Семь столпов мудрости, стр. 116

Мы полчаса ехали по другой стороне от железнодорожной линии, а потом спустились в неглубокую скалистую впадину, густо поросшую сочными, мясистыми растениями. Это был Гадир-эль?Абьяд, рекомендованный нам Мифлехом как место, удобное для засады. Расположившись в этом, по словам Мифлеха, надежном укрытии, мы улеглись между нашими навьюченными животными или около них для короткого сна. Рассвет показал, как далеки мы были от безопасности и укрытости. Когда стало рассветать, Фахд подвел меня к кромке нашего убежища, и оттуда мы увидели прямо перед собой луговину, полого спускавшуюся к железной дороге, от которой нас отделяло расстояние в пределах дальности ружейного огня. Это было крайне неудобно, но лучшего места было уже не найти. Нам пришлось простоять в ожидании целый день. То и дело сообщалось о каких-то фактах, наши люди отправлялись выяснять подробности, и низкая насыпь быстро обросла плотным бордюром из человеческих голов. Отпущенные попастись верблюды также требовали многочисленных надсмотрщиков, чтобы они вдруг не оказались на виду у противника. Каждый раз, когда проходил патруль, нам приходилось очень осторожно контролировать поведение животных, поскольку, если бы хоть один из верблюдов заревел или захрипел, мы были бы сразу обнаружены противником. Вчерашний день оказался долгим, этот показался нам еще длиннее: мы не могли даже приготовить еду, так как воду приходилось строго экономить, чтобы ее хватило и на следующий день. Одно сознание этого разжигало нашу жажду.

Мы с Али занимались последними приготовлениями к вылазке, чувствуя себя при этом как в тюрьме до самого заката. Нам предстояло дойти до Тель-эль?Шехаба, поднять на воздух мост и к рассвету уйти обратно, на восток от железной дороги. Это означало, что рейд по меньшей мере в восемьдесят миль должен совершиться за тринадцать часов темноты, включая сложную операцию разрушения моста. Такая акция была за пределами возможностей большинства индусов. Они не были опытными наездниками и перетрудили своих верблюдов еще по дороге из Акабы. Любой араб оберегал свое животное и возвращал его домой после тяжелой работы в хорошем состоянии. Индусы старались как могли, но дисциплина их кавалерийского обучения привела к тому, что и они сами, и их животные сильно утомились за несколько наших легких переходов.

Мы выбрали шестерых лучших наездников, посадили их на шесть лучших верблюдов и поручили возглавить их Гасан Шаху – их офицеру и добрейшему человеку. Он решил, что этот небольшой отряд должен быть вооружен всего одним пулеметом Виккерса. Это было весьма серьезное сокращение нашей оборонительной мощи. Чем больше я анализировал наш план по уничтожению ярмукских мостов, тем менее удачным мне казалось начало его практического осуществления.

Племя бени сахр было племенем воинов, к серахинам же мы относились с подозрением. Поэтому мы с Али решили сделать нашей ударной группой людей из бени сахр, подчинив ее Фахду. Мы оставили нескольких серахинов охранять верблюдов, а другим поручили доставку взрывчатки пешим ходом к мосту. Для быстрой переноски в темноте по крутым склонам холма мы разделили груз взрывчатки на куски по тридцать фунтов, для обеспечения видимости уложив каждый кусок в белый мешок. Вуд занимался переупаковкой взрывчатки и разделил со всеми головную боль, возникшую у всех при манипуляциях с взрывчатым материалом. За работой время шло быстро. Мне пришлось в соответствии с обстановкой распределить группу моих телохранителей. Каждому хорошему наезднику было приказано неотступно находиться рядом с каждым из менее опытных местных воинов, чьим неоспоримым достоинством было знание местности. На каждую такую пару была возложена охрана того или другого иностранца, ответственность за безопасность которых лежала на мне. Им было приказано неотлучно находиться при них всю ночь. Али ибн эль-Хусейн взял с собой шестерых слуг; комплектование отряда было завершено двадцатью людьми из бени сахр и четырьмя десятками серахинов. Мы оставили хромых и ослабевших верблюдов в тылу, в Абьяде, на попечении остальных наших людей, дав им инструкции возвратиться в Абу-Савану до рассвета следующего дня и ждать там известий о нас. Двое моих людей внезапно заболели и почувствовали, что не смогут отправиться в рейд с нами. Я освободил их на эту ночь, а впоследствии и вообще от всех обязанностей.

Глава 76

В самый час заката мы попрощались с ними и двинулись по долине, хотя нам ужасно не хотелось ехать вообще. Темнота все сгущалась, когда мы перевалили через первый кряж и повернули на запад по заброшенной дороге паломников: проторенные пути всегда были нашими лучшими проводниками. Мы, спотыкаясь, спускались по неровному склону, когда ехавшие перед нами внезапно рванулись вперед. Мы последовали за нашими людьми и увидели, что они окружили перепуганного бродячего торговца с двумя женами и с двумя ослами, нагруженными виноградом, мукой и халатами. Они шли в Мафрак, на железнодорожную станцию, которая находилась в нашем тылу. Это было опасно, и мы предложили им разбить лагерь здесь и позволить одному из серахинов смотреть за тем, чтобы они не двигались с места. На рассвете их должны были освободить и дать уйти за линию к Абу-Саване.

Мы ехали по равнине теперь уже в абсолютной темноте, пока не увидели слабый отблеск белых следов дороги паломников. Это была та же самая дорога, по которой арабы ехали со мною из-под Рабега в мою первую ночь в Аравии. С тех пор за двенадцать месяцев мы проехали по ней около двенадцати тысяч километров – мимо Медины и Хедии, Дизада, Мудовары и Маана. Теперь оставалось немного до Дамаска, где должно было закончиться наше вооруженное паломничество.

Но мы опасались этой ночи: наши нервы были напряжены из-за бегства Абдель Кадера, единственного предателя за все время существования арабского движения. Просчитай мы все как следует, нам стало бы понятно, что у нас был повод для недовольства его поведением, но беспристрастный анализ не был в нашей традиции, и мы почти безнадежно думали о том, что арабское восстание никогда не завершит своего последнего этапа и станет лишь еще одним примером караванов, с энтузиазмом отправлявшихся в путь к некой туманной цели и терявших среди этой дикости мертвыми одного человека за другим без намека на ее достижение.

Какой-то пастух, а может, кто другой рассеял эти грустные мысли, открыв огонь из своей винтовки по нашему каравану, молчаливое приближение которого он почувствовал в темноте ночи. Он промахнулся, заорал от ужаса и, спасаясь бегством, раз за разом стрелял в нас, видевшихся ему в темноте какой-то коричневой массой.

Мифлех эль-Гомаан, бывший нашим проводником, резко повернул в сторону и вслепую повел нас вниз по головокружительному склону вокруг выступа холма. Прошла еще одна спокойная ночь, когда мы, раскачиваясь под тяжестью груза, двигались в правильном порядке под звездами. Следующим поводом для тревоги были донесшийся слева собачий лай и неожиданно возникший на нашем пути верблюд. На нем не было всадника, и он, вероятно, просто отбился от своих. Мы продолжали двигаться вперед.

Мифлех велел мне ехать рядом с ним, окликнув меня словом «араб», так как мое настоящее, известное противнику имя могло бы выдать меня в этой темноте кому не следовало. Мы ехали, спускаясь в густо заросшую лощину, когда почувствовали запах догорающего костра и увидели, как из кустов рядом с дорогой вышла какая-то женщина. Заметив нас, она тут же с пронзительным криком скрылась. Возможно, это была цыганка, потому что за ее появлением ничего не последовало. Мы подъехали к подножию близлежащего холма. На его вершине располагалась деревня, из которой по нам открыли огонь, когда мы были еще на большом расстоянии от нее. Мифлех свернул вправо через широкий распаханный участок. Мы медленно поплелись за ним, скрипя седлами, и вскоре остановились.

К северу от нас сверкало множество огней. Это была освещенная станция Дераа, через которую проходили армейские эшелоны, и мы отчасти успокоились, хотя и были озадачены беспечностью и явным равнодушием турок (нашей местью за такое пренебрежение было то, что эта вызывающая иллюминация стала для них последней: уже на следующий день станция Дераа погрузилась во тьму на целый год, вплоть до ее взятия нами). Сомкнутой группой мы проехали влево, вдоль гребня, и затем вниз, по длинной долине Ремты. Дорога становилась все ровнее, а грунт, взрыхленный бесчисленными кроличьими норами, был настолько мягок, что в нем утопали ноги наших верблюдов. Тем не менее мы должны были двигаться быстро, и Мифлех перевел свою упрямую верблюдицу на рысь.