё раз спасибо, — я забежала в калитку, поспешно притворила её за собой и спряталась в тени кустов.
Ваухан ещё с минуту постоял, глядя мне вслед, а потом развернулся и пошёл обратно в деревню.
Сказать, что мне было стыдно за своё поведение, это ничего не сказать. Щеки горели так, что удивительно, как не вспыхнул соседний куст. Какой неблагодарной я, должно быть, выглядела! Самым горьким было то, что мне ужасно, нестерпимо хотелось ответить согласием. Напомнив себе, что я вовсе не собираюсь задерживаться в этих краях, а кровосмешение запрещено законом, я уныло двинулась по дорожке к дому.
Я даже не успела поднять руку, как дверь сама распахнулась. На пороге стоял мистер Бернис: белые волосы развеваются от ветра, тусклые глаза смотрят сквозь меня.
— Вы ведь не собирались беспокоить хозяев, возвещая весь замок о своём позднем возвращении?
— Простите, меня задержали обстоятельства.
— В следующий раз калитка будет заперта.
Он отвернулся и направился в дом. Я поспешно юркнула следом и аккуратно притворила дверь.
ГЛАВА 12
Я думала, что хозяева уже давно отужинали, а потому удивилась, услышав в обеденной зале голоса, вернее голос. Дверь была приоткрыта. Леди Фабиана сидела спиной ко мне, а потому не могла меня видеть. Напротив неё на почтительном расстоянии застыл мистер Фарроуч, по обыкновению отставив увечную ногу. Кроме них двоих, там больше никого не было.
— Как всегда, прикрываешь его? — холодный голос графини потёк по залу, и по моему телу побежали знакомые мурашки.
Как это удобно: говоришь любые гадости, а все вокруг млеют от восторга.
— Я не знаю, где он, миледи.
Тут я сообразила, что речь идет о графе. Похоже, он до сих пор не вернулся.
— Зато я знаю, — голос графини зазвенел от бешенства. — Веселится в городе со своими шлюхами!
Мистер Фарроуч промолчал, продолжая глядеть на леди Фабиану — лицо бледное, глаза ничего не выражают.
— Скажи мне, — её голос вдруг сделался мягким и почти нежным, — ты ведь предан нашей семье?
— Это так, миледи.
— Значит, предан и мне?
На лице камердинера, которое я четко видела, отразилось сначала упоение, а следом — мучительная борьба. Чары графини обволакивали разум ядовитым шлейфом, бороться было непросто, но всё же он пытался.
— Да, миледи, — выдохнул он.
— И готов доказать правдивость своих слов?
— Готов…
— Я тебе верю…
На лице слуги отразилось едва сдерживаемое облегчение — как оказалось, преждевременное.
— …впрочем, последняя маленькая проверка.
Мистер Фарроуч насторожился и пошевелил ногой — ему было неудобно так долго стоять в одном положении. Графиня резко поднялась со своего места, приблизилась к нему и ласково провела ладонью в перчатке по его щеке, отчего в лице камердинера заплескался ужас, а меня прошиб холодный пот. Потом подхватила со стола изящную серебряную вилку, инкрустированную россыпью блестящих камней, и дотронулась кончиками пальцев до каждого зубчика в отдельности. Я не видела её лица, но почему-то отчетливо представила себе её возбуждённо горящие глаза, когда она пропела своим волшебным голосом:
— Если ты мне лжёшь… пусть это будет адски больно.
Мистер Фарроуч сделался белее утопленника, углы рта дёрнулись, глаза превратились в чёрные ямы. И, прежде чем я успела сообразить, что она имеет в виду, он выхватил у неё вилку и с размаху всадил в свою больную ногу. Я вскрикнула от ужаса, но мой крик потонул в его болезненном рычании. Он повалился на мраморный пол, хватаясь за ногу и кусая губы до крови, чтобы заглушить рвущийся наружу вой.
Постояв над ним ещё какое-то время, леди Фабиана развернулась к двери. На её губах змеилась довольная улыбка, от которой меня замутило. Я еле успела отпрянуть от щели и спрятаться в нишу. Она меня не заметила и прошествовала мимо, грациозно держа спину и шурша шелковыми юбками. Едва дождавшись, пока она скроется за поворотом, я бросилась наверх. В спину мне неслись стоны камердинера, так и оставшегося лежать на полу.