Колдунья моя, стр. 91

— Тогда, наверное, тебе нужно кое-что другое, чтобы распалиться, Кое-что запретное, но бесконечно приятное. — Выпустив из рук волосы, он скользнул вниз по ее телу, раздвинул ноги Мэйрин в стороны и просунул голову между бедер. Мэйрин почувствовала, как его губы впились в нежную плоть, и испуганно вскрикнула, пытаясь высвободиться.

На мгновение приподняв голову, Эрик угрожающе взглянул ей в глаза.

— Не сопротивляйся, Мэйрин, — предупредил он, — иначе я снова выпорю тебя и в конце концов добьюсь своего.

И снова опустив голову, он опять припал губами к ее плоти.

Мэйрин била дрожь. Синяк на щеке только недавно исчез. Если Эрик снова изобьет ее, она не сможет показаться при дворе, не спасется от этого кошмара. Лучше позволить ему делать, что он хочет. «Пусть делает что хочет», — повторяла Мэйрин про себя. Она почувствовала, как Эрик дотронулся до нее языком, затем еще раз. И — о ужас! Руки и ноги налились тяжестью, тело стало расслабляться, отвечая на эту ненавистную ей ласку.

«Нет! — воскликнула она про себя. — Я ничего не чувствую! Я ничего не чувствую!». Жар заструился по се телу, охваченному блаженным томлением. Почему тело предает ее?! Мэйрин ненавидела Эрика. Она жила ради того, чтобы в конце концов отомстить ему. Но сейчас спасения не было: Мэйрин с ужасом почувствовала, что вот-вот переступит последнюю грань наслаждения. «Нет! Нет! Нет!»— безмолвно кричала она. Но через мгновение она сдалась и со всхлипом отчаяния провалилась во влажную тьму.

Ее захлестнуло непереносимое чувство вины. Она изо всех сил боролась со страстной истомой. Открыв глаза, она увидела, что Эрик смотрит на нее с ухмылкой, и в этот момент ей стоило огромных усилий не наброситься на него и не выцарапать ему глаза.

— Да, — проговорил он, — я был прав. Вот что тебе нужно, чтобы разогреться!

Пальцы его снова проникли в ее лоно, и, бормоча ей на ухо какие-то непристойности, Эрик еще долго издевался над ее беспомощным телом. После этого он, против обыкновения, не заснул сразу. Мэйрин пришлось вытерпеть еще две такие же атаки. Когда его наконец сморил сон и он громко захрапел, Мэйрин позволила себе выплакаться. Это были первые слезы, которые она пролила с того дня, как ее похитил этот безумец.

Ей так хотелось оказаться рядом с Жоссленом дома, в Эльфлиа, с малышкой Мод, с Идой и Дагдой. Дагда! О, если бы с ней был Дагда, Эрику никогда бы не удалось так надругаться над ней! А ведь Дагда хотел поехать в Йорк, не желая отпускать ее одну. И Мэйрин сама настояла, чтобы он остался дома! Она сказала, что уже давно не ребенок. Что он — бейлиф Олдфорда и должен оставаться в недостроенной крепости. «Таков твой долг!»— торжественно заявила она. И теперь ей пришлось горько пожалеть об этом. Проплакав целый час, она наконец забылась тяжелым сном.

Утром Эрик Длинный Меч сообщил своей пленнице, что на следующий день они должны предстать перед королем и королевой. Потом он ушел, оставив ее одну, не сказав, ни куда отправился, ни когда вернется. Он, похоже, был уверен, что она не убежит, и не ошибся. Не то чтобы Мэйрин не задумывалась о побеге; просто она резонно решила, что одинокая женщина может оказаться легкой добычей любого из двуногих и четвероногих животных, во множестве водившихся между Эдинбургом и Эльфлиа. У нее не было ни денег, ни коня. Она пришла к выводу, что лучше попытать счастья при шотландском дворе.

Проводив Эрика, она выстирала свою сорочку и повесила сушиться перед камином. Когда та высохла, Мэйрин снова надела ее и уселась счищать пятна грязи со своих темно-синих шерстяных юбок и голубой парчовой туники. Окончив, она критически осмотрела свои наряды. Они были прекрасно сшиты из отменной ткани.

Мэйрин осталась очень довольна, что у нее сохранились изящный пояс из золотого крученого шнура и дорогие серьги с крупными жемчужинами и темно-красными гранатами. Слава Богу, что в день, когда Эрик похитил ее, было Рождество и Мэйрин надела самое лучшее из того небольшого гардероба, что захватила с собой в Йорк.

Решив вымыть голову, она принесла воды из колодца в саду и согрела над огнем. Достав из кошелька футляр с ароматическим шариком, она всыпала в воду немного пахучей гвоздики. Этот шарик искусной испанской работы, наполненный драгоценной гвоздикой, мог послужить еще одним подтверждением ее высокого положения и подтвердить в глазах шотландцев правдивость ее истории. Жосслен подарил ей этот шарик накануне Рождества в честь трехлетней годовщины их свадьбы. Мэйрин не представляла себе, как ему удалось раздобыть такую редкостную и ценную вещицу в разрушенном городе, но этот подарок восхищал ее. Вытерев насухо мокрые волосы, она вдохнула изысканный аромат и улыбнулась. Ей показалось, что еще не все потеряно. Есть еще путь к спасению.

День прошел безо всяких событий. Эрик вернулся вечером, не сказав ни слова о том, куда ходил. Он снова принес ужин. Поев, они легли в постель. Как ни странно, на сей раз Эрик не проявил к ней никакого интереса и почти мгновенно заснул. С тихим вздохом облегчения Мэйрин повернулась на бок и тоже крепко заснула, проспав до рассвета. Утром она почувствовала, что со дня похищения ей впервые удалось выспаться как следует. За завтраком она почти не притронулась к пище от волнения, и это, похоже, позабавило Эрика, набросившегося на еду с волчьим аппетитом.

Мэйрин горячей водой вымыла лицо, шею и руки. Потом тщательно принарядилась, заплела свои роскошные волосы в две косы, уложила на голове и закрепила золотыми шпильками. У нее была с собой золотистая прозрачная вуаль и золотой обруч с жемчужинами. Одевшись, Мэйрин с надеждой подумала, что выглядит как настоящая леди и сможет убедить шотландцев в своей правдивости.

Эрик Длинный Меч остался доволен ее внешним видом.

— Ты — самая красивая женщина на свете, — сказал он. — Я убью любого, кто посмеет глазеть на тебя.

— Спасибо за похвалу, милорд, но, по-моему, не стоит ссориться с этими шотландцами. Ведь мы здесь чужаки. Тебе нечего бояться, я не отойду от тебя ни на шаг. Здесь с тобой никто не может сравниться. Эрик усмехнулся, довольный ее словами.

— Как мне будут завидовать, — с гордостью проговорил он. — Любой мужчина, увидевший тебя, не сможет удержаться от зависти. Но ты принадлежишь мне одному!

— Конечно, милорд, — спокойно ответила Мэйрин. — Для меня не существует никого, кроме тебя.

Эрик сжал ее в объятиях и крепко поцеловал.

— Что за чудная женщина! — воскликнул он. Мэйрин улыбнулась, глядя ему в глаза.

— Ты только начинаешь понимать это, — проговорила она.

Глава 15

Пepвoe укрепление на большой Эдинбургской скале появилось в шестом столетии. Сначала здесь была крепость, но теперь на скале остался только небольшой замок, где жил король, когда находился в Эдинбурге. Сюда Эрик Длинный Меч и привел Мэйрин, которая дрожала от волнения при мысли о том, как близко теперь ее спасение. Еще в Йорке она узнала о том, что овдовевший шотландский король Малькольм Кенн Мор женился на старшей сестре этелинга Эдгара, Маргарет.

Англосаксонский наследник и его семья нашли убежище среди шотландцев. Малькольм безумно влюбился в Маргарет с первого взгляда. Ни одна женщина не пробуждала в нем такую страсть, как эта безмятежная красавица. Он был вдовцом уже несколько лет и наверняка не страдал от недостатка женского внимания. Его первая жена, Ингеборга, была дочерью графа Оркнейского; от этого брака родилось трое сыновей, но выжил только старший — Дункан. Светловолосая Ингеборга была верной помощницей короля в трудные годы борьбы за престол, но когда Малькольм наконец победил, торжество его омрачилось преждевременной смертью жены. Ингеборга была хорошей, доброй женщиной, и король питал к ней искреннюю привязанность.

Но в возрасте тридцати восьми лет Малькольма Кенн Мора настигла первая и единственная любовь. В его жизнь вошла Маргарет из Англии, и король сразу понял, что никогда не будет счастлив, если не возьмет ее в жены. Прекрасной Маргарет с тяжелыми бронзово-медными косами и серо-голубыми глазами уже было за двадцать, и поскольку она до сих пор не нашла себе мужа, то решила, что Господь предназначил ее для монашеского служения. Она собиралась вернуться на родину своей матери, в Венгрию, где провела первые годы жизни, и уйти в монастырь со своей младшей сестрой, Кристиной.