Страж. Тетралогия, стр. 204

— Что произошло?

— Он приехал в наш монастырь. Давно. Десять лет назад. Задавал вопросы…

— Какие?

Грустная усмешка:

— Посмотри на этих мертвых братьев в кандалах. Знаешь, почему они здесь? Они нарушили слово, законы монастыря, свои клятвы перед Господом. Но ты хотя бы их видишь. А тех, кто задает неудобные вопросы, больше не видит никто. Он узнал то, что не предназначалось для его ушей, и подписал себе приговор.

— Что скрывают твои братья?

— Они мне не братья! — Его глаза на мгновение сверкнули яростью. — Не ищи правды. Она принесет тебе смерть.

— Тогда расскажи о нем.

— Они загнали его сюда. И убили. Вот и все.

— А его кинжал?

— Забрал кто-то из законников. А потом они уехали. Их было трое.

Трое. Роман говорил о двух телах, которые нашли монахи. Выходит, третий вместе с кинжалом добрался до деревни и умер на том холме. Но кто их убил?

— Это все?

— Все, — сказала темная душа, и я шагнул к ней. — Постой! Прежде чем ты завершишь работу, ответь на вопрос.

Я молча посмотрел на него, не говоря ни «да» ни «нет».

— Ты пришел, не зная, что он здесь?

— А я должен был знать? — удивился я.

— Значит, женщина-страж тоже мертва. Иначе бы она рассказала… — Распятый на мгновение прикрыл глаза. — Все напрасно.

Я сразу же вспомнил браслет, который сжимал в пальцах Ганс.

— Женщина? Как ее звали?

— Не знаю. Она приехала на следующий день после того, как его убили. Искала его. Я стоял на воротах… и… — Он прервался и отвернулся.

— И что? — с угрозой в голосе спросил я.

— Я знал, что ее тоже убьют. Потому что вы, стражи, все время задаете вопросы. Уничтожат, чтобы не рисковать. На всякий случай. Я не мог взять такой грех на себя. И спас ее. Сказал уезжать. Немедленно. Пока большинство братьев спит.

— Она уехала?

— Она плакала. А затем ушла. Что было потом — не знаю. Я надеялся, что она выжила, иначе я умер напрасно.

— Тебя убили из-за нее?

Монах хмыкнул, повернул голову, чтобы посмотреть на свое распятое тело:

— Я предал монастырь, отправив ее прочь. Они спрашивали меня, что знает женщина, но я не сказал. Меня наказали в назидание остальным. Чтобы помнили, что бывает с теми, кто помогает чужакам, которые несут угрозу для монастыря. Умирая, я поклялся, что они пожалеют о содеянном. Месть, страж, это тоже грех. И когда у меня появилась вторая жизнь, я отомстил им сполна. Братья больше не спускаются в крипты. Это мой мир. И тебе не место в нем. Так что не тяни. Воспользуйся кинжалом и забери себе немного жизни. Или отпусти меня. И, клянусь, они никогда не забудут, что убили стража. Выбор за тобой.

— Святая великомученица София! — возопил Проповедник, увидев меня. — Людвиг! Я уже думал, случилось… Господи! Где ты набрал церковных свечей?!

— Фонарь разбился.

Он что-то причитал, крутился вокруг меня, а я на несколько мгновений закрыл глаза, все еще дрожа от холода ледяного подземелья и пытаясь хотя бы на время забыть о том, что узнал и что сделал.

— Людвиг! А что с темной душой? Ты нашел ее? Убил?

Я вздохнул:

— Пора идти, друг Проповедник. У нас мало времени.

История вторая

МЕНЬШЕЕ ЗЛО

— Да не тут-то было! Кто ж их боится, уродцев паскудных? Они только с виду грозные со своими флагами да барабанами, уважаемый. А внутри сплошная гниль, как и у их господина, князя Млишека Жиротинца, подлого предателя, куцехвостого брехливого пса! Выстроились они на нас своими шестью полками, гордые, точно гусаки. Да только ненадолго, уважаемый! Ненадолго! Как увидали штандарт с драным кошаком да желто-алые мундиры кантонских наемников, как услышали их бравую песню, так и кончилась вся их храбрость. Наложили в подштанники, побросали пики да алебарды и драпанули! Да так, что бежали до самого Морова. Вот и вся битва. Ха! Солдаты герра Крехта имеют серьезную славу непобедимых и страшных воинов. Князь Горловиц правильно сделал, что нанял их. С такими бойцами мы враз избавим Заполье от всей гнуси, что задницу ольскому королю лижет да сеет смуту в собственной стране.

— Если денег хватит, — уточнил я. — Кантонские наемники перестают драться, когда заканчиваются флорины, дукаты или гроши.

— Ну тут ваша правда, господин страж, — не стал спорить со мной собеседник — седовласый возница с морщинистым лицом, вислыми желтоватыми усами и кустистыми бровями. — Наемные армии обходятся князю Горловицу в звонкую монету.

— Война требует денег, поэтому многие предпочитают мир.

— И снова вы правы. Трат в такое время всяко меньше. Но и выгод тоже. Холмье уже в наших руках, а скоро и Заполье будет. Его милость хорошо расширил свои владения. Ему, можно сказать, повезло с тем, что некоторые князья перешли на сторону Ольского королевства. Так что каждый грош, оставшийся в кармане кантонского наемника, вскоре окупится сторицей. Ать, мать вашу, погодка-то радует…

Он чмокнул губами, подгоняя четверку мощных лошадей витильской породы, тащивших наш тяжелый фургон.

Погода действительно была просто чудесной, несмотря на то что наступил самый конец октября. Пускай прохладно, но солнечно, и никакого намека на дождь, который лил всю предыдущую неделю.

— Свезло нам с этой войной, господин страж, — между тем продолжил возница. — Видать, Господь на нашей стороне. Такое дело.

— Господь переменчив, как девица, Вланек, — не согласился ехавший рядом с нами на могучем жеребце игреневой масти [100] Мариуш Хальвец.

У него было выразительное лицо, с искренними, дерзкими, смелыми ярко-голубыми глазами, широкой улыбкой и крупными конопушками на лбу, скулах и носу. Золотистые брови, ресницы, усы и коротко постриженные по военной моде Чергия волосы. Когда на них попадали солнечные лучи, они начинали сверкать, как драгоценный металл.

Ему было чуть больше двадцати, но он казался моим ровесником. На голову выше, здоровенный, широченный, с мускулистыми руками и громоподобным голосом. К своему возрасту Мариуш Хальвец, приходящийся князю Горловицу троюродным племянником по материнской линии, успел отличиться в двух военных кампаниях и бесчисленном количестве стычек. О его подвигах говорили, как и о пожалованной земле, баронстве и скорой женитьбе на девице из рода Гольфарцких.

За те четыре дня, что мы путешествовали вместе, я уже успел понять, что хусар [101] — человек отнюдь не робкого десятка. Он отличался безудержной смелостью и даже, я бы сказал, безрассудностью.

Впрочем, двое его друзей, господа Радек Хольгиц и Войтек Мигорцкий были такими же «безбашенными ненормальными». Так окрестил их Проповедник, после того как эта троица хусар с ревом набросилась на восьмерых всадников Жиротинца и устроила им настоящую кровавую баню, ничуть не смущаясь численного превосходства.

— Голытьба, а не воины! — сказал после боя черноволосый Радек, выплевывая передний зуб из разбитого рта. — Свиные задницы! Даже стыдно, что все так быстро закончилось.

Войтек Мигорцкий, зеленоглазый крепыш с оспинами, украшавшими его внушительный нос, опустил гросс-мессер [102] на голову раненого противника, буркнув:

— Ага.

В отличие от своих товарищей он был немногословен, и за эти четыре дня я услышал от него только два слова: «ага» и «курва».

— Не скажите. — Возничий Владек не согласился с аргументами Мариуша. — Господь, он с правыми. Вы же сами все видели. Ольские нас по весне знатно раскатали, всю равнину прошли, Пиргень, Олаш, Вольницк захватили, Тавон, Штейнбург и Олясницу предали огню и мечу. Это если не считать городков поменьше, монастырей и деревень. До сих пор в горле саднит от дыма пожарищ, а в носу смердит от вони мертвецов, устлавших поля. А летом? Летом-то что было, помните?