Перехлестье, стр. 9

– Тпру-у-у!

– А-а-а!

Эти два возгласа слились в один, породив некий гибрид между «ура!» и воплем слона в джунглях.

В этот самый миг Лиска поняла, что стоит посреди наезженной лесной дороги, прижимает скомканный подол своего одеяния к груди и продолжает визжать. Но уже без души. По инерции. Поэтому она захлопнула рот, резко оборвав свою «песнь». И так наголосилась, чуть желудок не застудила.

Поэтому девушка чинно разгладила мятую юбку, принимая благолепный вид. И хотя одно веко у нее все еще слегка подергивалось, Васька даже улыбнулась.

Дело в том, что на нее смотрели самые умные и недоумевающие глаза на свете. И глаза эти принадлежали серой лошади. Они были такие кроткие и печальные, что Васька почувствовала себя дура дурой, да еще и виноватой. Вылетела из чащи прямо под ноги смирному животному, напугала…

– Тю… – протянули откуда-то сверху.

Девушка вскинула глаза и лишь теперь поняла, что у лошади есть продолжение – оглобли, повозка, а на облучке – седой худенький дед. Он был тщедушен и крайне мил. Обычно в мультиках такими изображают добрых лесовичков: тулупчик с запа?хом, стоптанные сапоги, кроличья шапка набекрень, торчащая клочьями бороденка, лучики добрых морщинок в уголках ярких глаз.

Василиса никак не могла сообразить, что делать.

– Ты зачем орешь? – Тихий мужской голос, исполненный скрытой силы, вернул растерявшуюся бегунью в реальность.

Она перевела взгляд вправо и замерла. Только сейчас она заметила спутника забавного старичка. Он сидел верхом на таком коне, подобного которому Василиса не видывала даже в кино – огромный, широкогрудый, с длинной волнистой гривой и лохматыми щетками на могучих ногах. Даже легендарный Буцефал рядом с ним выглядел бы жалким пони, перенесшим рахит, дистрофию и непосильный тягловый труд на рудниках.

Жеребец был страшен. И Лиска немедленно им восхитилась в доступных ей выражениях. Точнее, как восхитилась… Зашлась словами восторга. Потому что конь внезапно захрапел. А девушка, которая сегодня уже пережила несколько потрясений, – шарахнулась и едва не упала.

Мужчина, восседавший на огромном скакуне, удивленно вскинул брови, разглядывая диковинную незнакомку. Противоречивое создание. Кудрявые растрепанные волосы, непривычно короткие затейливые узоры на запястьях, да и речь… необычная.

Чью именно мать нужно через плечо и в ухо какого лешего, мужчина не понял, но страсть в голосе его позабавила, он даже улыбнулся. Едва заметно, уголками губ. Возмущенная отповедь резко оборвалась, и девушка воззрилась на хозяина чудовищного коня с любопытством. Мужчину это удивило – обычно мало кто выдерживал его тяжелый взгляд. А эта смотрит, как ребенок, – слегка приоткрыв рот и забыв о том, как только что испугалась.

– Я это… волка встретила, – пояснила наконец Василиса.

Ну, что-то надо было сказать, так ведь? И объяснить свои вопли.

– Девка, – назидательно заметил старичок со своего облучка, – оглох тот волк. И не только он. У меня вон до сих пор в ухе звенит. А оно, почитай, уж годков семь плохо слышит.

Васька хихикнула. Люди! Нормальные! И пусть не машины, а лошади – все равно! И красивый темноволосый хозяин коня-людоеда ей понравился. Не любила Лиса «няшных» мужчин, на которых можно полдня смотреть, определяя пол, да так и не догадаться. А тут: высокий, широкоплечий, черты лица жесткие, а взгляд пронзительный и колючий. Нос с горбинкой и коротко стриженная черная борода добавляли внешности незнакомца суровой жути. Даже конь был под стать хозяину – породистый и свирепый в своем величии. Вон как гордо переступает с ноги на ногу.

– Ты откель тут взялась, блаженная? – спрыгивая с козелков, ворчливо поинтересовался старичок.

– Из… – а что сказать? Из торгового центра? Из другого мира? Из туалета? – …леса. Заблудилась. Я в город шла.

– Покажи руки, – подал голос хозяин огромного жеребца.

Василиса послушно выставила перед собой дрожащие ладони, недоумевая, зачем это нужно.

– Да все в порядке, дэйн, – отмахнулся старичок. – Я этих нелюдей нутром чую! И рожденных, и всяких непонятных. Садись, дурында, довезем до ворот.

Тот, кого дед назвал дэйном, помолчал, но еще некоторое время сверлил девушку пристальным застывшим взглядом. Глен, наблюдавший за происходящим из своего укрытия, напрягся: казалось, еще немного, и либо дэйн, либо старик почуют его присутствие. Слишком слаб сейчас колдун, чтобы бороться. Да и не победить дэйна в одиночку. Никому.

Но через несколько секунд пристальный взгляд сидящего на вороном жеребце мужчины потеплел, в нем мелькнул невольный интерес. Однако дэйн отвернулся, стоило несуразной путешественнице залезть в телегу, и направил коня вперед. Глен прикрыл глаза от внезапно нахлынувшего облегчения, губы тронула осторожная улыбка – похоже, его удача снова при нем.

Перепутье. Маркус

Маркус почти забыл про старую Шильду, магессу, давно живущую отшельницей в глухой чащобе. А бабка учуяла девушку, которую бог с таким трудом вытащил из другого мира. Учуяла, позвала и чуть было не сделала колдуньей. К счастью, не получилось.

Маги. Бог до сих пор сомневался в правильности своего решения, но менять что-либо не собирался. Колдуны – дети Мораки – слишком распоясались. Давно пора уничтожить их всех, потому что, если зло не остановить…

Хотя… Маркус перевел взгляд на свиток, лежащий перед ним. На желтой бумаге мерцали и переливались письмена. Они то вспыхивали, то почти гасли. Два имени. Таких похожих. Две судьбы. Таких разных.

Кого же выбрать?

Грехобор. Спустя время

Небо было пронзительным и ярким. Синим-синим. Столь глубоким оно бывает только осенью. Может, потому, что именно осенью на земле так много золота, которое оттеняет цвет бездонной выси? Солнце грело еще совсем по-летнему, но деревья уже сверкали где медью, где багрянцем. И трава поникла. Стала жестче. А земля была холодна.

И тихо. Так тихо тоже бывает только осенью. Ни щебетанья птиц, ни сонного гудения пчел, ни жужжания оводов. Ти-хо.

– Ты бы хотел стать просто человеком? Свободным?

Этот вопрос застал его врасплох.

Запрокинув голову, паренек лет семнадцати глядел в небо, прислонившись спиной к прохладному стволу молодой березы. Он молчал и ни о чем не думал. Просто смотрел в густую синеву. Потому что думать… было страшно.

Но та, которая задала неожиданный вопрос и нарушила тишину, хотела услышать ответ. Юноша моргнул, выплывая из отрешенной рассеянности, и перевел глаза на собеседницу.

Высокая, тоненькая, словно колосок, она была лишь на два года моложе своего друга, но ее уже лишили мизинцев и дали назвище.

Назвище даже хуже клички. Потому что кличка хотя бы отражает твою внешность или особенность нрава. А назвище отражает твою жизнь. И не ту, которую хочешь прожить. А ту, которую прожить будешь вынужден. Обязан. Оно говорит о том, чем его обладателю придется заниматься до конца своих дней. Кем он станет.

И вот она – златовласая, изящная, происходившая из великого рода, но отныне под страхом смерти лишенная всего – семьи, близких, даже имени! Как и всем рожденным магам, ей отсекли мизинцы, дабы проклятая сила не перетекла после смерти своей обладательницы в мир.

– Хотел бы? – настойчиво повторила девушка.

– Не знаю, Мили… – Он осекся, когда собеседница нахмурилась и посмотрела с укором. – Не знаю, Повитуха. Разве люди свободны?

– За ними не охотятся. Не следят. Они женятся, выходят замуж…

Повитуха прикрыла глаза, отворачиваясь:

– А я буду всю жизнь принимать тяжелые роды. Всю жизнь буду спасать чужих детей, но никогда не возьму на руки своего.

– Зато в твою дверь никогда не постучится дэйн, – напомнил юноша.

– Потому что у меня не будет «своей» двери, – ответила она с горечью. – У меня не будет дома. Мужа. Даже спутника! И за всю свою жизнь я ни разу не услышу слов благодарности. Никто не посчитает, что я заслуживаю чего-то большего, чем просто плевка под ноги. Меня никогда не поцелует мужчина…