Побег, стр. 3

Человек в милицейской форме разочарованно заворачивал в бумагу обгоревший рукав. Вид у него был строгий.

— Пока можешь идти. Но смотри, если ты соврал…

Фонарики

Разговоры. Куда ни пойди — разговоры… Повариха в школьной столовой, накладывая в его тарелку кнедлики [2], с любопытством спросила:

— Ты что натворил-то?

— Ничего.

Она не поверила:

— Не скажи… По носу видать, что натворил.

Саша взял тарелку и поскорее отошел к столу. В столовой было уже почти пусто. Нянечка, вытиравшая столы, сказала поварихе:

— Ох, уж эти сорванцы! Бить их надо, вот что!

Саша ел без аппетита, не замечая вкуса пищи. Рассеянно выуживал разварившееся мясо. Томатная подливка остыла. Он сдвинул ее на край тарелки. Да, все-таки влип, хотя ведь, и правда, они ничего не сделали.

Смотри, если соврал…

Он снова вспомнил про сигареты. Восемь штук «Глобуса», четыре мы тогда выкурили. Да еще этот рукав от рубашки! Четыре сигареты оставались в пачке. Если у Соммра в шесть никого не оказалось дома, он мог вернуться в сарай! Или Вольгемут. Но у Вольгемута не было спичек. Спички были только у меня. Дома наверняка уже все известно. Прожженная майка в корзине… Хоть он и засунул ее как можно глубже.

— Зато у меня пятерка по чешскому. С пчелой, — утешал он себя.

Его все время преследовал слабый запах паленого. Только сейчас он понял, что это от пригоревшей подливы. Есть больше не хотелось. Поташнивало. Где-то хлопнула дверь. Саша вздрогнул: не за ним ли опять? Но в столовую просунулись косички и бантики… Девчонки вытаращились на него, чуть ли не пальцами показывали.

— Это он…

Йокл, сидевший напротив, доел и отправился мыть тарелку. Проходя мимо Саши, с важным видом заметил:

— Слипейша как пить дать исключат из школы!

— Ну и что?

Саша пошел за Йоклом. Половину кнедликов оставил на тарелке. В пионерской комнате стол для пинг-понга был занят. Двое мальчишек из шестого класса, примостившись прямо на полу, рисовали огромный плакат «Да здравствует Октябрьская революция!» Саша уселся рядом с Йоклом и стал доклеивать вчерашний фонарик. Шепотом сказал соседу:

— Почему его вдруг должны исключить? Раз мы ничего не сделали.

— Врешь!

Ну и дурак этот Йокл. Мышиный король. Девчонки начали проверять фонарики, зажигая свечки одну от другой. Саша перебрался от Йокла к девчонкам и тоже зажег свечу. А Йоклу сказал:

— Не лезь ко мне, от тебя мышами несет!

И расхохотался. Ему показалось, что его фонарик с нарисованной цветными карандашами ракетой лучше всех. Разноцветные грани горели как звезды.

— Зажигать будете на улице! — раздраженно закричала пионервожатая, подошла к ним и задула Сашин фонарик. А девчачьи не задула. — Опять хочешь что-нибудь подпалить?

Побег

Темнело. Фонарики рассыпались во все стороны, точно светлячки. Моросил мелкий дождь. Саша держал ладонь над своим фонариком — чтобы не погас. По расхлябанным дорогам поселка грохотали последние грузовики со щебенкой. Саша сошел на обочину, чтобы его не обрызгали.

И вдруг остановился как вкопанный.

Перед их домом стояла синяя машина с белой полосой.

Милиция.

Портфель сразу потяжелел. В нерешительности Саша перешел на другую сторону улицы. На углу, возле магазина самообслуживания, стояла очередь за апельсинами. Перед волейбольной площадкой два старичка орудовали домкратами возле автомашины ПС-70. Под приподнятую ось они подкладывали кирпичи.

Саша прошел мимо.

На него никто не обратил внимания.

Все так же были видны улица и дом, и перед домом автомобиль с белой полосой — но отсюда, сверху, все это казалось игрушечным. А Саша все шел и шел. Перебрался через груду кружал [3], спрятал там свой фонарик, но потом все-таки раздумал, потому что на откосе показалась девчонка из их класса с овчаркой. Собака, совсем еще щенок, подбежала к Саше и стала его обнюхивать. Потом лизнула прямо в нос.

— Вот свинтус! Не лезь куда не просят!

Он швырнул в собаку камнем. А Шалковой сказал:

— И ты тоже!

Она обиделась. Крикнула ему вдогонку:

— Все равно тебе достанется!

Впоследствии выяснилось, что Шалкова и была последней, кто видел Сашу в тот вечер. Сперва он сбежал вниз по уступам еще недостроенного стадиона, затем стал наискось подниматься вверх, по-прежнему не выпуская из рук портфеля.

Мышеловка

Собственно, он шел не вперед, а какими-то странными кругами: сначала внизу была железная дорога, по ней маневрировали освещенные локомотивы, он слышал даже шипенье выпускаемого пара, и вот уже снова город, вспыхивающие один за другим пунктиры уличных ламп и прямоугольники окон. Спуститься в этот чудовищно большой незнакомый вечерний город Саша боялся: город сразу поглотит его. Вон здание, где сжигают всякие отбросы — его трубы озаряют багровыми отсветами тьму, полную звуков и шорохов. Моросило. Склон был скользкий и мокрый. Часы у железнодорожного полотна похожи на луну. Саша остановился. Достал из портфеля картонные часики и поставил стрелки как на светящемся циферблате. В портфеле обнаружил завернутый в бумагу завтрак. Отломил полбутерброда, шел и жевал хлеб с колбасой, и под гудки локомотивов ему стало как-то грустно и хорошо. Все равно умру. Не вернусь никогда. В девять запирают подъезд. Остался час. Они бы обрадовались, если б я вернулся… У меня пятерка по чешскому. И потом: это же не мы сделали!

Дождь припустил сильнее. И за шиворотом, и в ботинках вода — несколько раз Саша оступался в лужи. Дорога петляла по холму. Миновал пять развилок. Однажды он где-то здесь ошибся, и пришлось возвращаться назад. В темноте все выглядело совсем не так, как днем. Наконец Саша наткнулся на проволочную сетку — забор садового участка. Облегченно вздохнул, пошел вдоль ограды, отсчитывая столбики.

Один.

Два.

Восемь.

Он знает тут каждый камешек. Через заросли кустарника пробрался точно к тому месту, где в заборе была замаскированная лазейка. Согнулся и пролез в нее, держа перед собой портфель. Проволочный край, освободившись, хлестнул по лицу. Саша потер ушибленное место мокрыми пальцами.

Вокруг спал игрушечный, карликовый городок с домиками-беседками. До некоторых крыш Саша мог свободно достать рукой. Тысяча маленьких садиков. И везде цветущие хризантемы. Стволы деревьев белые, словно забинтованные. На заборе дедушкиного садика поблескивали стеклянные шары. Саша просунул руку между рейками, отыскал крючок и отпер калитку. Потом тихо прикрыл ее за собой и очутился на крошечном дворике. Он знал, что ключ от домика под одним из цветочных горшков возле циновки: достаточно было приподнять три горшка — и вот он ключ. Вдруг Саша испугался. Сквозь шум дождя донесся звук мотора.

Это была машина. Невероятно, но она приближалась по дорожке от главных ворот, хотя проезд тут запрещен.

Саша нащупал ручку двери. Отпер. Сердце колотилось так, что казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Над головой мелькнул луч. Застыл в ветвях и побежал дальше, обшаривая темноту. Машина приближалась. Синий милицейский фургон с белой полосой. Саша всем телом прижался к двери. С облегчением почувствовал: подается.

Из домика пахнуло теплым запахом прелых листьев и земли. Он замер в кромешной тьме, все еще держась за ручку двери и боясь шевельнуться. Знал, сторожка полна вещей, — но не мог разглядеть их. Квадратный стол, плетеные стулья, лейки и разный садовый инвентарь. Выкинутая из городской квартиры кушетка. Кресло-качалка с дырой в соломенном сиденье.

Предметы постепенно выступали из тьмы. В деревянную стену стучали тысячи маленьких молоточков, а может быть, это просто шел дождь да шуршали шины по щебню дороги. Казалось, будто к домику подползает какое-то огромное животное. Луч установленного на машине прожектора проникал через дыры под крышей. На какую-то долю секунды один за другим осветил углы. Стену напротив. И вдруг Саше показалось, что к ней, точно на скульптурном барельефе, прилеплено белое, как мел, лицо. Оно висело, словно гипсовая маска.