Страж. Тетралогия, стр. 72

— Интеллект — великая сила! — напыщенно заявил он мне.

— Болтай, болтай, старый негодяй, — хмыкнул я, берясь за свой стакан. — Пугало не оставит от тебя камня на камне.

— Куда теперь собираешься, Людвиг? — спросил у меня Львенок.

Я покосился на Франческу. Благодарность благодарностью, но наивностью я никогда не страдал. Она поняла мои сомнения, улыбнулась и ничего не сказала.

— Еще не определился. Следует почитать корреспонденцию.

— Да! — заорал Проповедник. — Да! Так тебе, соломенная шляпа! Я все-таки выиграл! Выиграл!

Пугало, ничуть не расстроившись, село в уголке и начало затачивать серп. Проповедник ликовал, носился по комнате и даже не подозревал, что все это время мы ему поддавались.

История шестая

Когти

Перекрестки — дурное место, особенно ночью, на перепутье лесной дороги, вдали от жилья. Нечисть любит плясать в такое время, скользя по лунному свету и поджидая дураков, которым не сидится дома.

Хуже такого перекрестка может быть лишь тот, где тебя встречает висельник.

Этот был именно таков.

Я увидел человека, повешенного на суку, издали и придержал жеребца, заставляя идти шагом. Полная ледяная луна прекрасно освещала болтавшегося мертвеца, и я успел увидеть, как что-то небольшое и темное спрыгнуло с его плеч и исчезло на дереве.

— Не хочу лезть с советами, но лучше бы тебе пришпорить коня. — Проповедник говорил дельные вещи, но это означало рисковать лошадиными ногами.

Дорога была ужасной.

— Это может быть черт, — посулил он мне, видя, что я не спешу поступать разумно.

— Скорее какая-то мелочь из иных существ. Падальщик. А быть может, обман зрения. Ночью чего только не покажется.

— Интересно, ты кого убеждаешь, меня или себя? — задумчиво вопросила душа.

— Раз такой умный, сходи и посмотри.

Разумеется, он никуда не пошел, и я направил коня вперед. Покойников я не боялся, но в такое время следовало сохранять осторожность.

Снежные сугробы искрились в лунном свете, тускло вспыхивая мертвым ледяным блеском. Они нависали над дорогами, которые зимой превратились в труднопроходимые, узкие тропинки. Труп, практически раздетый и босой, повис на пеньковой веревке, едва заметно покачиваясь.

Он был порядком проморожен, но, несмотря на это, кто-то умудрился обгрызть ему половину лица, и кости черепа белели так же, как и снег вокруг. В полной тишине, зимней, давящей, среди угрюмого мрачного леса, висельник казался очень уместным, хотя оставалось лишь гадать, кто и за какие проступки его здесь вздернул.

— Что ты там бормочешь? — спросил я у Проповедника.

— …Шестой висельник, которого ты встречаешь.

— Нет. Это седьмой на седьмом перекрестке с тех пор, как София говорила со мной в замке Кобнэк.

— И когда будет тот самый, которого тебе следует опасаться?

— Спроси чего-нибудь полегче. — Из моего рта вырвались облачка пара. — Возможно, он перед тобой, а, может, я встречу его лет через шестьдесят.

— Тебе этот покойник не знаком?

— Впервые вижу.

— Как ты можешь быть уверен? У него от лица почти ничего не осталось, все объедено.

Пугало стояло поодаль, улыбаясь и глядя на мертвеца так, словно тот был его лучшим другом. Оно отсутствовало почти месяц, пропав за два дня до Рождества, и я даже начал думать, что одушевленному надоело за мной таскаться и он не вернется, но в последнюю неделю января, когда морозы стали особенно лютыми, Пугало внезапно появилось в моей комнате, до чертиков обрадовав своим приходом Проповедника.

— Этого, думаю, уж точно не придется опасаться, — сказала душа.

— С чего ты так решил?

— Ну, он явно не собирается выбираться из петли и пробовать, каков ты на вкус.

— Пророчества иносказательны, Проповедник. Возможно, что после встречи с ним у нас начнутся неприятности, а, быть может, на этой же веревке подвесят и меня.

— Чтобы твой язык черти гвоздями прибили! Дева Мария! И этому человеку я еще спас жизнь?! — возмутился старый пеликан.

— Я всего лишь перечисляю варианты, не кипятись, — миролюбиво заметил я.

Проповедник ответил сварливым ворчанием, Пугало промолчало, висельник был равнодушен ко всем беседам, что велись под его босыми ногами.

Я в последний раз посмотрел на мертвеца и, миновав перекресток, выехал на заснеженный тракт.

Рождество застало меня на юго-востоке княжества Лезерберг, в глухой провинции. Там мне пришлось очищать маленький город от темных тварей, расплодившихся здесь после того, как рухнула дамба выше по течению и вода затопила кладбище, где хоронили преступников. Я намеревался отправиться в Фирвальден, в Вион, сразу после того, как покончил с делами, но вмешалось Провидение в виде погоды. Точнее, непогоды. Начались затяжные снегопады, и дороги засыпало так, что выбраться из чертова городка не представлялось никакой возможности. Я оказался заперт и предоставлен на растерзание вселенской скуки и Проповедника. Через две недели такой жизни я понял, как выглядит настоящий ад. Ни вино, ни женщины, ни игра в азартные игры с немногочисленными постояльцами трактира не могли спасти меня. Я умирал от безделья и от того, что где-то, за снежными наносами, продолжала бушевать жизнь.

Выехать из опостылевшего городка мне удалось лишь за неделю до Святой Агаты, [50] когда наконец-то до нас смог добраться дилижанс-сани. Разумеется, желающих свалить было выше крыши, но мне повезло занять свободное место, даже не воспользовавшись законными привилегиями, которые города Лезерберга обязаны оказывать Братству.

Добравшись до более цивилизованных областей, я оказался в Фирвальдене. Дороги оставались ужасными, снега намело столько, что некоторые паникеры заикались о скором апокалипсисе со всеми вытекающими последствиями.

На конец света это не слишком походило, лично я считал, что во время него будет гораздо жарче, примерно как в пекле, но оказалось, что у бога есть свои мысли на этот счет. Морозы стояли такие, что в дальний путь отправлялись лишь самоубийцы.

Люди и кони замерзали на трактах, птицы падали с небес, а деревья лопались, не выдерживая холода. Жизнь на улицах почти остановилась, и мне пришлось потерять еще неделю, ожидая, когда можно будет высунуть нос, не опасаясь того, чтобы превратить легкие в лед.

И теперь я спешил в Нарсдорф — город, от которого до Виона было шесть дней пути по зимним дорогам. Они, как я уже говорил, оказались куда хуже, чем можно было предположить, поэтому сегодня я потерял слишком много времени, барахтаясь вместе с конем в снегу, и в итоге застрял на ночь где-то на полпути между коммуной [51] Вальца и лесным массивом Гроленвальд, от которого все умные люди советуют держаться подальше не только ночью, но и днем. Лес издавна славился тварями, обитающими в его чащобе. В последние десять лет из-за попустительства властей там развелось множество нечисти.

Конь, несмотря на медленный темп езды, выбивался из сил и был слишком разгорячен, с трудом продвигаясь по занесенной снегом дороге. Судя по отсутствию следов, здесь никто не ездил уже дня три, если не четыре. Поэтому меня сразу насторожило то, что кусты, расположенные впереди ярдах в шестидесяти, растеряли весь снег и стояли голые.

— Возможно, здесь прошел какой-то зверь. — Проповедник, чтобы не скучать, обосновался у меня в голове.

— Пошел вон, — сказал я ему, разглядывая подозрительный участок дороги.

В этот момент кусты харкнули огнем и окутались клубами едкого порохового дыма. Не знаю, куда полетела пуля, но явно не в мою сторону. Стрелок был или мазилой от бога или просто-напросто поторопился. В любом случае я не стал ждать повторного выстрела, соскользнул с конской спины и, утопая почти по пояс в снегу, потащил животное к деревьям. Конь был испуган, сопротивлялся, но мне все же хватило времени, чтобы оказаться в укрытии, когда грохнуло еще раз, и теперь пуля стукнула в древесный ствол рядом. Я намотал уздечку на ближайший сук, чтобы животное не убежало, снял притороченный к седлу арбалет, перебросив его на плечо, и достал пистолет из сумки.