Лагерь, стр. 51

Глава 16

Небольшая церковь находилась позади кортов для игры в сквош и бадминтон. Это было самое обычное кирпичное строение, которому, казалось, было самому неловко за свое существование, и поэтому оно пряталось тут, опасаясь оскорбить кого-нибудь своим видом. Невысокое крыльцо вело к арочному порталу с распятием над ним. На небольшой доске висело объявление, сообщавшее, что по воскресениям причастие проводится в 9 утра, а утреня в 11. 30. Вот и все, что обозначало функции этого здания.

По будням церковь была открыта с 11 утра до 9 вечера, чтобы ее могли посещать те отдыхающие, которые испытывали необходимость в утешении спокойной атмосферой церкви. Дополнительный сервис в лагере, стоимость его ничтожна. Капеллан лагеря большую часть времени проводил в игровом зале — он подчеркивал, что для него важно поддерживать отношения с современной молодежью, которая, возможно, однажды увидит Свет.

Преподобному Уиллису нравились летние месяцы; это был уже его третий сезон в лагере, и он надеялся, что будет и четвертый, Здесь он чувствовал себя гораздо спокойнее, чем в приходе, где он помогал викарию. Здесь его время принадлежало ему, проблем не было. Мало кто из отдыхающих посещал церковь регулярно, число прихожан редко превышало тридцать человек, и его почти не беспокоили в течение недели. Тепленькое местечко, он этого и не скрывал. Но ведь кто-то должен его занимать, так почему бы и не он?

В тридцать три года он начал толстеть. Больше всего он чувствовал это в жару, когда он не хотел напрягаться ни умственно, ни физически, самое большое его физическое напряжение была игра в настольный теннис.

Службы становились все скучнее, они все время повторялись. Он был уверен, что прихожане о его проповедях того же мнения. Единственным разнообразием были псалмы и гимны, а его еженедельное обращение становилось все короче и короче. Никто его особенно не слушал, кроме, может быть, этой странной пары на первой скамье, которые были на причастии. Он обратил внимание на них на прошлой неделе, они, очевидно, приехали в лагерь на двухнедельный срок.

— Помолимся, — он снова взглянул на них сквозь сплетенные пальцы. — Помолимся за больных и нуждающихся, за родственников и друзей, оставшихся дома. — Ну вот, теперь пусть помолятся или постоят на коленях пару минут и поразмышляют. Они, конечно же, не хотят, чтобы он читал им что-то из молитвенника.

Этот мужчина действительно молился. Глаза его были закрыты, губы шевелились, когда он беззвучно произносил свои сокровенные мысли, каковы бы они ни были. Или же это лишь фасад, притворство, доведенное до совершенства, чтобы поразить других молящихся, подумал капеллан. Мужчина был очень худой, коричневый воскресный костюм висел на нем, как на вешалке. Редеющие седые волосы, острые, резкие черты лица. Религиозный маньяк, может быть, член какой-то отколовшейся секты, охваченной собственными верованиями, различным толкованием Библии. Он молился страстно, и если бы слова его молитвы произносились вслух, это был бы крик. От подобной мысли капеллану стало не по себе.

Стоящая с мужчиной женщина все время украдкой поглядывала на него, почти в страхе. Она тоже была худая, но повыше ростом и на пару лет моложе, может быть, ей не было еще пятидесяти. Ладони ее были крепко прижаты одна к другой, кончики пальцев шевелились в явном волнении. На ней было поношенное черное платье, которое она, видимо, надевала пятьдесят два раза в год и на похороны. Многострадальная, боявшаяся обидеть своего мужа, но все равно беспокоившаяся о нем.

Преподобный Уиллис тайком взглянул на свои часы; надо дать им еще минуту, использовать время до конца. Это притворство, но для их же блага. Люди всегда интересовали его. Среди всех этих миллионов людей в мире не было совершенно одинаковых двух — ни по внешности, ни по характеру, и это было второе по счету величайшее чудо после создания самой жизни. Он играл в игру: угадывал, кто из прихожан чем занимается в жизни, заводил на них в уме досье. Подтверждения он не получал почти никогда, потому что обычно не видел их после службы.

Он с трудом поднялся на ноги, испытав легкое головокружение, что его слегка насторожило, но он отнес это на счет жары.

Кивок органисту; благословение, затем последний гимн и все — до следующего воскресенья.

— Да пребудет милость Божия... — этот тип все еще молился, губы его беспрестанно шевелились, — Возлюбим же Господа в сердцах и умах наших, ныне и навеки... Споем теперь гимн номер 247...

Уиллис не присоединился к хору прихожан, каждый пел по желанию. В основном люди пели тихо и неуверенно. Та женщина стояла с открытым сборником гимнов, но никак не могла найти нужную страницу. Она то и дело посматривала на мужа, стоящего на коленях, и ее бледное лицо было озабочено.

Капеллан сложил свои листы, сунул их в молитвенник и повернулся к простому деревянному алтарю. Почтительный поклон, затем он медленно направился к двери в ризницу, рассчитав время так, что как раз, когда он скроется с глаз, они допоют гимн. Он немного подождет, а затем переоденется, проверит, что все ушли, что никто не хочет его видеть, и отправится в Морской бар. По воскресеньям он всегда выпивал кружку легкого пива, это было нечто вроде поощрения, в другое время он не пил.

Он прислушался к шуму удаляющихся шагов, вот хлопнула дверь. Она не должна была закрыться до конца, кто-то наверно, сдвинул ограничитель. Он еще раз взглянул на часы. Теперь церковь должна бы опустеть, но не лишне самому проверить.

На этот раз он не стал кланяться в сторону алтаря, потому что его никто не видел. Он почти с нетерпением поспешил обратно, но вдруг остановился как вкопанный. Та пара все еще молилась. Мужчина так и не сдвинулся с места, он, вероятно, продолжал читать свою молитву. Женщина сидела на краешке скамьи, наклонясь вперед, спрятав лицо в сомкнутых ладонях.

Уиллис в нерешительности остановился. Он подумал было удалиться на цыпочках в ризницу, оставив их молиться. Нет, они могут поднять глаза и увидеть его. Он не хотел их тревожить, он им, очевидно, не нужен. Они могут оставаться здесь до девяти вечера, если им угодно, но его это не касается. Он помедлил, решил, что пройдет мимо, улыбнется им доброжелательно, если кто-то из них увидит его, а затем сразу же выйдет в дверь.