В голубых снегах, стр. 13
Никакого инструмента у Кашека не было. Разорвать ячейки пальцами оказалось невозможным делом. Тогда Кашек схватил всю петлю и начал гнуть ее взад и вперед. Косуля захрипела, рванулась, тяжело задышала. Постепенно проволока разогревалась, даже жгла руку, и Кашек отпускал ее.
Потом он догадался сыпать на сгиб снег. Он мгновенно таял, зато сетка сразу остывала настолько, что Кашек мог продолжать работу. С треском лопнули первые ячейки. Потом еще. Наконец Кашек снял всю сетку с ноги. Косуля вдруг покрылась испариной. Из глубокой раны, быстро пульсируя, заструилась кровь, побежала по ноге, закапала на снег.
Росси, державшая заднюю ногу косули, быстро зажала рану и даже застонала от ярости:
— У, подлюга!
— Кто? — Кашек даже вздрогнул: вероятно, решил, что Росси снова накинется на него.
— Тот, кто бросил в лесу эту ржавую пакость!
— Так бы сразу и говорила, — проворчал Кашек.
— Подлец, скотина! — продолжала ругаться Росси. — Сидит себе, наверно, у печки греется и знать не знает, что натворил!
— Ничего, мы до него еще доберемся! Найдем, кто же это бросил в лесу сетку. А вот намыто как быть сейчас?
Некоторое время все молчали, только глядели на безобразную темную лужицу, которая расползалась на снегу под рукой у Росси. Отпустить сейчас косулю — значит обречь ее на верную гибель. Неминуемую. И косуля, ради которой они столько вынесли, пропадет ни за что. Всюду за ней потянется кровавый след, привлекая хищников: лис, куниц, одичавших собак.
— Может, перевязать покрепче? — неуверенно предложила Росси.
Марийн тут же извлек откуда-то из-под куртки чистый, аккуратно сложенный носовой платок и протянул его Кашеку.
— Это по Ликсиной части, — сказал тот.
— Повязку… тугую… нельзя… — Ликсе даже говорить было трудно. В ушах у нее звенело — тоненько, пронзительно.
— Материя намокнет и сдавит ей ногу, — с усилием продолжала она. — А тем более узел… Получится та же петля, вроде железной. Надо что-нибудь мягкое, оно и кровь приостановит… а через день-другой само спадет.
Марийн разочарованно вздохнул.
К Ликсе подошел Йенс, протянул забинтованную руку.
— Возьми мой бинт! Завяжешь им сверху. А под него, к ране, положишь платок Хильмара.
— А как же… твоя рука?
— Подумаешь, царапина. Давно все зажило…
Ликса скатала бинт валиком, потом стала бинтовать косуле рану. На миг у нее вдруг потемнело в глазах. Замерцали, сливаясь, какие-то радужные круги, потом они помутнели, расплылись… Ликса напрягала последние остатки воли. Только не поддаться слабости, только не упасть. Думать о том, что делаешь. Перевязывать.
Наконец рана была забинтована. Косуля, когда ее отпустили, против всякого ожидания продолжала лежать на снегу, вытянув шею, слегка откинув головку.
— Неужели ей конец?! — запричитала Росси. — Не может быть! После того как мы старались…
— Может, у нее шок, — проговорил Кашек. — Вроде обморока. Это от испуга бывает.
Немного погодя Кашек и Росси осторожно приподняли косулю, поставили на ноги, а сами отошли в сторону.
Косуля пошатывалась на тонких ножках, точно новорожденный жеребенок. Потом сделала первые, робкие шаги, как будто проверяла, есть ли еще силы. Потом медленно тронулась в путь, направляясь к торфянику, исчезавшему в сумерках. Семена, летевшие над зарослями, теперь уже совсем не были видны. Седой морозный туман на горизонте сменялся вечерней мглой. В сумерках постепенно растворялись и исхлестанные ветром островки рогоза. Стройный силуэт косули едва виднелся.
Она все же остановилась однажды и, насторожив чуткие уши, поглядела в сторону ребят. Но тут же, описав полукруг, все более уверенным, упругим шагом направилась к опушке и скрылась в кустарнике, в поросли молодых берез.
— Ура! Косуля убежала! Ура! — торжествующе закричал Марийн, прыгая от восторга.
— Убежала!.. Все в порядке!
Хлюпая носом от радости, Росси подхватила Марийна за куртку и начала кружить его, притопывая на снегу.
— Ура, сама убежала!
Смущенно улыбаясь, Кашек отвернулся и почему-то стал пристально разглядывать разодранный рукав, приставлять на место вырванный клок. Йенс наклонился к Ликсе. Усталость была у него на лице и светлая, тихая радость. Ликсе так захотелось сказать ему что-то такое, чего в другую минуту не скажешь. Что-то особенное, хорошее… Только она не знала, как это можно сказать.
Вдруг все потемнело у нее перед глазами.
X
— Нельзя идти в ногу! — произнес знакомый голос.
Он слышался где-то совсем рядом, где-то над ней. И вместе с тем — точно из какой-то непонятной дали. Так гулко и странно он звучал!
Ликса была без сознания совсем недолго. Она смутно помнила, как ребята терли ей лоб и виски, помогли встать. Что было дальше, она не знала — в памяти снова провал. Сейчас сознание как будто притупилось, и это мешало четко воспринимать все происходившее вокруг нее.
— Левее, левее забирайте!
— Есть левее!
Ликса все-таки не понимала, что? с ней произошло. Не могла голову приподнять, разлепить веки. У нее было такое ощущение, будто кто-то раскачивает ее на качелях с перекошенным сиденьем. А то ей казалось, что она плывет на лодке по бурной реке, лодку бросает из стороны в сторону, она судорожно цепляется за борта. Так обычно бывает со сна: все еще чудится что-то, слышатся какие-то звуки, мелькают обрывочные видения.
— Нельзя идти в ногу, — озабоченно повторил голос. — Вы ее растрясете.
Наконец Ликса сообразила, что ее несут по лесу. Кругом уже темно. Сидит она на толстом суку, который держат Кашек и Росси, ее руки — у них на плечах. От толчков палка все больней врезается в тело. Кто-то еще бережно поддерживал ее за спину.
Впереди усердно вышагивал Марийн. Он нес злополучную сетку. Вероятно, прихватил в качестве вещественного доказательства. Луна еще не взошла, и верхушки деревьев, казалось, сливались в беспросветной тьме с облаками. Странное слабое мерцание исходило от снега, и на нем резко чернели стволы деревьев. Время от времени Марийн объявлял:
— Осторожно, пень!
Росси и Кашек сворачивали в сторону, чтобы обойти препятствие. Ликса почувствовала, что Йенс придерживал ее обеими руками: наверно, боялся, как бы она не упала при резком повороте.
Ребята шли споро, торопились, Ликса слышала их учащенное дыхание, ощущала, как на плечах у Росси и Кашека напряглись мускулы.
Ликса хотела чуть-чуть распрямиться, чтобы им было полегче нести ее, но тотчас бессильно откинулась назад. Ее клонило ко сну. Правда, тряская дорога, неудобное сидение не давали ей заснуть, помогали бодриться.
— Осторожно… впереди яма!
Ребята стали обходить яму.
— А в ту ли сторону мы вообще идем? — спросила Росси.
— Надеюсь, да, — вполголоса ответил Кашек. — Главное, все время забирать влево. Так верней.
— Вас понял! Есть забирать влево! — откликнулся Марийн, который чутко прислушивался к их разговору.
Его долгополая куртка с остроконечным капюшоном даже в полутьме отсвечивала розовым. Казалось, будто впереди, между деревьями, мелькает крошечная туристская палатка.
Ветер стих, его гудения почти не было слышно. Откуда-то издалека, справа, долетал иногда приглушенный рокот моторов. Значит, примерно в том направлении должно быть шоссе.
Насколько Ликса могла судить, они все время шли негустым, рослым лесом. Ребята, очевидно, решили выйти на шоссе слева от деревни, где-то между нею и мостом. Такой путь безопаснее, особенно если учесть, что сейчас двое несли третьего. Не надо пробираться через сосняк, переходить речку. А на шоссе они, наверно, остановят проезжую машину, чтобы отвезти Ликсу домой, на мельницу. Ликса ни о чем не спрашивала. Хоть она и была совсем без сил, но чувствовала себя в безопасности. Она ничего не боялась.
— Стой!
Кашек и Росси так резко остановились, что Йенс налетел на Ликсу. Марийн остановился поодаль, не доходя до лощины, поросшей невысоким кустарником. Одну руку он предостерегающе поднял вверх, другую протянул в сторону. Причина внезапной остановки выяснилась не сразу.