Империя Дикого леса, стр. 59
Из второй сети донесся болезненный стон. Марта крикнула:
— Кароль! Вы как?
— Хорошо, милая, — раздался голос Кароля. — Просто немного ушибся, вот и все.
— Тихо, старик! — рявкнул мистер Суиндон.
— А не то что? — спросил Кароль. — Что ты мне сделаешь? Руку отгрызешь?
Ловушка, в которую попались они с Роджером Суиндоном, из-за небольшого веса и объема пленников затянулась очень плотно; двое мужчин застыли, против воли заключив друг друга в медвежьи объятия.
— Что случилось? — крикнула Элси.
— Это твоих рук дело? — проорал Нико в сторону второй сети.
— Тихо! — крикнул Роджер. В голосе его звучало немалое смятение. Чувствовалось, что события отклонились от задуманного им курса стремительно и очень сильно. Он громко забормотал себе под нос; Элси разобрала слова «Уигман», «Дева на велосипеде» и «диколесский» вперемешку с такими ругательствами, какие обычно можно услышать только от суровых байкеров.
— Как только мы отсюда выберемся, — пригрозил Нико, — ты свое получишь, богом клянусь.
— Не выберемся мы, — сказал Роджер. — По крайней мере, живыми. Мы в Диком лесу, детишки. Кто знает, какие головорезы нас поймали, — он залился ироническим смехом; звук был такой едкий, будто из него сочилась серная кислота. — Можно было бы подумать на шайку бандитов, но диколесских разбойников больше нет. Значит, какое-нибудь еще оголодавшее лихое племя. Не сомневаюсь: стоит наступить утру, и мы попадем на стол к каннибалам.
Элси от такого заявления передернуло, и она посмотрела на окружившие их силуэты. Ей показалось странным, что те не двигались и ничего не говорили.
— Эй? — позвала она. — Вы кто?
Ответа не было. Роджер с некоторым трудом повернул голову, чтобы видеть землю под ногами, и у него вырвалось удивленное восклицание; он только сейчас заметил, что кто-то безмолвно наблюдает, как они корчатся в сетях.
— Не может быть! — выкрикнул он. — Вы же сгинули! Я сам за этим проследил!
От силуэтов между темными деревьями не донеслось ни звука.
— Покажитесь! — гневно крикнул Нико.
Наконец спустя какое-то время треск шагов во мраке подсказал им, что кто-то — или что-то — приближается. Все разом прекратили ворчать и ерзать, вперив взгляды в черную стену деревьев и пытаясь разглядеть своих противников. Элси вцепилась руками в сетку и, затаив дыхание, внимательно смотрела, как из-за двух широких стволов, окутанных тьмой, появляется человеческая фигура. Девочка быстро заморгала, пытаясь привыкнуть к темноте, которую нарушал лишь неверный свет луны (фонарик Нико выпал, когда они попали в ловушку, и батарейки валялись где-то на земле под покрывалом лоз), придавая лесной подстилке тусклые молочно-белые очертания. Раздвинулись папоротники, и фигура медленно, крадучись, словно вор, пробралась на поляну. У Элси заколотилось сердце, а буйное воображение тут же принялось рисовать самого ужасающего монстра, какого только могло представить, попутно наделяя его кошмарными злобными намерениями. И вдруг, когда перед глазами уже стояла картина их с друзьями трагической гибели (которая включала в себя большой чугунный котел, нож для потрошения рыбы и почему-то странное ящероподобное чудище с лампочкой вместо головы), блеклый луч луны осветил проволочную оправу очков, сидящих на носу таинственного существа. Элси ахнула.
— Кертис! — закричала девочка.
Это и вправду был он.
Глава двадцать третья
Одинокая скала
Должно быть, Прю уснула. Ей снилась вдовствующая губернаторша Александра. Она склонялась над девочкой с ласковой материнской улыбкой на лице. Александра любовно тянула руки к Прю, и та с изумлением увидела, как те медленно превращаются в длинные лозы плюща. Кошмарный сон сопровождало вездесущее тиканье, доносившееся от молчаливого халифа в трюме. Во сне тикающий звук вдруг преобразился в слова, в четкую речь, английскую и одновременно не английскую. Прю вздрогнула и проснулась; пока она спала, под прутья решетки кто-то просунул тарелку еды. В сером иллюминаторе разгоралось тусклое сияние. Занимался рассвет.
Поднявшись, девочка заметила, что халиф всю ночь так и провел на сундуке, неподвижно сидя в одной позе, словно жуткий каменный страж. Она схватила тарелку — там оказался пряный рис с фасолью — и принялась запихивать еду в рот. До нее только сейчас дошло, что она умирает с голоду. У приключений вообще есть свойство дурно влиять на режим приема пищи.
Закончив, Прю поставила тарелку на пол и вспомнила свой короткий сон. Тиканье все не ослабевало. Тогда, вместо того чтобы заговорить с халифом, она попыталась молча обратиться к этому звуку.
И обнаружила, что тот отзывается.
Почти сумев завязать разговор с тиканьем, она ахнула от неожиданности: ее вдруг осенило, что звук исходил от какого-то растения внутри самого халифа. Краем глаза заметив легкое движение, Прю подняла голову и увидела, что плечи халифа совсем чуть-чуть подергивались.
Она снова попыталась мысленно обратиться к собеседнику: «КТО ТЫ?»
Шум, раздавшийся в ответ, расшифровать было невозможно. Халиф дернулся снова, слегка поводя плечами.
По тону можно было предположить, что это что-то органическое, но определенно не человек. Звук обладал всеми свойствами, какие она привыкла замечать в голосах растительного мира, но звучал словно бы на другом диалекте, если можно так выразиться. И тут она поняла.
С ней говорит плесень.
«ГДЕ ТЫ?»
Тиканье. Тиканье. Халиф слегка тряхнул головой.
Она решила, что это подсказка.
«В ЧЕРЕПЕ?»
В тикающем шуме зародилось слово: «ЗДЕС-С-С-С-С-С-С-СЬ».
Прю вспомнила, как на естествознании им рассказывали об удивительных и сложных отношениях между паразитами — например, грибами, — и их хозяевами. Некоторые бактерии-паразиты могли влиять на мышление, другие — на действия и поведение, заставляя хозяина тяготеть к среде, в которой паразит мог успешнее распространяться и попадать в другие организмы. Весь класс гудел от изумленного отвращения. А теперь Прю оказалась лицом к лицу с таким вот примером.
«ИДИ», — подумала она. — «ИДИ СЮДА».
Сосредоточив всю волю, девочка приказала звуку приблизиться. Она использовала тот же самый тон, которым ей удалось заставить траву у ног шевелиться, а ветви — сгибаться без ветра.
«СЮДА».
Халиф все так же молча задрожал, словно прямо под ним началось землетрясение. И тут — звук, человеческий звук: влажный кашель.
Корабль накренился на ветру, матросы наверху закричали, и халиф грохнулся с сундука на пол, схватившись руками за маску.
Прю вскочила с койки и прижалась лицом к прутьям своей темницы: «КО МНЕ!»
На скорчившегося халифа накатывали шумные рвотные позывы, руки его потянулись к лицу и сорвали маску с капюшоном, словно он задыхался, а причиной тому был его странный наряд. Серебристая маска скользнула по полу трюма, и Прю с изумлением заметила, что под зеркальной поверхностью скрывался не кто иной, как Шеймас, один из диколесских разбойников. Его борода слиплась от пота, а кожа выглядела так, словно давным-давно не видела солнечного света. Налитые кровью глаза бешено вращались, а грязные пальцы вцепились в лицо, словно он пытался содрать собственную кожу.
— Шеймас! — заорала она, протянув руку сквозь прутья. — Шеймас, это я, Прю!
Но он не слышал ее и продолжал корчиться на полу, пытаясь засунуть пальцы в рот и ноздри. Его сотрясали судорожные вздохи, и он безуспешно пытался откашляться, крепко прижимая колени к груди. Наконец что-то случилось: из его горла послышался влажный задушенный звук, и из правой ноздри вылезло нечто коричневато-зеленое и очень вязкое, размером с грецкий орех. Выпучив глаза, он схватился и начал тащить; от маслянистого шарика тянулись тоненькие усики, переплетенные в запутанную сеть, которой он цеплялся изнутри за нос разбойника. Осторожно вытягивая эту путаницу корешков и постоянно борясь с рвотными позывами, Шеймас сумел извлечь на свет настоящую паучью сеть склизких усиков, похожих на порцию мутировавших коричневых макарон. Они шлепнулись на пол дрожащим комком, все еще продолжая тикать у Прю в голове.