На волне космоса (сборник), стр. 11

Последний, Эрг Самовозбудитель, тоже в одиночку собрался в путь. Год и шесть недель его не было. Вернувшись, рассказывал он о странах, никому не известных. Рассказывал Эрг о планете прозрачного льда — Аберриции, которая, как алмазная линза, картину всего космоса в себе заключает; там он и зарисовал пути, к стране бледнотников ведущие. Толковал он о стране вечного молчания, Семинарии Криотрической, где видел лишь ореолы звезд, отраженные в нависающих глыбах глетчеров; о королевстве разжиженных мармелоидов, которые выделывает из лавы кипящие безделушки; об электропневматиках, которые умеют заклинать разум в парах метана, в озоне, в хлоре, в дыме вулканов и все бьются над тем, как мыслящий гений в газ вделать. Рассказал Эрг, что для того, чтоб до страны бледнотников добраться, пришлось ему высадить двери солнца, Головой Медузы именуемого, и, сняв их с хроматических петель, пробежал он сквозь внутренность звезды, сквозь сплошные ряды огней, лиловых и голубовато-белых, и от жара на нем броня коробилась. Рассказал, как тридцать дней силился отгадать слово, которым приводится в действие катапульта астропроциановая, ибо лишь через ее посредство можно войти в холодный ад трясущихся существ. И как он очутился, наконец, среди них, а они поймать его силились в ловушки клейкие; как обманывали его, показывая уродливые звезды, но то было ложнонебо, ибо настоящее небо они от него хитростью скрыли; как пытками добивались от него, каков его алгоритм, а когда он все выдержал, заманили его в засаду и прихлопнули магнетитовой скалой, а он в этой скале немедленно размножился в бесчисленное количество Эргов Самовозбудителей, крышку железную поднял, на поверхность вышел и строгий суд над бледнотниками чинил целый месяц и еще пять дней. И последним усилием бросили они на него чудища на гусеницах, но и это не помогло, ибо, неутомимый в ярости воинственной, резал он их, колол и рубил, и они сдались и бросили к его ногам подлеца-ключевладельца; Эрг же ему башку мерзкую отсек, и выпотрошил, и нашел в ней камень, трихобезоаром именуемый. На камне же была вырезана надпись, языком бледнотников хищным повествующая, где ключик находится. Шестьдесят семь солнц, белых, голубых и рубиново-красных, распорол Эрг, прежде чем, надлежащее открыв, ключик нашел.

О приключениях и битвах, которые были на обратном пути, Эрг и вспоминать не хотел, ибо тянуло его к королевне, да и с коронацией надо было поторопиться.

С великой радостью повела его королевская чета в покои Дочери, которая молчала, как камень, погрузившись в сон. Эрг склонился над ней, начал орудовать у открытого клапана, что-то вложил в него, покрутил, и тут же королевна, к восторгу матери, отца и придворных, открыла глаза и улыбнулась своему спасителю. Эрг закрыл клапан, заклеил его пластырем, чтоб не открывался, и сказал, что шурупчик он тоже нашел, но потом выронил во время схватки с Полихулигием Бортопоном, императором будкопургенов. Но никто на это не обратил внимания, а Жаль, ибо убедилась бы королевская чета, что вовсе он никуда не отправлялся, ибо сызмальства владел искусством подбирать ключи к любому замку и благодаря этому смог завести королевну Электрину. Так что не испытал Эрг на самом деле ни одного из описанных им приключений, а всего только переждал год и шесть недель, чтоб не показалось подозрительным слишком быстрое его возвращение, да и хотел он увериться, что никто из его соперников не вернется. Лишь тогда прибыл он ко двору короля Болидара, королевну к жизни вернул, повенчался с ней и царствовал долго и счастливо, а обман его так и не обнаружился. Из чего сразу видно, что мы правду рассказали, а не сказку, ибо в сказках добродетель всегда побеждает.

Как Микромил и Гигациан разбеганию туманностей начало положили

Астрономы учат, что все на свете — туманности, галактики, звезды — бежит друг от друга во все стороны и от этого непрерывного убегания вселенная уже миллионы лет расширяется.

Многих весьма изумляет это повальное бегство, и, обращаясь мыслью вспять, приходят они к выводу, что когда-то, давным-давно, весь космос сосредоточен был в одной точке, вроде звездной капли, и по неведомым причинам произошел в ней взрыв, который продолжается поныне.

И когда они так рассуждают, охватывает их любопытство, что же могло быть до взрыва, и не могут они разгадать эту тайну.

А дело было так.

В предшествующей вселенной жили два конструктора, мастера несравненные в космогоническом ремесле, и не было вещи, которой они не могли бы сделать. Но ведь что бы там ни строить, сперва надо иметь план этой вещи, а план следует вымыслить, иначе откуда же его взять? И потому оба эти конструктора, Микромил и Гигациан, все совещались, каким бы образом дознаться, что еще можно сконструировать, кроме тех чудес, которые им приходят в голову.

— Изготовить я могу все, что придет мне в голову, — сказал Микромил, — но ведь не все в нее приходит. Это ограничивает меня, как и тебя, ибо не можем мы подумать обо всем, о чем возможно подумать, и может случиться так, что именно другая вещь, а не та, о которой мы подумали и которую делаем, окажется более достойной осуществления! Что ты скажешь об этом?

— Вероятно, ты прав, — ответил Гигациан, — но какой же тут выход?

— Что бы мы ни делали, мы делаем из материи, — сказал Микромил, — и в ней заложены все возможности; если задумаем дом, возведем дом, если хрустальный дворец — создадим дворец; если мыслящую звезду, пламенеющий разум вымыслим — и это сможем сконструировать. Однако больше есть возможностей в материи, нежели в головах наших: и следовало бы приделать материи уста, дабы сама она сказала нам, что еще можно создать из нее, что нам и в голову не приходило!

— Уста нужны, — согласился Гигациан, — но их недостаточно, ибо они то выражают, что разум в себе содержит. Итак, не только уста надлежит материи приделать, но и к мышлению ее приучить, и тогда уж наверное откроет нам она все свои тайны!

— Хорошо ты сказал, — одобрил Микромил. — Дело это достойно трудов. Понимаю я его так: поскольку все сущее является энергией, из нее-то и надо мышление строить, начиная с мельчайшего, то есть с кванта; заключить следует квантовое мышление в наименьшей клеточке, из атомов построенной, — значит, мы, как инженеры атомов, должны пустить дело в ход, не прекращая притом забот об уменьшении. Когда я смогу сто миллионов гениев насыпать себе в карман и они там легко поместятся, цель будет достигнута: размножатся эти гении, и тогда любая горстка мыслящего песка объяснит тебе не хуже, чем совет, из неисчислимого количества членов состоящий, что и как делать!

— Нет, не так, — возразил на это Гигациан. — Наоборот надлежит поступать, ибо все сущее является массой. Изо всей массы вселенной следует посему один мозг построить, необычайной величины, мыслью полный; когда спрашивать его буду, все секреты мироздания он мне откроет, он один. Твой гениальный порошок — это урод бесполезный, ибо если каждое мыслящее зернышко будет свое говорить, ты потеряешься в этом и знаниями не обогатишься.

Слово за слово, жестоко поссорились конструкторы, и нечего уж было говорить о том, чтобы вместе им работать над этим заданием. Разошлись они, друг над другом насмехаясь, и каждый принялся за дело по-своему.

Микромил принялся кванты ловить, в атомные клеточки их запирать, а поскольку тесней всего было им в кристаллах, приучал он к мышлению алмазы, халцедоны, рубины — и с рубинами лучше всего получалось: столько он в них проворной энергии заключил, прямо искры сыпались. Но было у него немало и другой самомыслящей минеральной мелочи — зелено-расторопных изумрудов, желто-шустрых топазов; и все же красная мысль рубинов больше всего ему нравилась.

Пока Микромил трудился так в хоре пискливых малюток, Гигациан великанам посвящал свое время: величайшими усилиями подтягивал друг к другу солнца и целые галактики, расправлял их, смешивал, паял, соединял и, работая до упаду, создал космотитана, массой своей такого всеобъемлющего, что, кроме него, почти ничего уж и не осталось, только щелка, а в ней — Микромил со своими драгоценностями.