Остров, стр. 43

17

— Кто-то убил ее, — Мари заговорила впервые за два дня. — Маргарет не упала с обрыва. Ее столкнули!

Она оглядела дочерей. Вокруг глаз у нее были черные круги. Она выплакала все слезы, но горе осталось. И теперь она испытывала гнев и ненависть. Целых два дня никто из них не выходил из дома. Непрерывно лил дождь, бушевал ветер, в доме было холодно и сыро, потому что огонь в очаге не поддерживали, не топили и большую печь. От кучи влажных водорослей исходил запах гнили, но никто не замечал этого. Они уже давно ничего не ели, но не испытывали голода.

Мари посмотрела на всех по очереди: Мэри, бледная, скорбная; Элизабет сидит, скрестив ноги, глаза закрыты, но не спит; Идис, мрачная и презрительная, ни следа слезинки на лице. Нет только Зока; если он провел эти дни на охоте, то его усилия были напрасны. Или же он тайно поедает свою добычу. Это не имело значения, хорошо, что его нет здесь в этот час смерти.

— Ну?! — внезапный вскрик, вопрос, требующий ответа.

Элизабет вздрогнула, открыла глаза, в ужасе уставившись на мать. Губы ее шевельнулись, но она ничего не сказала. Мэри кивнула, соглашаясь; если мать говорит, что кто-то убил Маргарет, то так оно и было. И она ничего не могла поделать. Ее совесть чиста, ей нечего бояться.

— Идис! — выговор, не обвинение. Мари была сердита на свою младшую дочь за многое, но в данный момент за то, что девочка не плакала, не показывала никаких признаков горя от постигшей их утраты. Но она не могла убить Маргарет, ей бы не хватило сил. И все же вина на ней, потому что если бы она не пропала в то утро, Маргарет не пришлось бы ее искать. — Идис, ты меня слышишь?

— Я слышу тебя, мама.

— Ну?

— Это не я. Это Зок.

— Зок! Что за глупости!

— Нет, не глупости. Если Зок убьет всех нас, ему хватит еды, чтобы выжить, не так ли? И ты ничего не можешь ему сделать, потому что мы все умрем от голода без него.

Мари сжала губы. Мудрость младшей дочери была под стать ее мрачному характеру. Она такая упрямая, Мари могла колотить Идис до тех пор, пока та не начинала визжать, но она не в состоянии была покорить ее волю. Поистине она отродье своего зловещего отца. Лучше бы ты упала с обрыва, чем добрая Маргарет, подумала она.

Непреклонно Мари устроила похороны. Настоящие похороны в море по традиции Альверов. На следующий день тело Маргарет соскользнуло с выступа скалы, и его останки разбились на берегу. Был отлив, тело Маргарет лежало там, и чайки завершали свое пиршество, пока они не нашли труп. Его обнаружил Зок.

— Моя дочь будет похоронена так, как подобает одной из рода Альверов, — торжественно заявила Мари. — Похоронена в море. У нас нет лодки, ее унесет прибой. Сделаем ей саван из остатков нашей сгнившей одежды, кроме одежды Зока.

Они не хотели видеть уродливую наготу лодочника. Они сняли лохмотья с окровавленного и разорванного тела и завернули его в свою одежду, затем положили торжественно на берег моря, чтобы волны унесли его. Несколько часов тело Маргарет лежало там, а рядом стояли они, отгоняя крылатых хищников, для которых истлевшая ткань не была помехой. Только когда волны стали биться о берег, они отошли повыше, чтобы наблюдать.

Склонив головы, они видели, как волны прилива захлестнули тело, завернутое в саван, скрыв его, затем понесли, кружа в водовороте. Они вздрагивали каждый раз, когда тело ударялось о скалы, саван раскрывался, из него торчала висящая рука, раздробленная на части. Прилив вновь подхватил тело, но понес его не в море. Он с ужасающей торжественностью нес тело Маргарет к отверстию большой пещеры, к входу в темный склеп, который, казалось, широко разверзся, готовый проглотить добычу.

Волна подхватила тело Маргарет и понесла его с невероятной скоростью внутрь пещеры, заставив мать и сестер вскрикнуть. По законам природы тело должно было бы вынести, кружа, из пещеры и кидать на волнах до тех пор, пока прилив не закончится, а потом его должно было унести течением. Но эта пещера как будто предназначена была стать местом погребения одной из дочерей Альвера.

Идис наблюдала, зачарованная. Мой отец требует твое тело, Маргарет, потому что он хочет отомстить тебе, думала она. Да сгниет твоя душа!

Они простояли так до темноты, пока не стих прибой, но тело Маргарет так и не появилось из пещеры. Мари перекрестилась. Было бы святотатством идти и искать тело в пещере, тревожить мертвую. Что бы ни произошло, на то была воля... конечно же не Бога!

Она содрогнулась и знаком велела остальным идти обратно в холодный дом.

Прошла еще одна ночь, снова наступил день. По небу неслись клочковатые облака, слабо светило солнце, Идис дрожала, но не от сырости и холода. Ее волнение достигло предела; она хорошо послужила Хозяину, и теперь она должна пойти к нему. Он похвалит ее, может быть, даже наградит. Тайком она перевернула свое распятье, висевшее на цепочке у нее на шее. О, дай мне возможность увидеть отца, молилась она. Она ждала, зная, что ее час настанет.

Жизнь изгнанников стала входить в обычное русло. Мари и Мэри разожгли огонь в камине и в большой печи, наполнив их гнилыми водорослями. Зок появился с чайкой, возможно, с одной из тех, в которой находилась мертвая плоть Маргарет, и принялся ощипывать ее в своей комнате. Элизабет все еще спала. И когда никто не смотрел в ее сторону, Идис выскользнула из дома.

Прилива не было, поэтому ей не пришлось ждать, чтобы пойти в пещеру. Впервые в жизни она застеснялась своей наготы и попыталась прикрыться руками, осторожно ступая но скользкому полу. Она остановилась, чтобы глаза привыкли к мрачной полутьме. Кто-то здесь есть, она это чувствовала. Она задрожала.

В темноте Идис различала лишь контуры фигуры. Хозяин выглядел по-другому, не такой большой, не такой высокий, глаза не горели в темноте красным пламенем. Идис облизнула губы и Дрожащим голосом позвала: «Хозяин!» Он все еще не шевельнулся, не подал голос.

Наконец она смогла говорить.

— Хозяин, я выполнила твой приказ. Я убила Маргарет. Кто будет следующий, чтобы мы могли избавиться от них всех?

В ушах у Идис зазвенело; может быть, это отдаленный шум океана, как тот звук, который она услышала, когда как-то раз приложила ухо к большой морской раковине. Журчание, почти как смех, но не веселый. Зловещий.