Братья Волф. Трилогия, стр. 37
Отзвуки образов.
Они пляшут на потолке, а во мне растет надежда.
Золотые зайчики будущего во тьме темноты.
Последняя попытка:
— Эй, Руб? Руб?
Бесполезно.
Все, что мне остается, — надеяться, что завтра я буду драться хорошо и что она все-таки придет.
— Но она ненавидит драки, — говорю я себе. — Зачем же она пойдет? — И новые вопросы: — Затем ли она придет, чтобы посмотреть на меня?
Образы повсюду.
Ответов — нигде.
И тут, в глухой ночи, в слушающей тьме, Руб произносит такие странные слова. Фразу, которую я по-настоящему пойму лишь много позже.
Он говорит:
— Знаешь, Кэм, я вот думал об этом, и мне кажется, что твои деньги мне нравятся больше моих.
И мне остается лежать в кровати, думать без слов. Думать.
13
Иногда мне хочется иметь кулаки получше. Попроворнее, и чтобы руки были ловчее, а плечи крепче. Обычно такие мысли посещают меня в постели, но сегодня они приходят, когда я сижу в раздевалке, дожидаясь вызова на ринг. Не знаю. Но вот жаль, что я не Громобой. А вот бы так идти сквозь толпу и взбираться на ринг, чтобы побеждать, а не просто драться.
— Кэмерон.
Вот бы уметь посмотреть противнику в глаза и заявить, что я его прикончу.
— Кэмерон.
Вот бы стоять над ним и приказывать: «Вставай!»
— Кэмерон!
Наконец Рубу удается захватить мое внимание. Для этого приходится шлепнуть меня по плечу — прорваться сквозь облако грез. Я сижу в раздевалке, ветровка накинута, дрожу. Перчатки висят на руках мертвым грузом, и, кажется, я рассыпаюсь на части.
— Ты идешь на ринг или что? — Руб встряхивает меня.
«Она здесь», — думаю я, и на этот раз говорю это и вслух. Своему брату. Тихонько.
— Она здесь, Руб.
Он смотрит на меня внимательнее, не понимая, о ком это я.
— Здесь, — продолжаю я.
— Кто?
— Ну, Стеф, та самая, знаешь?
— Кто?
«Да что ж такое!» — восклицаю мысленно.
А вслух по-прежнему ватно:
— Стеф — с собачьих гонок.
— И что?
Он уже досадует и готов поднять меня и швырнуть в толпу.
— И все на свете, — я не замолкаю. Я по-прежнему вареный. Порожний. — Я ее видел пару минут назад, выглядывал в щель.
Руб отходит.
— Господи Иисусе. — Он отходит и возвращается. Теперь он спокоен. — А ты выйди, и все.
— Ладно. — Но никакого движения.
Руб, все еще спокойно:
— Иди.
— Хорошо.
И я понимаю, что должен встать.
Я поднимаюсь, Руб распахивает дверь пинком, и мы выходим. В зале все люди на одно лицо. Это она. Стефани.
Все расплывается.
Все путается.
Перри Коул — орет.
Рефери.
Без грубостей, парни.
Бой по правилам.
Ладно.
Давай.
Держись на ногах.
Упал — подымайся.
Гонг, кулаки, бой.
Он начинается, и первый раунд — смерть.
Второй раунд — гроб.
Третий — похороны.
Соперник у меня не такой уж крутой боец, просто я не могу включиться. Я не здесь. Я так боюсь оказаться на полу, что смиряюсь с этим. Я согласился с этим, почти как если бы решил не сопротивляться, чтобы не усугублять.
— Вставай, — слышу я искаженный крик Руба, оказавшись на полу первый раз. Кое-как встаю.
Второй раз только взгляд в его глаза заставляет меня подняться. Ноги ноют, я шатаясь, отступаю к канатам. Опереться. Повиснуть.
В третий раз я вижу ее. Вижу ее, и остается только она. Остальные растворились, в зале — только Стефани, смотрит. Зал пустой, она одна. Ее глаза переполняются красотой, а стоит она так, что я рвусь к ней, чтобы она помогла мне подняться.
«Я хожу только из-за собак, они чудесные», — слышу я ее слова.
«Какая странная фраза», — думаю я и тут понимаю, что слышу сказанное вчера. А сегодня она стоит молча и с торжественными, плотно сжатыми губами следит, как я пытаюсь подняться на ноги.
В четвертом раунде я дерусь. Я воспрянул.
Я увожу голову от столкновения с кулаками противника и сам наношу несколько ударов. Кровь наполняет мои грудь и живот. Проникает под трусы.
Песья кровь.
Чудесный пес?
Как знать, ведь в пятом раунде меня отправляют в нокаут, причем я не просто не могу встать. Нокаут такой, что я вырубаюсь, теряю сознание.
Пока я в отключке, меня заполняет она.
Я вижу ее, мы на бегах, только мы с ней на трибуне, и она меня целует. Льнет ко мне, и у ее губ такой славный вкус. Это нестерпимо. Я: одна рука легко гладит ее лицо, другая нервно теребит ворот ее рубашки. Она: губами касается моих губ, ладонями гладит меня по ребрам, медленно. Легко, так легко.
Ее губы.
Ее бедра.
Ее пульс — в моем.
Так легко, еще легче.
Еще…
— Легче, — слышу я голос Руба. — Полегче с ним.
Проклятье, я очнулся.
Опозорился и очнулся.
Еще немного, и я снова стою, но обвиснув на плечах Руба и Бугая, любезно сиганувшего через канаты нам на помощь.
— Оклемался, паря? — спрашивает Бугай.
— Да, — вру я в ответ, — оклемался. — И Руб с Бугаем выносят меня с ринга.
В зале стало темней, а мое зрение в параличе. Сегодня стыд течет у меня по боку, а флуоресцентные лампы лупят по мне. Выцарапывают мне глаза. Слепят.
Спустившись с ринга, я останавливаюсь. Так надо.
— Что? — пытает меня Руб. — Что такое? Пошли, мы тебя доведем в раздевалку.
— Нет, — отвечаю я, — сам дойду.
Руб обшаривает взглядом мое сознание, и что-то происходит. Он отпускает руки и кивает так серьезно, что и я киваю, едва заметно, в ответ. Этот миг встряхивает меня, проворачивается во мне, и я иду.
Мы идем.
Я шагаю, Бугай с Рубом по бокам, а публика молчит. Кровь подсыхает у меня на коже. Ноги несут меня вперед. И раз. И раз. «Шагай, не останавливайся, — говорю я себе. — Выше голову. Выше голову, — твержу про себя, — но не забывай о ногах. Не упади».
Никто не хлопает.
Просто люди, смотрят.
И Стефани, где-то среди них, смотрит.
И гордый взгляд Руба, Руб шагает рядом…
— Дверь, — говорит он Перри, и тот отворяет ее перед нами. За дверью я снова валюсь с ног, глотаю кровь и переворачиваюсь на спину, ухмыляюсь в потолок. Он обваливается и плющит меня, потом взлетает и снова падает.
— Руб, — зову я, но до него многие мили. — Руб… — уже ору. — Руб, ты здесь?
— Я тут, брат.
Брат.
От этого я улыбаюсь.
— Спасибо, Руб, — говорю я. — Спасибо.
— Все хорошо, брат.
Вот опять «брат».
Снова улыбка у меня на губах.
— Я победил? — спрашиваю я, потому что сейчас ничего не чувствую. Я сливаюсь с полом.
— Нет, чувак. — Руб не станет врать. — Тебе довольно серьезно влетело, слышь.
— Да ну?
— Угу.
Постепенно я собираю себя по кусочкам. Умываюсь, смотрю за поединком Руба сквозь щель приоткрытой двери. Бугай заменяет меня у Руба в углу, хотя моему брату он не нужен. Я вижу Стефани, она качается в лад с толпой и наблюдает, как Руб посылает соперника в нокдаун во втором раунде. Я вижу ее улыбку, и она прекрасна. Но это не улыбка с собачьих бегов. Не улыбка для меня. Я утонул в этих глазах. Растворился в небе. Вот он я, вспоминаю, что она на самом деле не любит драк…
Схватка кончается в этом же раунде.
Девушка кончается двумя минутами позже.
Она кончается, когда Руб идет мимо, и она ему что-то говорит. Руб кивает. Я не могу понять. «Может, она спросила, как там Кэмерон? Может, хочет меня увидеть?»
Но штука в том, что понять я могу. Эти ее глаза не могут быть для меня.
Или могут?
Мы скоро это узнаем, потому что во время следующего боя Руб выходит в заднюю дверь, и прислушиваясь, я понимаю, что он говорит с ней. Разговаривает со Стефани.
Я близко. Слишком близко, но удержаться не могу. Мне надо слышать. Начинает голос Руба.
— Пришла узнать, как там мой брат?
Молчание.