В джунглях черной Африки (Охота за слоновой костью), стр. 114
Наконец Пири остановился, вонзив мачете в землю. Его мускулистая грудь высоко вздымалась, пот заливал ему лицо, струйками стекая в курчавую бородку. Рыдания прорывались сквозь тяжелое дыхание, ибо Пири, не сумев справиться с искушением, теперь испытывал отвращение к самому себе. Спустя некоторое время Пири перестал плакать и подошел к Четти Сингху.
– Я убью для тебя слона и принесу тебе его длинные зубы. А ты дашь мне все то, что обещал. И не забудь про табак, – предупредил он.
Сингх вел «лендровер» по узкой ухабистой дороге в лесу. Почти час у них ушел на то, чтобы выбраться на покрытую гравием главную трассу, где работали бригады заключенных и по которой беспрерывно громыхали тяжелые самосвалы и лесовозы.
Едва они выехали на дорогу к Сенги-Сенги, как Четти Сингх с улыбкой сказал: – Подарок вашему отцу обеспечен. Теперь остается пораскинуть мозгами и позаботиться о подарке для себя: им станет голова доктора Дэниела Армстронга на серебряном подносе, с сочным, румяным яблоком во рту.
Глава XXVI
Дэниел давно ждал этого момента, моля о нем Бога. Он стоял под навесом на высоком мостике верхней платформы ПКППР. Дождь лил как из ведра, и в сером воздухе, как в тумане, почти ничего не было видно. Бонни пряталась от ливня в кабине, у главного пульта управления. Туда же она унесла и видеооборудование вместе с камерой. Двое солдат гита, повсюду их сопровождавшие, спустились на нижнюю платформу, и на какое-то время Дэниел остался на верхней платформе один.
Он уже привык к дождю. С тех пор как они прибыли в Сенги-Сенги, ему казалось, что рубашка на нем вообще не высыхает. И сейчас, прижавшись спиной к металлической стенке кабины, он едва укрылся от хлеставшего дождя под узким навесом. При каждом порыве ветра крупные капли летели ему в лицо, и он щурился, прикрывая глаза.
Внезапно дверь в кабину открылась, и на мостик вышел Нинг Чжэн Гон. Не заметив стоявшего позади Дэниела, он подошел к стальному поручню, держа над головой раскрытый зонтик от солнца. Чжэн смотрел с двадцатиметровой высоты на огромные ковши экскаваторов, вгрызавшиеся в землю.
Именно о таком моменте молил Дэниел. Они с Чжэн Гоном оказались один на один, и положение последнего было крайне уязвимым.
«Это за Джонни», – прошептал Дэниел, неслышно ступая резиновыми подошвами по мостику.
Он остановился за спиной Нинга. Надо было просто наклониться и крепко ухватить врага за щиколотки, а потом одним резким движением приподнять и перекинуть его через поручень. Нинг полетит прямо под острые лезвия ковшей. Все произойдет мгновенно, и изуродованный труп перемелет в барабанах так, что и следа не останется, как будто человека вообще никогда на свете не существовало.
Дэниел быстро наклонился, но потом так же быстро выпрямился, невольно охваченный ужасом от того, что собирался совершить. Хладнокровное, преднамеренное убийство. Как солдат, он убивал и раньше, но не так, как сейчас, исподтишка. На какой-то миг он стал противен самому себе.
«Это за Джонни», – попытался он убедить себя, но было уже поздно.
Резко повернувшись, Чжэн Гон встретился с ним взглядом.
Китаец среагировал моментально, как мангуст, которому угрожала кобра. Его руки взлетели вверх, и он замер в стойке человека, отлично владеющего боевыми искусствами. Глаза Чжэн Гона горели такой лютой ненавистью, что Дэниел невольно отшатнулся.
На мгновение противники замерли друг против друга, а потом Нинг злобно прошептал: – Вы упустили свой шанс, доктор. Другого такого больше не представится.
Дэниел ничего не ответил. Он не мог поверить, что с такой легкостью поддался собственной слабости, предав память о Джонни. Раньше такого бы не произошло. Он бы не задумываясь, безжалостно разделался с Чжэн Гоном, а теперь китаец постоянно будет начеку и, значит, будет втрое опаснее.
Дэниел повернулся, раздавленный собственной неудачей, и тут же остановился как вкопанный. Один из солдат гита в заломленном на затылок бордовом берете держал в руках автомат, целясь ему прямо в живот. Он неслышно, как леопард, поднялся по металлической лесенке и видел все, что произошло на мостике.
В эту ночь Дэниел долго не мог уснуть, как никогда прежде, остро осознавая невозможность побега из Сенги-Сенги, мучимый сомнениями и угрызениями совести от того, что пытался отомстить за Джонни таким жутким способом. Однако решимость отомстить за погибшего друга отнюдь не исчезла, и утром он встал с готовностью действовать во имя торжества справедливости, хотя нервы его, по-видимому, сдавали.
Очевидно, поэтому он в тот же день окончательно порвал все отношения с Бонни Ман. Началось с того, что Бонни опоздала и он ждал ее больше сорока минут, пока она наконец не явилась, светясь от счастья.
– Когда я назначал на пять, я не имел в виду пять вечера, – раздраженно бросил он.
– Как прикажете теперь поступать, мой господин? Сделать харакири? – с иронией осклабилась Бонни.
Дэниел готов был уже обрушиться на нее с градом упреков, как вдруг сообразил, что она выскочила прямо из койки Таффари и даже не приняла душа! Ноздри ему защекотал специфический запах любви, который ни с чем не спутаешь, и Дэниел в ярости отвернулся, чтобы совладать с собой и не ударить Бонни.
«О Боже, Армстронг, возьми себя в руки, – успокаивал он себя. – Дальше так дело не пойдет».
До полудня они работали, накапливая злость друг на друга, и это ничего хорошего не предвещало. Они снимали, как пильщики с цепными пилами валили мощные деревья, а бульдозеры отволакивали их с вырубки, освобождая дорогу ПКППР.
Снимать под дождем, утопая в грязи, когда рядом ревет мощная техника и падают стволы деревьев, и трудно, и опасно. Это тоже не поднимало настроения, но Дэниел, едва сдерживаясь, молчал до того самого момента, когда в середине дня Бонни вдруг объявила, что у нее кончилась пленка и ей надо вернуться в лагерь за кассетами.
– И что за недоумок этот оператор, у которого в самом разгаре съемки кончается пленка?! – в бешенстве заорал он.
И услышал в ответ оглушительную тираду: – Ах, как ты меня напугал, любовничек! Тебя не пленка больше всего волнует, а то, что ты лишился отличной здоровой пищи для утоления своего сексуального голода! Ты ненавидишь меня за то, что теперь я сплю с Эфраимом, а не с тобой. И тебя просто выворачивает от ревности.
– Ты слишком переоцениваешь свою большую задницу, – зло парировал Дэниел.
Они оскорбляли друг друга до тех пор, пока Бонни наконец не завопила, чуть не бросившись на него с кулаками: – Никто никогда не разговаривал со мной подобным образом, мерзавец! Можешь засунуть свою работу и свои пленки себе в левое ухо или куда-нибудь подальше! – И Бонни зашлепала по красной грязи туда, где стоял их «лендровер».
– Оставь камеру в машине! – крикнул ей вслед Дэниел. – У тебя есть обратный билет в Лондон. Я вышлю тебе чек. Ты уволена.
– Ошибаешься, любовничек. Ты немного опоздал. Это я ухожу от тебя! И не забывай об этом.
Хлопнув дверцей, Бонни включила мотор. Джип забуксовал, и из-под колес полетели фонтаны грязи. А затем «лендровер» рванул с места и вскоре исчез за деревьями. Дэниел, будучи вне себя от бешенства, сожалел только о том, что не высказал Бонни всего, что о ней думал.
Бонни злилась ничуть не меньше, в ярости размышляя о том, как ей отравить жизнь Дэниелу раз и навсегда. Ее изощренное воображение рисовало картины одну страшнее другой, и, когда джип въехал в Сенги-Сенги, Бонни, усмехнувшись, прошептала: – Ты горько пожалеешь обо всех оскорблениях в мой адрес, малыш Дэнни. Тебе больше не придется снять в Убомо ни одного кадра. Ни самому, ни с кем-либо другим, кого ты захочешь взять на мое место. Будь уверен, я об этом позабочусь.
В сумрачном свете темная кожа его длинного, гибкого тела блестела, как отполированный эбонит, все еще влажная от любовного пота. Эфраим Таффари лежал на спине, откинув в сторону белоснежную простыню, и Бонни, глядя на него, думала, что он, наверное, самый, красивый из всех мужчин в ее жизни.