Лучшие классические детективы в одном томе (сборник), стр. 56
Нет, не всех. Оно не сбило с толку сыщика Каффа. Я уже хотела упомянуть об этом со всей возможной кротостью и со всем необходимым протестом против предположения, будто я желаю набросить тень на Рэчел, как вошел слуга сказать, что доктора уехали и что тетушка ждет нас.
Это прекратило наш спор. Мистер Брефф собрал свои бумаги, несколько утомленный разговором; я взяла свой саквояж с драгоценными изданиями, чувствуя, что могла бы говорить еще несколько часов. И оба мы молча пошли в комнату леди Вериндер.
Глава IV
Церемония подписи завещания оказалась гораздо короче, чем я ожидала. По моему мнению, все было сделано с неприличной поспешностью. Послали за Самюэлем, лакеем, который должен был быть вторым свидетелем, и тотчас же подали перо тетушке. Я чувствовала сильное побуждение сказать несколько приличествующих случаю слов, но поведение мистера Бреффа убедило меня, что будет благоразумнее от этого воздержаться, пока он находится в комнате. Не прошло и двух минут, как все было кончено, и Самюэль (лишенный благотворного влияния того, что я могла бы сказать) опять ушел вниз.
Сложив завещание, мистер Брефф взглянул на меня, по-видимому спрашивая себя, намерена я или нет оставить его наедине с тетушкой. Но мне нужно было выполнить свою высокую миссию, и саквояж с драгоценными изданиями лежал у меня на коленях. Стряпчий точно так же мог бы сдвинуть своим взглядом с места собор Святого Павла, как сдвинуть с места меня. В нем есть одно достоинство (приобретенное, без сомнения, благодаря мирскому воспитанию), которое я не имею желания опровергать: он очень зорко видит все. Я, кажется, произвела на него почти такое же впечатление, какое произвела на извозчика. Он так же пробормотал какие-то нечестивые слова и поспешно ушел, оставив меня победительницей.
Как только мы остались одни, тетушка прилегла на диван, а потом намекнула с некоторым замешательством на свое завещание.
– Я надеюсь, что вы не сочтете себя забытой, Друзилла, – сказала она. – Я намерена отдать вам ваше маленькое наследство лично, милая моя.
Вот он, золотой случай! Я тотчас воспользовалась им. Другими словами, я тотчас раскрыла свой саквояж и вынула трактат, лежавший сверху. Он оказался одним из первых изданий – только двадцать пятым – знаменитого анонимного сочинения (думают, что его писала драгоценная мисс Беллоус) под заглавием «Домашний змий». Цель этой книги, с которой, может быть, мирской читатель незнаком, – показать, как злой дух подстерегает нас во всех, с виду невинных, поступках нашей повседневной жизни. Главы, наиболее приспособленные к женскому чтению, называются: «Сатана в головной щетке», «Сатана за зеркалом», «Сатана под чайным столом», «Сатана, глядящий из окна» и т. д.
– Подарите ваше внимание, милая тетушка, этой драгоценной книге – вот лучший дар, которого я у вас прошу.
С этими словами я подала ей книгу, раскрытую на замечательном месте: «Сатана между подушками дивана».
Бедная леди Вериндер, легкомысленно прислонившаяся к подушкам своего дивана, взглянула на книгу и возвратила ее мне, смутившись еще больше прежнего.
– Боюсь, Друзилла, – сказала она, – что надо выждать, пока мне станет лучше, прежде чем я смогу это прочесть.
Мне ничего не оставалось, как уступить, но лишь на одну минуту. Всякое открытое уверение, что дело мое гораздо важнее дела врачей, заставило бы доктора воздействовать на человеческую слабость своей пациентки угрозой бросить ее лечить. К счастью, есть много способов сеять добрые семена, и мало кто понимает эти способы лучше меня.
– Вы, может быть, почувствуете себя крепче, душечка, часа через два, – сказала я, – или вы можете проснуться завтра утром с чувством чего-то недостающего вам, и тогда эта простая книга может заменить вам недостающее. Вы позволите оставить ее здесь, тетушка? Доктор ничего не сможет сказать против этого!
Я засунула книгу под подушку дивана возле ее носового платка и скляночки с нюхательным спиртом. Каждый раз, как она протянет руку за тем или другим, она будет трогать и книгу, и, кто знает, рано или поздно книга, в свою очередь, может тронуть ее. Распорядившись таким образом, я сочла благоразумным уйти.
– Позвольте мне оставить вас отдохнуть, милая тетушка, до завтра!
Говоря так, я случайно взглянула на окно – там стояло множество цветов в ящиках и горшках. Леди Вериндер до безумия любила эти тленные сокровища и имела привычку вставать время от времени, любоваться на них и нюхать. Новая мысль мелькнула у меня в голове.
– О, можно мне сорвать цветок? – сказала я и, не возбуждая подозрения, подошла к окну.
Но вместо того чтобы срывать цветы, я прибавила к ним еще один, а именно – другую книгу из своего саквояжа, которую я оставила как сюрприз тетушке между геранью и розами. Счастливая мысль последовала за этим: «Почему бы не сделать того же для нее, бедняжки, в каждой другой комнате, куда она войдет?» Я немедленно простилась с нею и, проходя через переднюю, прокралась в библиотеку. Самюэль, подойдя к двери, чтобы выпустить меня, и предположив, что я уже ушла, вернулся к себе вниз. На столе в библиотеке лежали две «интересные книги», рекомендованные нечестивым доктором. Я немедленно спрятала их с глаз долой под своими двумя драгоценными книгами. В столовой я увидела клетку с любимой канарейкой тетушки. Тетушка имела привычку всегда кормить эту птичку из собственных рук. На столе, стоявшем под клеткой, было рассыпано семя. Я положила книгу в семена. В гостиной мне выпал более счастливый случай опорожнить свой саквояж. Любимые музыкальные пьесы тетушки лежали на фортепьяно. Я засунула две книги между нотами. Еще одну книгу я положила в дальней гостиной под неоконченным вышиваньем: я знала, что это работа леди Вериндер. Третья маленькая комнатка находилась возле дальней гостиной, отделяясь от нее портьерами, а не дверью. Простой старинный веер тетушки лежал на камине. Я раскрыла девятую книгу на одном весьма полезном месте, а веер положила вместо закладки. Тут возник вопрос, не пробраться ли мне еще в спальню, рискуя, без сомнения, подвергнуться оскорблению, если особа в чепчике с лентами находится в это время на верхнем этаже и увидит меня. Но – о боже! – что ж из этого? Неужели бедной христианке страшны оскорбления? Я отправилась наверх, готовая вынести все. Везде было тихо и пусто – кажется, это был час чаепития прислуги. Первой комнатой была спальня тетушки. Миниатюрный портрет дорогого покойного дядюшки, сэра Джона, висел на стене против постели. Он как будто улыбался мне, как будто говорил: «Друзилла, положи сюда книгу». По обе стороны постели тетушки стояли столики. Она страдала бессонницей, и по ночам ей нужны были (или казалось, что нужны) различные предметы. Я положила одну книгу возле спичек с одной стороны и еще одну книгу под коробочку с шоколадными лепешками – с другой. Понадобится ли ей огонь или понадобится ей лепешечка, драгоценная книга бросится ей в глаза или попадется под руку и в каждом случае будет говорить с безмолвным красноречием: «Изведай меня! Изведай меня!» Только одна еще книга оставалась теперь на дне саквояжа, и только одна комната, в которой я еще не бывала, – ванная, примыкавшая к спальне. Я заглянула туда, и священный внутренний голос, никогда не обманывающий, шепнул мне: «Ты положила ее повсюду, Друзилла, положи теперь и в ванной, и дело твое будет сделано». Я заметила халат, брошенный на стул. В этом халате был карман, и туда я всунула последнюю книгу. Можно ли выразить словами сладостное сознание исполненного долга, охватившее меня, когда я выскользнула из дому, не замеченная никем, и очутилась на улице с пустым саквояжем под мышкой? У меня было так легко на сердце, как будто я опять стала ребенком. Опять стала ребенком!
Когда я проснулась на следующее утро – о, какой молодой почувствовала я себя! Я могла бы прибавить: какой молодой казалась я, будь я способна распространяться о моем тленном теле. Но я не способна – и не прибавлю ничего.
Когда приблизилось время завтрака – не ради человеческих потребностей, но ради свидания с милой тетушкой, – я надела шляпу, чтоб отправиться на Монтегю-сквер. Только-только я приготовилась, как служанка квартиры, где я тогда жила, заглянула в дверь и сказала: