Принцесса полночного бала, стр. 9

– Не знаю, – с невинным видом ответила Лилия, заталкивая ногой под кровать собственные дырявые туфли.

И тут Фрезия закашлялась.

План

Принцессы одна за другой подхватывали Розину хворь, и король Грегор приходил в отчаяние. Несмотря на все свои вопли и размахивание руками, он был добродушным человеком и сильно переживал, видя, как страдают его девочки. Вдобавок доктор Келлинг боялся, что Розина простуда переходит в воспаление легких, а это возвращало душераздирающие воспоминания о последней болезни королевы Мод.

В довершение всего загадка сношенных бальных туфель пока не была разрешена. Каждое третье утро, навещая комнаты дочерей, король находил их еще более больными, а около кроватей валялись бальные туфли, стоптанные до дыр. Грегор обвинял горничных, мол, они по ночам таскают у его дочерей туфли и бегают на свидания к ухажерам. Даже выгнал двух, прежде чем домоправительница успела ему указать, что туфли младших девочек никому из слуг не налезут.

Король просил и умолял дочерей рассказать, что происходит, но они отказывались отвечать, жалобно кашляя и глядя пустыми глазами. Он надеялся выдать кого-то из старших за новых союзников в Спании и Ла-Бельже, может, даже загладить посредством брака конфликт с Аналузией. Но теперь все девочки болели (и очень некрасиво, с красными носами и лающим кашлем), а слухи о постоянно снашиваемых туфлях привлекли внимание городских сплетников.

Недобрые вести принес Келлинг. То ли башмачник проболтался, то ли кто-то из слуг, но город захлестнули истории о ночных похождениях принцесс. Поговаривали, будто они заболели из-за танцев с волшебным народцем. Некоторые даже утверждали, что девочки подхватили какой-то неведомый волшебный недуг, который можно исцелить, только танцуя еще больше, чем прежде, или выпив козьего молока в полнолуние, и тому подобные глупости. Иные завистливо перешептывались, что это Бог наказывает короля за войну или за то, что он тратит столько денег и труда на свой дурацкий сад.

Грегор уронил голову на руки.

– Что мне делать, Вильгельм? – простонал он.

Доктор Келлинг поставил саквояж на королевский письменный стол и уселся в большое кожаное кресло напротив короля. Отец его служил премьер-министром в правление Грегорова отца, и мальчики росли вместе. Они бок о бок служили в армии, женились в один год и практически одновременно овдовели.

Чувствуя себя почти таким же измученным, как дочери, Грегор откинулся на спинку высокого кожаного кресла. Он словно заново наблюдал, как угасает его Мод. Он обещал ей как следует заботиться об их девочках, но она, похоже, ему не верила. Глаза ее под конец переполняло отчаяние. Вчера вечером, навещая Розу, он поймал такой же взгляд. Но почему? Если бы только они раскрыли ему корень проблемы, он бы его уничтожил. Но ответом на все расспросы были молчание, слезы и безнадежность.

– Вильгельм, я…

Голос короля затих. Он не знал, что сказать, что предпринять. Когда война с Аналузией сделалась неизбежной, он принял решение, казавшееся в тот момент наилучшим, и в итоге они победили. Но как победить, если не знаешь, с кем сражаешься?

Доктор Келлинг подался вперед:

– Надо докопаться до сути, Грегор. Спрашивать их бесполезно – они не могут или не хотят сказать. Я не из тех, кто верит в россказни о волшебном народце и всем таком, ты меня знаешь. Но сдается мне, что-то здесь очень и очень не так. Это нечто большее, нежели легкомыслие юности и любовь к танцам. – Он фыркнул. – Чего, кстати, не наблюдается. Бедная крошка Фиалка, пока ее трепала лихорадка, все всхлипывала, что хочет перестать танцевать. Одному богу ведомо, почему они продолжают это делать. Мод была славной женщиной, но мы оба знаем, что наряду с любовью к розам она принесла из Бретони кое-какие экстравагантные идеи.

– Что ты говоришь? – Король Грегор в замешательстве помотал головой. – По-твоему, Мод имеет к этому какое-то отношение?

– Н-нет, но… – Доктор Келлинг потер лицо ладонями. – Не знаю, Грегор. Наверное, я просто устал. – Он тяжело вздохнул. – Но Роза слабеет с каждым днем. Я знаю, ты пытался разделять девочек на ночь, но их кто-нибудь сторожил? Или следил, куда они ходят?

У Грегора поникли плечи.

– Я хочу доверять своим дочерям. Я и так чувствую себя тюремщиком, запирая их на ночь. Неужели до этого дошло?

– Дошло, если мы хотим, чтобы Роза поправилась, – мягко сказал доктор Келлинг. – Сегодня третья ночь с момента их последнего… исчезновения. Раздельные комнаты, окна и двери накрепко заперты. Стража в коридоре.

В молчании они прикончили графин бренди и выкурили немало прекрасных сигар. Наконец король Грегор вздохнул, затушил последнюю и кивнул:

– Ладно. Послы уже переехали в свои особняки в городе. Это освобождает все спальни на третьем этаже. Ты останешься на ночь на случай, если понадобишься девочкам? – спросил король.

– Конечно.

Садовник

Гален сидел на большом валуне и вязал носки. Ну, всего один носок. Первый он закончил накануне вечером и надеялся управиться со вторым к завтрашнему дню. Носки, в которых он пришел с войны, настолько износились, что просто рассыпались в прах, когда тетушка попыталась их постирать, и последние несколько недель он мастерил им замену.

Добросердечная тетя Лизель предложила связать ему новые носки, но Гален вежливо отказался. По правде говоря, из всех приобретенных за время войны навыков только вязание доставляло ему удовольствие. Было нечто завораживающее в том, как петля за петлей переходят со спицы на спицу. К тому же это занятие рождало у него гордость созидания, противоположного разрушению и стрельбе в людей.

Его кузину Ульрику вид вяжущего мужчины приводил в восторг.

– Кто бы мог подумать, что мужчина, к тому же солдат, станет этим заниматься? – восхищалась она.

– Многие солдаты так делают, – сказал в ответ Гален. – Когда наступает зима, на поле боя нет иного способа получить новые носки или шарф.

– Но и я, и все мои подруги вязали бесконечные носки и шарфы, – возразила тетушка Лизель. – И шапки с варежками. Мы их ящиками в армию отсылали! Ульрика за прошлую зиму связала девять шапок. Правда же, милая?

Гален покачал головой:

– Простите, тетушка. Они где-то заблудились, или их все-таки не хватало. Я в жизни не надел носка, связанного не матерью или не мной самим.

– Ну, теперь о твоих носках и шапках можем позаботиться мы, – заверила его тетушка.

Однако Гален не мог сидеть без дела. Он слишком много лет вязал носки, или начищал оружие, или ставил лагерь. Поэтому каждый день вместе со щедрым обедом от тетушки он совал в сумку спицы и шерсть.

– Что ты делаешь, парень? – Дядя Райнер подошел по тропинке и остановился, нахмурившись, перед валуном, на котором устроился племянник.

Очевидный ответ был «вяжу», но Гален знал, что дядя вряд ли сочтет его забавным.

– Жду, пока Вальтер принесет мульчу для этой клумбы, – отозвался юноша, для ясности указывая на клумбу острой спицей. – Я предлагал помощь, но он настоял, что сделает это сам.

Вальтер Фогель взялся за Галена с первого дня, обучая его пользоваться различными садовыми инструментами и заставляя запоминать названия и происхождение растений, за которыми они ухаживали. В подчинении у Райнера Орма трудилась почти дюжина садовников, и все по-разному смотрели на свою работу в «королевской придури»: одни считали ее позором, другие – привилегией. В любом случае, к новичку отнеслись недружелюбно. Многие выбрали работу в садах, чтобы избежать отправки на фронт, и вид простого мальчишки, который сражался, пока они подрезали кусты, вызывал у них неловкость. Поэтому Вальтер сделал Галена личным помощником, а Гален обращал на других садовников не больше внимания, чем они на него.

Они с Вальтером уже обрезали уснувшие на зиму цветочные кусты до земли и готовились укрыть их корни мульчей для защиты от холода. Раньше Гален полагал, что садоводство, как и земледелие, во многом зависит от удачи: ты что-то сажаешь, поливаешь и надеешься, что оно вырастет.