Английские корни немецкого фашизма: от британской к австро-баварской «расе господ», стр. 29

И действительно, известно, что идеи Карлейля о политическом лидерстве повлияли на Адольфа Гитлера, который с энтузиазмом читал его труды. [374]

Теннисон

Томис и Холт. «Угроза революции в Британии: 1789–1848»

ПОДЧИНЕНИЕ, ИЕРАРХИЯ И ОТСУТСТВИЕ РЕВОЛЮЦИОННЫХ НАСТРОЕНИЙ

Установлено, что в английском языке слово «вождь» (leader) до 1933–1945 гг. встречается несравненно чаще, чем слово «Fuhrer» в немецком. (Когда эсэсовцам потребовалось «задокументировать» традицию фюрерства у прагерманцев, они субсидировали издание монографии об англосаксонском лексиконе.) [375] Например, британское радио, вещавшее на немецком языке, говорило о «вожде нижней палаты» (Fuhrer des Unterhauses), о назначении вождя в результате консенсуса.

В Англии нового времени правительство — даже до реформы избирательной системы (т. е. во времена классовой дискриминации) — было правительством консенсуса (несмотря на то, что оно было олигархическим и коррумпированным). [376] Интересно, что лишенные избирательных прав англичане все равно выступали в защиту своей страны от революционной Франции, декларировавшей свободу и права британцев. Слабое демократическое движение в Англии было быстро подавлено британским общественным мнением. В контрреволюционной Англии времен французских революционных войн реформаторы считались «изменниками», [377] а реформаторские идеи — «неанглийскими», «завезенными из Франции», поскольку правящий класс был одержим кошмаром якобинства; любое стремление к проведению социальных реформ воспринималось как «прелюдия к революции». [378] Тот факт, что, в противоположность остальной Западной Европе, в Англии в 1789–1848 гг. не произошло никаких революций, можно объяснить, в частности, отсутствием у народа революционных настроений, несмотря на то, что английские крестьяне находились в худшем положении, чем крестьяне в дореволюционной Франции. [379]

Таким образом, панический страх английского истеблишмента и буржуазии, опасавшихся, что кровавый бунт черни может переброситься из Франции в Великобританию, оказался напрасным. Тем не менее, эти страхи вылились в ряд репрессий. В стране был введен повсеместный надзор. Дэвид Уорралл охарактеризовал Британию 1790–1820 гг. как страну шпионов, в которой надзирали даже за надзирателями. В результате стало опасно высказывать любые критические замечания, пусть даже выраженные в скрытой форме, поскольку повсюду была сеть информаторов. Так, в 1803 г. англо-ирландский полковник Маркус Эдвард Деспард был казнен только за разговоры о восстании. В том же году было выдвинуто обвинение против великого английского лирика — мистика и хилиаста Уильяма Блейка*.

(* Блейк писал:

В 1810 г. был заключен в тюрьму Уильям Коббетт, протестовавший против телесных наказаний в армии, а в 1812 г. двух распространителей его листовки наказали плетьми. В 1812 г. «радикальный» книготорговец Дэниэл Айзек Итон был поставлен к позорному столбу и заточен в тюрьму. Вся страна была опутана шпионской сетью министра внутренних дел лорда Сидмута. Стоит также упомянуть резню при «Питерлоо» (1819, Манчестер, увековечена Перси Биши Шелли** и зверскую бойню, устроенную драгунами в Бристоле и унесшую 500 жизней (1831). В 1839 г. полиция открыла огонь по демонстрации чартистов, требовавших всеобщего избирательного права, а в 1852 г. было выдвинуто обвинения против 1500 забастовщиков. [381]

(Маскарад анархии / Пер. К. Бальмонта // Шелли П. Б. Избранное. М., 1997. С. 89.)).) [380])

Отсутствие в Англии революционных настроений превращалось в предмет гордости — например, для Теннисона. [382] А в 1797 г. будущий премьер Джордж Каннинг описывал, как английские «якобинцы» безуспешно пытаются подбить беднейшее население на мятеж против империи. [383]

В Великобритании — даже во время Французской революции — народные массы выступали не против господствующих классов, без труда удерживавших власть, «а против мнимых врагов "церкви и короля"». Томис и Холт отмечали, что если в Англии и происходило народное движение, то «это было движение черни, направлявшей во имя церкви и короля свою ярость против церковных диссидентов и реформаторов». Например, бунты в декабре 1792 г. были направлены против парламентской реформы. Предшествующие же народные возмущения (1780) имели своей целью не допустить улучшения положения католического меньшинства. Подобные побуждения проистекали из «темных страстей», схожих с нацистской ненавистью, — писал Джеральд Ньюмэн, сравнивший протестантского фанатика тех времен Джорджа Гордона с Адольфом Гитлером. Как раз такая чернь в 1791 г. сожгла дом видного богослова, ученого и радикала Джозефа Пристли.

Именно такая контрреволюционная атмосфера 1795–1820 гг. — репрессии, антиинтеллектуализм и фанатизм — способствовала быстрому росту духовной и социальной сплоченности, сословной солидаризации английского общества. Эта реакция родилась в самых глубинах и захватила все классы. «За Церковь и Короля!», — скандировала Англия. Страна была охвачена паникой, вызванной воображаемым вторжением французов и подстрекаемым французами бунтом ремесленников и рабочих (а может быть, и интеллектуалов, управляемых из Франции, «небританских радикалов» в духе Вольтера, адепта «безбожия и революции»), «Этот панический страх перед революцией на много десятилетий определил отношение британского общества к радикально настроенным элементам», — такой вывод сделал Джеральд Ньюмэн.

Народное движение было не революционным, а ксенофобским; оно как бы предвосхитило поддержку рабочими британских расистов в XX в. (и уже в конце XIX в.). (Такая реакция не являлась чем-то новым: «Уже с XVI века нападения на иностранцев… случались <в Англии> достаточно часто. Инстинктивная ксенофобия, по-видимому, уже на протяжении многих веков являлась эндемической чертой местного городского жителя… Наличие такой ксенофобии в течение очень длительного периода английской истории является бесспорным».) Для английских рабочих, способных на выступления, характерна была «не готовность требовать фундаментальных изменений», даже в рамках господствующей социальной системы, а «готовность искать себе жертвы среди политических новаторов». Для английских рабочих — даже во время их обнищания — раса значила больше, чем класс. [384] Немногочисленные английские революционеры остались в изоляции. А правящий режим Британии успешно клеймил чисто реформаторские устремления меньшинств как «непатриотические».