Парк Горького, стр. 79

– Может быть, – ответил Приблуда на собственный вопрос, – если бы мы тогда были друзьями, я бы так не сделал.

Аркадий повернулся в сторону приближавшихся шагов, и ему в лицо ударил свет фонаря.

– Всякое бывает, – сказал он.

Один из охранников ударом приклада привычно сбил Аркадия с ног.

– У вас новые посетители, – сообщил другой Приблуде. – Обстановка меняется.

В октябре Аркадия самолетом доставили в Ленинград и привезли в здание, похожее на огромный музей. Это был Дворец пушнины. Его провели в обрамленный белыми колоннами амфитеатр, уставленный рядами столов и стульев. На сцене на возвышении ждали пять офицеров КГБ в форме – генерал и четыре полковника. Во Дворце стоял запах несвежего мяса.

Генерал принял иронический тон.

– Говорят, что здесь пахнет любовью, – он вздохнул. – А я бы предпочел поговорить о национальных интересах. Дело в том, Аркадий Васильевич, что каждый год сюда съезжаются коммерсанты со всех стран мира и, сидя за этими столами, тратят семьдесят миллионов долларов на советскую пушнину. Советский Союз – главный экспортер пушнины. И всегда им был. И дело здесь не в норках, они хуже американских, и не в рысях, их слишком мало, и не в каракуле, это в конечном счете всего лишь овчина. Дело в советском соболе. Соболь идет дороже золота, если брать грамм за грамм. Как, по-вашему, советское правительство должно отнестись к утрате монополии на соболя?

– У Осборна всего шесть соболей, – заметил Аркадий.

– Я поражен, и уже давно, как мало вы знаете! Как могло получиться, что так много людей – прокурор Москвы, немец Унманн, сотрудники госбезопасности и милиции – благодаря вам поплатились жизнью, а вы так мало знаете, – генерал задумчиво подергал ресницу. – Шесть соболей? С помощью помощника заместителя министра торговли Менделя мы установили, что в сговоре с его покойным отцом, заместителем министра торговли, американец Осборн лет пять назад похитил еще семь соболей. Это были обыкновенные соболи из подмосковных зверосовхозов. Мендели надеялись что Осборну не удастся развести зверьков высокой породы. Младший Мендель никогда не осмелился бы помочь американцу завладеть баргузинскими соболями. Он говорил об этом сам, и я ему верю.

– Где он сейчас?

– Он покончил с собой. Слабый был человек. Однако дело в том, что Осборн заполучил семь обыкновенных соболей целых пять лет назад. По нашим самым скромным оценкам, средний приплод составляет пятьдесят процентов в год, так что у него сейчас имеется примерно полсотни соболей. Его сговор с сибиряком Костей Бородиным дал ему еще шесть. Шесть самцов баргузинского соболя. Если придерживаться тех же оценок, через пять лет у Осборна будет минимум двести высокопородных соболей, а через десять лет – более двух тысяч. К тому времени, боюсь, нам придется забыть о нашей исторической монополии на соболя. Гражданин Ренко, почему, по-вашему, вы все еще живы?

– А Ирина Асанова жива? – спросил Аркадий.

– Да.

Аркадий начал кое-что понимать. Он не вернется в загородный дом и его не убьют.

– В таком случае мы к вашим услугам, – сказал он.

– Хорошо. Вы нам нужны.

– Где она?

– Вам нравится путешествовать? – мягко, словно боясь причинить боль, спросил генерал. – Хотелось ли вам когда-нибудь побывать в Америке?

Нью-Йорк

Первым впечатлением от Америки были ходовые огни танкера и сигнальные огни на клотиках рыболовных траулеров.

Уэсли, рослый лысеющий молодой человек, с гладкими, как булыжник, чертами лица, с которого не сходило ни к чему не обязывающее выражение любезности. На нем был синий костюм-тройка. Рот, щеки и подмышки Уэсли испускали лимонно-мятный аромат. В течение всего полета он, скрестив ноги, курил трубку и, бормоча под нос, отвечал на вопросы Аркадия. В нем было что-то от неуклюжего теленка-сосунка.

Они занимали в самолете целый отсек. Большинство остальных пассажиров составляли «заслуженные артисты», гастролирующие музыканты, шумно обсуждавшие часы и парфюмерию, которые они успели купить во время стоянки в аэропорту Орли. Аркадия там не выпустили.

– Вы понимаете, что означает слово «ответственность»? – спросил по-английски Уэсли.

Пассажиры сгрудились на одну сторону – самолет подлетал к суше: темные массивы полей рассекались тускло светящимися полосами.

– Это означает, что вы будете мне помогать? – спросил Аркадий.

– Это означает, что данную операцию проводит ФБР. Это означает, – серьезно добавил Уэсли, будто продавал что-то Аркадию, – что мы за вас отвечаем.

– Перед кем?

Всех пассажиров охватило детское возбуждение, когда самолет пролетел над первым американским населенным пунктом. Казалось, что он сплошь состоял из автомашин. Машины забили улицы и прижимались к домам, которые на вид были слишком велики для людей.

– Я рад, что вы задали этот вопрос. – Уэсли выбил трубку о пепельницу в подлокотнике. – Высылка – дело сложное, особенно в отношениях между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Нам и без того хватает осложнений. Вы понимаете, что такое «осложнение»?

Крутой спуск создавал иллюзию возрастающей скорости. Показалась скоростная автомагистраль – бесконечная вереница цветных дорожных огней – и исчезла в лабиринте обыкновенных автострад. Не верилось, что может быть столько мощеных дорог. Куда все они вели? Сколько же на них автомашин? Казалось, все население там, внизу, или просто ехало, или переезжало, или эвакуировалось.

– В Советском Союзе осложнением является все, что нежелательно, – ответил Аркадий.

– Вот именно!

Цепочки огней слились в торговые центры, улицы, лодочные стоянки. «РАСПРОДАЖА ПО СЛУЧАЮ ДНЯ БЛАГОДАРЕНИЯ» – гласила огромная вывеска. Над жилыми кварталами самолет снизился еще больше. В иллюминаторах появились подсвеченные изумрудные травяные площадки для игр. Позади домов голубели опустевшие плавательные бассейны. Теперь можно было разглядеть первого американца, глазевшего вверх, стоя в освещенных дверях дома.

– Позвольте сказать вам о нежелательном для нас осложнении, – сказал Уэсли. – Вы не можете перебежать. Если бы операцию проводил КГБ, тогда пожалуйста. Вы могли бы явиться к нам, и мы бы с радостью предоставили вам убежище. К примеру, любой на этом самолете может перебежать.

– А если они не хотят, а я захочу?

– Так вот, им можно, а вам нельзя, – ответил Уэсли.

Аркадий услышал толчок выпускаемых шасси. Он искал в улыбке Уэсли хотя бы частицу юмора.

– Вы, конечно, шутите, – заметил он.

– Ничуть, – ответил Уэсли. – Существует закон. Прежде чем разрешить перебежчику остаться в Соединенных Штатах, его дело рассматривается и решается в нашем бюро. В отношении вас уже принято решение, согласно которому вы не можете остаться в стране.

Аркадий подумал, что у него могут возникнуть трудности с языком.

– Но я же пока еще не пытался перебежать.

– В таком случае бюро с радостью возьмет на себя ответственность, – сказал Уэсли. – Пока вы не попытаетесь перебежать.

Аркадий приглядывался к агенту. С таким человеком он сталкивался впервые. Внешность была вполне человеческая – брови, ресницы, губы двигались как надо, но Аркадий подозревал, что под черепом, в коре головного мозга, помещался геометрически правильный рисунок складок.

– Если вы перебежите, то только к нам, – сказал Уэсли. – К кому бы вы ни перебежали, вас передадут в наши руки. И мы, разумеется, сразу вернем вас в Советский Союз. Так что пока вы в наших руках, совершенно бессмысленно перебегать к нам, не правда ли?

Авиалайнер пролетал над рядами ветхих домов, освещенных ужасными уличными фонарями. Улицы остались позади, и самолет сделал широкий вираж над заливом, а затем все небо закрыл залитый огнями остров. Из воды поднимались тысячи расточительных, как звезды, башен из света. Пассажиры по достоинству оценили это зрелище.