Наемник (Тени Солнца), стр. 26
10
— Простите меня, Брюс. Я должна была вам сказать, — кающимся тоном произнесла Шерман.
— Не расстраивайтесь из-за этого, — на самом деле Брюс так не думал.
— Мы пытались уговорить отца Игнатиуса переехать в город. Мартин много раз разговаривал с ним, но он всегда отказывался.
Брюс помолчал. Он осторожно вел машину по дамбе. Над бетонной дорогой ветер носил клочки тумана, поднимающегося с болота. Маленькие насекомые, яркие в свете ламп, как трассирующие пули, неслись навстречу и разбивались о лобовое стекло. В болоте на все лады оглушительно орали лягушки.
— Я извинилась, — пробормотала Шерман.
— Я слышал, повторяться нет необходимости.
Она на время замолчала.
— У вас всегда плохое настроение?
— «Всегда», — резко сказал Брюс, — именно то слово, которое необходимо исключить из всех языков.
— Так как этого не произошло, я продолжаю пользоваться им. Вы не ответили. У вас всегда плохое настроение?
— Мне просто не нравится бардак.
— А что это такое?
— То, что сейчас произошло. Ошибка, происшедшая по вине безответственного либо глупого человека.
— Вы никогда не были причиной бардака, Брюс?
— Это грубое слово, Шерман, — Брюс перешел на французский. — Молодые воспитанные барышни таких слов не произносят.
— Вы никогда не совершаете ошибок? — поправилась Шерман.
Брюс помолчал. «Достаточно смешно, — подумал он. — Никогда не делаете ошибок! Брюс Карри — первостатейный идиот!»
— Бонапарт. Спокойный, молчаливый, деловой.
— Я этого не говорил, — начал защищаться Брюс, затем разглядел в тусклом свете приборов озорное выражение ее лица и не смог удержать улыбки.
— Я веду себя, как мальчишка.
— Хотите сигарету?
— Да.
Она прикурила сигарету и передала ее Брюсу.
— Ошибки вам не нравятся, — она помедлила. — А что нравится?
— Многие вещи.
— Например?
Они съехали с дамбы, и Брюс начал набирать скорость.
— Я люблю стоять на горе в ветреную погоду, люблю вкус моря. Люблю Синатру, салат из раков, люблю держать в руках хорошее ружье, люблю детский смех. Люблю вкус первой затяжки прикуренной от костра сигареты, запах жасмина, ощущение шелка. Я также люблю спать по утрам. Меня захватывает игра в шахматы. Мне очень нравятся тени в лесу. Конечно, я люблю деньги. Но особенно я люблю женщин, которые не задают лишних вопросов.
— Это все?
— Нет это только начало.
— Ну ,а что вам не нравится, кроме ошибок?
— Женщины, которые задают лишние вопросы, — он заметил, что она улыбается, — эгоизм, естественно кроме своего, суп из репы, политика, светлые волосы на лобке, шотландское виски, классическая музыка и похмелье.
— Я уверена, что это не все.
— Конечно, нет.
— Вы очень чувствительны. Это видно по вашим ответам.
— Согласен.
— Вы не упоминаете других людей. Почему?
— Этот поворот к миссии?
— Да. Снижайте скорость. Дорога очень плохая. Почему вы не говорите о своих отношениях с другими людьми?
— Почему вы задаете столько вопросов? Может быть когда-нибудь я вам отвечу.
Она немного помолчала.
— А что вы хотите от жизни? Только то, что сказали? И все?
— Нет, я не хочу даже этого. Я не хочу ничего, ничего не ожидаю. Только я застрахован от разочарований.
— Вы не только ведете себя по-детски, — внезапно рассердилась она, — Но говорите, как ребенок.
— Еще одна нелюбимая мною вещь — критика.
— Вы молоды, умны. У вас привлекательная внешность.
— Благодарю вас. Это значительно приятней.
— И вы дурак.
— Не так приятно, но волноваться не стоит.
— Я не собираюсь, — она пыталась подобрать слова. — Вы можете… пойти и прыгнуть из озера?
— Вы имеете в виду в озеро?
— В, из, боком, задом. Мне все равно.
— Хорошо слава Богу, договорились. Это, наверное миссия. Я видел свет.
Она не ответила, только тяжело вздохнула и так глубоко затянулась сигаретой, что огонек осветил салон автомобиля. Церковь была не освещена, но в соседнем длинном и низком здании Брюс заметил свет и скользящие в окнах тени.
— Это больница?
— Да.
Брюс остановил «Форд» у маленькой террасы, включил фары и мотор.
— Вы не будете заходить?
— Нет.
— Я хотел бы, чтобы вы представили меня отцу Игнатиусу.
Минуту она не шевелилась, затем резко открыла дверь и пошла по ступенькам террасы, не оглядываясь на Брюса. Он прошел следом через приемный покой, по коридору мимо операционной в одну из палат.
— А, мадам Картье, — отец Игнатиус отошел от одной из кроватей и пошел им навстречу. — Я слышал, что в Порт-Реприв прибыл спасательный поезд. Я думал, что вы уже уехали.
— Еще нет, святой отец. Мы уезжаем завтра утром.
Отец Игнатиус был высоким, выше шести футов, и худым. Руки его, казалось, состояли из одних костей, без волос, с синими рельефными венами. Как у большинства высоких худых людей, у него были круглые плечи. Огромные костлявые кисти и крупные ноги в коричневых открытых сандалиях. Лицо не запоминающееся с очками в стальной оправе на довольно бесформенном носе, прямые волосы без признаков седины. Весь его облик был пропитан спокойствием, которое обычно присуще служителям Бога. Он повернулся к Брюсу и внимательно посмотрел на него сквозь очки.
— Добрый вечер, сын мой.
— Добрый вечер, святой отец. — Брюс чувствовал себя неуютно. Он всегда чувствовал себя так в присутствии священников. «Если бы я хоть в одной вещи в своей жизни был уверен так, как этот человек во всех в своей».
— Святой отец, это капитан Карри, — сухо произнесла Шерман и вдруг улыбнулась. — Его абсолютно не волнуют судьбы людские. Именно поэтому он сюда приехал, чтобы увезти вас в безопасное место.
Отец Игнатиус, протянул Брюсу руку. Брюс пожал ее, ощутив прохладность и сухость кожи священника на фоне влажности своей.
— Благодарю вас за беспокойство обо мне, — улыбаясь сказал священник.
— Но воспользоваться вашим предложением я не смогу.
— Мы получили сообщение, что колонна вооруженных бандитов находится всего в двухстах километрах к северу отсюда. Они прибудут сюда через день-два. Вы в большой опасности. Эти люди не знают пощады.