«Пятая колонна» Гитлера. От Кутепова до Власова, стр. 108

Таким образом, создание так называемого «Комитета освобождения народов России» было обыкновенной «филькиной грамотой» или фактом, к которому относиться серьезно просто смешно.

Во-первых, комитет (КОНР) возник по предложению рейхсфюрера СС Гиммлера. Текст манифеста он же своей рукой дважды правил и утверждал.

Во-вторых, в манифесте было указано, что некоторые члены КОНР не поставили своей подписи на этом документе в связи с тем, что они находятся в СССР.

И это только один пример из всей лжи, там написанной, так как в действительности такую запись придумал не кто иной, как Жиленков, для того чтобы создать видимость, что представители комитета действуют также и на территории СССР.

В-третьих, роль комитета и его манифеста можно рассматривать не иначе как очередную пропагандистскую акцию фашистской Германии с целью вовлечения на свою сторону под знамена Власова еще больше военнопленных и «добровольцев».

Речь шла о спасении Третьего рейха, при этом ни о каком освобождении народов России от большевизма, ни о каком заключении мира с Германией и создании Российского государства без большевиков под патронажем ведомства Гиммлера говорить не приходится.

В-четвертых, можно допустить, что сам Власов и его коллеги прекрасно понимали все эти моменты и все же надеялись сохранить и приумножить русскую «живую силу» до полного краха Германии, чтобы затем войти в контакт с англичанами и американцами и рассчитывать на их признание.

Глава 2

Миф о Русской Освободительной Армии

1.

В годы Второй мировой войны Антон Иванович Деникин написал один интереснейший документ – исторический очерк о том, как некоторые из русских военнопленных сменили свою форму на германскую.

Благодаря Дмитрию Леховичу, автору книги «Белые против красных», этот маленький кусочек из творчества выдающегося русского генерала и писателя дошел до нас впервые в 1992 г.

Я привожу его полностью в том виде, в каком он был опубликован тогда, потому что, смею вас заверить, его больше никогда не публиковали…

«В последнюю войну на востоке наблюдалось явление, до сих пор в истории международных войн небывалое. Германское командование для пополнения своих рядов обратилось к формированию частей из захваченных пленных, а также из населения оккупированных областей России. Столь рискованный опыт оказался возможным в результате отрыва русского народа от власти, извратившей своей окаянной практикой самые ясные основы национального самосознания.

Очутившись в плену, русские с первого же дня попадали в невыносимые условия, неизмеримо худшие, нежели для пленных всех других воюющих держав. И не только в первое время, когда, может быть, трудно было организовать прием столь неожиданно большого числа людей, но и во все последние годы.

Их гнали по дорогам, не считаясь с расстоянием и человеческой возможностью, без пищи и питья. И когда кто-либо от чрезмерной усталости падал или, желая утолить невыносимую жажду, наклонялся над придорожной канавой, его приканчивала стража штыком или пулею… Их держали по много суток под открытым небом во всякую погоду, иногда в снегу, в отгороженных колючей проволокой пространствах, в ожидании не хватавших транспортных средств. И тоже без всякой еды и что хуже – без воды… Ими набивали поезда, состоявшие из открытых платформ, на которых в спрессованном положении без возможности шевелиться они находились по 3 – 4 дня. В этой дышащей испражнениями человеческой массе среди живых стояли торчком и мертвые…

Мне рассказывал француз, вернувшийся из плена и лагерь которого находился по соседству с русским, что, когда к их расположению подъехал один из таких поездов, русские военнопленные буквально закостенели, не могли двигаться. Немцы отрядили французов, которые стали переносить русских на руках и носилках. Живых клали на пол в бараках, мертвых сбрасывали в общую яму…

Русских пленных, говорил другой француз, легко узнать по глазам: глаза у них особенные. Должно быть, от страдания и ненависти. В русских лагерях жизнь была ужасна. Многие бараки, особенно в первое время, – с прогнившими крышами. Ни одеял, ни подстилки на нарах. Грязь и зловоние. Обращались немцы с русскими пленными хуже, чем со скотом. Голод свирепствовал необычайный. В пищу давали от 100 до 200 грамм хлеба и один раз в день горячую грязную бурду с небольшим количеством картофеля, который бросали в огромный общий котел прямо из мешков, не только с шелухой, но и с землей. Иногда картошку заменяли шмыхом – отбросами сахарных заводов. Кормили продуктами, оставленными при отступлении большевиками, которые перед тем обливали их керосином. Эту тошнотворную дрянь ели. С отвращением и проклятием, но ели, чтобы не умереть с голоду. При этом ввиду отсутствия посуды приходилось хлебать из консервных банок, из шапок или просто пригоршнями.

Малейший протест вызывал расстрел. Бессильные люди бродили как тени. Многие доходили до такой степени истощения, что сидя под солнечной стеной барака, не имели сил подняться, чтобы дойти до бочки с водой, чтобы утолить жажду. Немецкая стража, собирая для поверки, подымала и подгоняла их палками.

Часто случались эпидемии дизентерии. Больным никакой помощи не оказывалось, им предоставляли медленно умирать. Каждое утро немецкие санитары в специальной одежде и масках заходили в бараки и баграми вытаскивали трупы, которые сваливали, как падаль, в общие ямы. Около каждого русского лагеря в таких «братских» могилах нашли упокоение десятки тысяч русских воинов.

Пленным всех народностей приходило на помощь их правительство и Красный Крест. Русские же ниоткуда не получали, ибо московская власть в международном Красном Кресте не состояла, и советские воины были брошены на произвол судьбы своим правительством, которое всех пленных огульно приказало считать «дезертирами» и «предателями». Все они заочно лишались воинского звания, именовались «бывшими военнослужащими» и поступали на учет НКВД, так же как и их семьи, которые лишались продовольственных карточек.

Об этом известно было в лагерях, и это обстоятельство еще более отяжеляло душевное состояние военнопленных, которые не только материальной, но и моральной поддержки ниоткуда получить не могли. Они чувствовали себя в безвыходном тупике, обреченными на медленную гибель.

При таких условиях, когда немецкое командование предложило этим людям, обратившимся в живые скелеты, нормальный военный паек своих солдат, чистое белье и человеческое отношение, многие согласились одеть немецкий мундир, тем более что им было объявлено, что из них будут формировать части для тыловой службы и работы.

Пусть, кто может, бросит в них камень…

Однажды в тот захолустный французский городок на берегу Атлантического океана, где я прожил годы немецкой оккупации, прибыл русский батальон. Прибыл совершенно неожиданно и для нас, и для самих «добровольцев», которых немцы посадили в поезд в Западной России, места назначения не объявили и везли без пересадок, не выпуская со станций, до конечного пункта. Среди них были люди разного возраста – от 16 до 60 лет, разного социального положения – от рабочего до профессора, были беспартийные, комсомольцы и коммунисты.

Эти люди толпами приходили ко мне, а когда германское командование отдало распоряжение, воспрещающее «заходить на частные квартиры», пробирались впотьмах через заднюю калитку и через забор поодиночке или небольшими группами. Длилось наше общение несколько месяцев, пока батальон не перебросили на фронт, против высаживающихся англо-американцев.