Весы смерти (Смерть и золото), стр. 39
Только в середине этой мертвой земли еще шевелилась какая-то жизнь. То тут, то там кто-то вскакивал на ноги и пускался бегом в развевавшихся на ветру одеждах. Но тут сразу же начинал строчить пулемет. Фонтанчики пыли быстро приближались к бежавшему, настигали его, он падал и катился по песку.
Темнолицые воины с допотопными винтовками пытались подняться по склону, но это приводило только к тому, что они становились идеальными мишенями для засевших выше солдат. Итальянские офицеры пронзительными возбужденными голосами приказывали стрелять, и все эти смельчаки скоро оказывались сраженными прицельным огнем, падали, скатывались вниз, подергиваясь в предсмертных судорогах.
Огонь велся всего около двадцати минут, но живых мишеней уже почти не осталось. Из пулеметов на всякий случай постреливали короткими очередями, тревожа безжизненные тела и вздымая облачка глинистого сланца вокруг колодцев, откуда еще изредка доносились отдельные хлопушечные выстрелы из допотопных ружей.
– Господин полковник…
Кастелани потянул Альдо Белли за рукав, чтобы привлечь его внимание, и тот наконец повернул к нему лицо с дикими глазами:
– А, Кастелани… Какая победа! Грандиозная победа, верно? Теперь-то до них дошло, против кого они сражаются.
– Полковник, разрешите отдать приказ прекратить огонь?
Граф, казалось, не слышал его.
– О да, теперь они зарубят себе на носу, будут знать, какой я солдат. Эта блистательная победа обеспечит мне почетное место в чертогах славы…
– Полковник! Полковник! Мы должны немедленно прекратить огонь! Это бойня. Прикажите прекратить огонь.
Альдо Белли выпучил на него глаза, его лицо стало наливаться краской от подобной наглости.
– Вы идиот! – заорал он. – Разгром должен быть окончательным и бесповоротным. Огня мы не прекратим. До тех пор, пока победа не будет за нами. – Он страшно заикался, и рука его, указывавшая на залитую кровью долину, дрожала. – Противник укрылся в горах, которые ведут к воде, наше дело – выкурить его оттуда и уничтожить. Мы выбьем их оттуда при помощи минометов.
Альдо Белли вовсе не хотелось, чтобы всему этому настал конец. Такого глубокого удовлетворения он не испытал за всю свою жизнь ни разу. Если это называется войной, то теперь он наконец понял, почему история и поэзия окутывают ее такой славой. Вот настоящее мужское дело – и Альдо Белли осознал, что рожден для него.
– Вы что же, обсуждаете мои приказы?! – заорал он на Кастелани. – Выполняйте свой долг, и немедленно!
– Немедленно, – с горечью повторил Кастелани и перед тем, как повернуться и уйти, на мгновение задержал холодный взгляд, посмотрев прямо в глаза графу.
Первая мина высоко взлетела в ясный пустынный рассвет, прочертила в небе кривую и упала в долину. Она разорвалась на краю ближайшего колодца. Короткий столб пыли и дыма взметнулся вверх, засвистели осколки. Вторая мина попала прямо в круглую глубокую яму и взорвалась вне поля зрения ниже уровня земли. Оттуда вырвался фонтан грязи и дыма, на краю провала показались три еле передвигавшиеся человеческие фигуры в изодранных грязных одеждах, развевавшихся как белые флаги.
Тут же на них обрушился оружейный и пулеметный огонь, земля, исхлестанная ливнем пуль, казалось, стала жидкой, как вода, и, словно волной, накрыла троих уцелевших – они остались лежать неподвижно.
Альдо Белли издал возбужденный вопль. Как это было легко, как замечательно!
– Остальные убежища, Кастелани! – визжал он вне себя. – Уничтожьте их! Все до единого!
Минометы поочередно сосредотачивали огонь на каждом входе в колодец и быстро справились с заданием. В некоторых из них людей не оказалось, но в большинстве… люди гибли вокруг колодцев, как скот на бойне. Те, кого чудом пощадили мины, выбирались на поверхность, где их тут же косили пулеметные очереди.
К этому времени граф настолько осмелел, что вылез на бруствер, чтобы получше видеть поле боя, наблюдать за огнем минометов и командовать ближайшими пулеметными расчетами.
Следующей мишенью был вход в колодец у самого края долины. После попадания первого снаряда оттуда вырвался столб пыли и бледного огня. До того как был произведен следующий залп, из колодца выпрыгнула женщина и рванулась к устью высохшего русла.
Она волокла за собой плакавшего малыша с толстенькими кривыми ножками и раздутым, как коричневый мяч, животом. Он не мог поспевать за матерью и потому она просто тащила его за собой по песку. К бедру она прижимала совсем крошечного, тоже совсем голого, ребенка, который в отчаянии вцепился ей в грудь, колотил ножками и истошно вопил. Несколько секунд по бежавшей со своей тяжелой ношей женщине огонь не открывали, но потом ее все же настигла пулеметная очередь. Ей отсекло руку, которой она придерживала ребенка. Она заметалась на месте с безумным криком, размахивая обрубком руки, из которого кровь хлестала, как вода из садового шланга. Другая очередь прошила ей грудь, одновременно поразив младенца. Женщина упала и покатилась, как подстреленный заяц. Пулеметы умолкли. Голый малыш неуверенно подымался на ноги.
Он начал хныкать и наконец крепко встал на свои пухлые, в ямочках, ножки, и снова заплакал. На туго натянутом животике болталась нитка голубых бус, а под ним крошечный пенис торчал, как тонкий коричневый палец.
Из устья сухого русла вырвался конь, поджарый мускулистый белый жеребец, он скакал по вязкому песку тяжелым галопом. На шее у него распростерлась маленькая мальчишеская фигурка в развевающемся черном шамма. Всадник гнал жеребца туда, где стоял плачущий малыш, и почти уже преодолел открытое пространство, когда пулеметчики поняли, что происходит.
Первая очередь была направлена в скачущего жеребца, но с большой неточностью, так что пули ударились о землю далеко позади коня. Он уже доскакал до ребенка, резко натянул поводья, жеребец встал на дыбы, а всадник нагнулся, чтобы подхватить малыша.
Теперь уже и два других пулемета открыли огонь по неподвижно застывшей цели.
* * *
Джейк Бартон понимал, что существует только один способ избежать столкновения между итальянцами, которые подкрались так тихо и грозно, и недисциплинированной толпой воинов, а также свитой раса.
Джейку нужен был переводчик. Он сумел протиснуться к Грегориусу Мариаму, крепко взял его за руку и повел из пещеры. Это потребовало значительных усилий, так как Грегориусу не меньше всех прочих хотелось довести до сведения остальных свою точку зрения.
Джейк удивился тому, как светло снаружи и как быстро прошла ночь. Солнце взошло несколько минут назад, сухой пустынный воздух был свеж и пьянил после душной задымленной пещеры.
В свете костров и блеклого рассветного неба он увидел, что толпа устремилась из сухого русла к колодцам, радостно-возбужденная, словно на ярмарке.
– Останови их, Грег, – крикнул он. – Скорее вперед, вперед, мы должны остановить их!
– Но в чем дело, Джейк?
– Мы не можем пустить их в итальянский лагерь!
– Почему?!
– Если кто-нибудь выстрелит, начнется настоящая бойня.
– Но, Джейк, войны-то между нами нет. Они не могут стрелять!
– Я бы не решился утверждать это, приятель, – мрачно проворчал Джейк.
Его тревога оказалась заразительной. Плечом к плечу они догнали толпу и начали локтями и плечами прокладывать себе дорогу.
– Назад, ублюдки, – ревел Джейк, – все назад!
И, чтобы было понятнее, подкреплял свои слова ударами кулака и пинками.
Вместе с Грегориусом Джейк добрался до узкого устья высохшего русла в том месте, где оно переходило в блюдцеобразную долину Колодцев.
Они взялись за руки и, перекрыв устье, как плотина, в течение минуты или около того умудрялись сдерживать людской поток. Но задние ряды напирали, угрожая снести их; в это же время настроение толпы изменилось: радостно-возбужденное любопытство мгновенно перешло к сердитому раздражению на внезапное препятствие: ведь им мешали присоединиться к тем, кто уже миновал сухое русло и пересекал долину.