В поисках древних кладов (Полет сокола), стр. 183

Робин лежала на койке, вытянув руки и до боли сцепив пальцы. С нижней палубы доносился пронзительный скрип. Это означало, что «Гурон» меняет курс. Скрип издавали двадцатисантиметровые румпель-штерты — рулевые канаты, бегущие по блокам, когда рулевой вращает штурвал. К этому звуку она давно привыкла и бессознательно обхватила себя руками. Канаты, прикрепленные к рулевым крюкам, развернули огромный деревянный руль под кормой клипера, и корабль изменил направление движения.

Через несколько секунд на палубе послышался громкий рев ветра, штормовые порывы загудели в снастях, затрещал такелаж, захлопали паруса, «Гурон» резко накренился, и Робин чуть не свалилась с койки.

Каюту наполнил восторженный плеск воды о корпус, словно море превратилось в скрипку, а нос корабля, как смычок, задевал басовые струны. «Гурон» дрожал от полноты жизни, поднимаясь и опускаясь в стремительном беге.

Сквозь этот шум до Робин едва донеслись ликующие крики людей. Она вскочила с койки и, держась за поручни, пересекавшие каюту, постучалась в дверь.

— Натаниэль, — позвала она. — Ответь сейчас же.

— Капитан сказал, я не должен с вами разговаривать, — донесся приглушенный голос.

— Нельзя же меня так мучить, — взмолилась пленница. — Что происходит?

Натаниэль долго молчал, размышляя над своим долгом и взвешивая свою привязанность к этой смелой молодой женщине.

— Мы поймали ветер, мэм, — ответил он наконец. — И несемся, точно чертей за хвост ухватили.

— А что с «Черным смехом»? — спросила она. — Где британская канонерка?

— Теперь нас никто не догонит. Эта кочегарка еще до ночи скроется из глаз. Если смотреть отсюда, можно подумать, они бросили якорь.

Робин медленно наклонилась и прижалась лбом к обшивке двери. Она плотно зажмурила глаза и попыталась побороть черные волны отчаяния, грозящие захлестнуть ее.

Она долго стояла так, пока наконец ее не заставил очнуться голос Натаниэля. В нем звучала тревога.

— Госпожа, с вами все в порядке?

— Да, спасибо, Натаниэль. Все хорошо, — сдавленно ответила Робин, не открывая глаз. — Я хочу немного вздремнуть. Пусть меня никто не беспокоит.

— Я буду здесь, госпожа. Мимо меня мышь не проскочит, — заверил ее боцман.

Она подошла к койке, опустилась на колени и начала молиться, но впервые в жизни не могла сосредоточиться. Вдруг Робин увидела перед собой лицо Клинтона Кодрингтона, с прекрасными бледно-голубыми глазами на загорелом коричневом лице, оттенявшем выбеленные солнцем волосы. Она тосковала о нем, как никогда раньше, Клинтон стал для нее олицетворением всего доброго, чистого, истинного.

Потом перед ней возникли дразнящие глаза Манго Сент-Джона, испещренные золотыми искорками, далекая и насмешливая улыбка. Робин затрепетала от унижения. Этот человек изнасиловал ее, предал ее чувства, развлекался с ней и позволил надеяться, нет, молить Бога о том, чтобы она стала его женой и носила его детей. Отчаяние дочери Фуллера Баллантайна снова обратилось в ненависть, и ненависть вооружила ее.

— Прости меня, Господи, я помолюсь позже… а сейчас мне надо кое-что сделать!

Она вскочила на ноги, и крошечная тесная каюта превратилась в клетку, удушающую и невыносимую. Она забарабанила кулаками в дверь, и Натаниэль сразу откликнулся.

— Натаниэль, я не могу больше сидеть здесь, — взмолилась доктор. — Ты должен меня выпустить.

Он ответил с сожалением, но твердо:

— Не могу, госпожа. Типпу посмотрит, какого цвета у меня позвоночник!

В сердитом замешательстве она отскочила от двери. Мысли путались.

— Я не могу допустить, чтобы он вез меня в… — Робин не закончила. Воображения не хватало, чтобы представить, что ждет ее в конце плавания, если… Мисс Баллантайн ясно увидела, как «Гурон» входит в порт. На причале стоит стройная красивая аристократка-француженка в кринолине, бархате и жемчугах, а рядом с ней трое маленьких сыновей машут высокому надменному человеку, стоящему на юте «Гурона».

Она пыталась изгнать это видение из мыслей и сосредоточиться на звуках, которые издавал клипер, весело мчавшийся по волнам. Гудел корпус, скрипела и трещала обшивка, грохотал такелаж, топали по палубе босые ноги — это матросы тянули за фал, приводя рею к ветру. Из-под ног доносился приглушенный скрип, словно писк крысы в когтях кошки, — это рулевой корректировал курс «Гурона», и румпель-штерт нехотя бежал по блокам.

Этот звук что-то смутно напомнил ей, и она застыла, снова затрепетав, но на этот раз не от унижения. Ей вспомнился рассказ Клинтона Кодрингтона о том, как он, молодой лейтенант, во главе небольшого отряда был послан отрезать от берега невольничьи суда, стоявшие в речном устье. Река кишела небольшими корабликами, багала и дхоу.

«У меня было слишком мало людей, чтобы захватить их сразу всех в качестве призов, так что мы перескакивали с корабля на корабль и перерезали рулевые канаты. Они беспомощно ложились в дрейф, и позже мы смогли подойти и собрать те суда, чьи команды не сбежали на берег».

Робин очнулась от воспоминания и поспешила в угол каюты. Она уперлась спиной в переборку, приналегла обеими ногами и кое-как сдвинула с места тяжелый сундук, стоявший посреди каюты. Потом ока опустилась на колени.

В палубе был небольшой люк, пригнанный так плотно, что в стыки невозможно было просунуть лезвие ножа, но в дерево было заподлицо вделано небольшое железное кольцо. Как-то раз во время плавания по Атлантике к ней постучался помощник плотника и, многословно извиняясь, оттащил в сторону сундук, открыл люк и спустился вниз с горшком смазки.

Узница попыталась открыть люк, но он был закрыт слишком плотно. Она стянула с сундука шерстяную шаль и продела ее в железное кольцо. Так она нашла более удобную точку опоры. Робин еще раз потянула, люк медленно подался и вдруг резко откинулся, громыхнув так, что она испугалась: грохот мог насторожить Натаниэля. На полминуты доктор застыла на месте и прислушалась, но из-за двери каюты не доносилось ни звука.

Пленница встала на четвереньки и заглянула в открытый люк. Из темной квадратной дыры повеяло ветерком, и она ощутила густой запах смазки, вонь трюмной воды и ужасающее зловоние невольников, которого не могла смыть никакая уборка, никакой щелок. От этого запаха ее ярость вспыхнула с новой силой. Когда глаза привыкли к темноте, она разглядела невысокий узкий туннель, в котором размещалось рулевое устройство «Гурона». В туннеле едва хватало места, чтобы вдоль трюма по нему мог проползти человек.