Галактическая разведка, стр. 64

— Раз вы хотите, то да, конечно. В свою очередь, я приглашаю вас с Павлом, но не на праздник, а на испытание станции дальней галактической связи. Вам будет интересно.

— Вы приписываете другим свои желания, — возразила она. — У вас, кажется, друзья на всех звездах, а у меня там никого нет. Как и ваш друг Ромеро, я привязана к Земле, а для ориентировки на ней хватает Охранительницы. Сомневаюсь, чтоб мне было интересно.

Мэри говорила, что Павел мне друг, так, словно поддразнивала меня. Я сказал сухо:

— При такой общности земных интересов, вы, пожалуй, больший друг Павлу, чем я. И раз вас не интересует испытание галактической связи…

— Общий сбор у Коровы. Доброго кувыркания в облаках! — сказала она и исчезла.

12

Это был последний большой праздник года. Не считая торжеств, отмечающих великие даты освобождения человечества от социальной несправедливости, на Земле празднуются дни поворотов в природе: Зимний солнцеворот, Большое таяние снега, Первый дождь, Летний солнцеворот, Большая летняя гроза, Первый снег.

В этом году не у всех была уверенность, что удастся торжество Первого снега. Праздник требовал слишком много энергии. Все ресурсы Земли были отданы строительству СВП-3. Выдвигались и другие соображения: половина населения планеты уехала на космические стройки, а тем, кто остался, было не до праздников: началась предпусковая горячка на станции сверхдальней связи. Но Управление Земной Оси выполняло свою программу неукоснительно. Если на Земле останется один человек, желающий повеселиться, для него развернут все установленные праздники.

Я думаю, это правильно. Мой помощник Альберт, увидев, какой размах принимает подготовка, направил Большой протест: «Человечеству сейчас нет времени праздновать, кроме, может, отдельных весельчаков. Для кого вы стараетесь?» Большая ответила со всей электронной рассудительностью: «Каждый человек достоин всего, чего достойно человечество». После такого объяснения Альберт забыл о протестах и выкроил в собственном своем бюджете времени часы для праздника.

Как всегда, снеговые тучи готовили заблаговременно. Их прессовали над северной акваторией Тихого океана. Для интереса я слетал туда на рейсовой ракетке, а на Камчатке забрался в морскую авиетку. Меня предупредила Охранительница, что надо теплее одеться, но я пренебрег ее советом, и раскаялся. В толщах туч холод был адский. Кругом простиралась непроницаемо белая пелена, похожая скорее на скрипящую под руками вату, а не на влажный туман летних туч. Для меня оказалось новостью, что заранее приготовляется не только влага, но и снег: тучи были спрессованы из мельчайших льдинок, им предстояло лишь немного укрупниться, чтоб образовать готовые снежинки.

Я пригласил и Альберта на праздник Первого снега, ни Ромеро, ни Мэри не возражали. Альберт явился раньше всех, за ним я. Альберт сидел на ступеньках памятника Корове и по обыкновению что-то вычислял. Он всегда вычисляет — в свободное и несвободное время.

— Опаздывают ваши друзья, — сказал он и опять занялся вычислениями.

Я сел рядом с ним на ступеньках памятника. Это местечко перед Пантеоном — любимое место свиданий. На приземистом, красного гранита, постаменте корова склоняла рогатую голову, всматриваясь в меня темными выпуклыми глазами. Я в тысячный раз прочитал надпись, почему-то она всегда трогает меня: «Кормилице людей. Благодарное человечество». Я закрыл глаза, повторяя надпись про себя. Во мне поднялись и прошли торжественно-широкие мысли. Никто давно не пьет молока от коров, но хорошо, что человечество не забывает свое прошлое. Над каменной, рыже-черной коровой неторопливо шли облака, обычные облака этого дня, не те, что наготавливались для праздника. Клены и каштаны стояли голые, лишь высокие узкие дубы не хотели прощаться с ржавыми листьями. Лужи затягивал ледок. Мир был суров и юн.

— Опаздывают ваши друзья, — повторил Альберт и, закончив одно вычисление, принялся за другое.

На площади опустилась авиетка с Ромеро. Кабина была заставлена свертками и пакетами, были даже два ведра. Ромеро помахал нам рукою.

— А Мэри? Ее еще нет? Ладно, сейчас я ее доставлю.

Пока он летал за Мэри, на площади приземлились еще три авиетки, из них вылезли друзья Ромеро, мужчины и женщины, они здоровались и спрашивали, где Павел. Затем снова показалась авиетка Ромеро, за ней другая, с Мэри.

— Кажется, все в сборе? — сказал Ромеро, весело оглядывая нас. — По креслам, друзья, и — за мной!

У Мэри был хмурый вид, настроение не праздничное. Мне она сердито сказала, глядя в сторону:

— Вы не исполняете обещаний. Приняли приглашение, но не удосужились залететь за мной.

— Я думал, что за вами залетит Павел, как, впрочем, и произошло…

Не слушая моих оправданий, она отошла. Она показывала, что не желает со мной разговаривать. Я уже подумывал, не отказаться ли от экскурсии. Если бы не Альберт, я постарался бы незаметно улизнуть.

— Алло-гоп! — сказал Альберт и полез в авиетку.

Ромеро взял курс на север. Внизу проплыли три гряды жилых колец, затем потянулись парки, их сменили поля и леса. Ромеро шел на излучину реки Синюхи, где она образует петлю, поворачивая с запада на восток. На заросшем деревьями полуострове я не раз проводил летние дни, купался, влезал на дубы и тополя.

Ромеро опустился на полянку, в центре излучины, один за другим садились мы, составив полукруг из авиеток.

— Здесь! — сказал Ромеро, потопав ногами по земле. — Снег назначен на шестнадцать, у нас четыре часа впереди. Потратим это время на сооружение костра и приготовление еды. Сегодня, вероятно впервые в жизни для многих из вас, вы попробуете снеди и напитки, к которым не прикасались электронные руки автоматов. «Будем подобны предкам!» — вот девиз нашего сегодняшнего праздника.

Ироничный, малоподвижный Ромеро, в практических делах скорее наблюдатель, чем участник, сегодня с энергией командовал. Мы с Альбертом собирали валежник и ломали сухостой, другие мужчины расчищали местечко для костра, женщины распаковывали свертки и доставали необычную посуду — фарфоровые тарелки, металлические вилки и ножи, хрустальные бокалы, скатерти из странного материала.

— Где вы достали такое старье, Павел? — спросил я.

— В музее. Надеюсь, вы не подумали, что для обеда в манере предков я прибегу к услугам автоматизированных столовых? Скатерти из чистого льна — великолепно, правда?

— Грубоватая ткань, жесткая, как бумага. Надеюсь, еда не из музея? Я не хотел бы глодать котлеты, приготовленные пятьсот лет назад.

— Успокойтесь, из музея одни вина, да и им, конечно, не пятьсот лет, хотя они очень стары! Но вино, чем старее, тем лучше, — так считали в добрые старые времена, а нам сегодня предстоит проверить, верно ли это. Я угощу вас свежайшим шашлыком из натурального барашка. Вчера еще наш шашлык блеял в саду музея.

— Вы убили это бедное животное, Павел?

— Дорогой Эли, предки не убивали, а приготавливали барашков. Я его приготовил, то есть зарезал, освежевал, разрубил мясо на кусочки, посолил, залил уксусом, приправил луком и высыпал в ведро — томиться… — Он с наслаждением описывал свои действия, у него горели глаза. — Не делайте кислого лица, мой друг, наши предки не падали в обморок при виде крови, как, боюсь, произошло бы с некоторыми нынешними мужчинами. Ручаюсь, вы пальчики оближете, когда попробуете шашлыка.

Костер, раздуваемый ветром, взметнулся пологом багрового пламени, дым обвивал пламя, как кружево ткань. Я взял на себя обязанность надзирателя огня, Ромеро важно назвал меня «дневальным по печке». Это было все же лучше, чем возиться с его дурно пахнущим мясом.

К шашлыку Павел пристроил Альберта, тот нанизывал мясо вперемежку с луком на металлические шесты, похожие на прутья садовых решеток, — их тоже привез с собой Ромеро.

Время шло к шестнадцати, небо опускалось все ниже. Тучи шли быстро, густые и темные, в любую минуту из них мог вывалиться снег. Дубы, окружавшие полянку и костер, рассыпали багровые листья, их засасывало к костру нисходящими и отбрасывало вверх восходящими токами воздуха: листья кружились над огнем стаей больших медленных бабочек. Альберт разместил шесты, мясо шипело, с него капал жир, чадно обволакивая горящие сучья. Меня стало подташнивать от усилившегося неприятного запаха.