Невероятное путешествие мистера Спивета, стр. 67

– Джордж, – окликнул Джибсен одного из фотографов. – Дай ему блокнот!

– Но он же не того цвета! Я бы в таком в жизни рисовать не стал!

– Т. В.! Кому какая разница! – обрезал Джибсен. – У нас у всех был длинный и трудный день. Давай уже сделаем наконец фотографии и поедем домой!

На обратной дороге у Джибсена снова зазвонил телефон. Джибсен ответил усталым голосом, но буквально через несколько секунд лицо у него просветлело. Я пытался понять, о чем это они там, но тоже слишком устал. Я решил, что мне тут больше не нравится. Если бы мне дали тихо-мирно устроить в Каретном сарае рабочее место и вернуться к картам – тогда бы дело другое, пока же вся эта история с премией была чем угодно, только не картами.

Джибсен рассоединился.

– Попали! – заявил он.

– Что-что? – не понял я.

– Это был мистер Суон, начальник секретариата Белого дома. Мы на шестой и семнадцатой позициях его речи, упоминаемся дважды – по поводу образования и по поводу национальной безопасности. Национальная камера покажет нас дважды! О, Т. В., как же это здорово, как здорово! Ты, может, думаешь, что в этом городе оно всегда так – но ничего подобного. От твоего появления все двери отворяются сами собой.

– Отстой ваш президент, – подал голос Стимпсон.

– А вас никто не спрашивает, – осадил его Джибсен. И снова повернулся ко мне. – Знаю, все это немножко чересчур, но ты делаешь для нас огромное дело. И не сомневаюсь, через недельку все успокоится.

– Все хорошо, – сказал я и увидел в зеркале заднего обзора, как Стимпсон одними губами произносит «отстой» – только я не понял, про кого, про президента или про Джибсена. Как бы там ни было, я улыбнулся, хотя и покраснел. Стимпсон совсем как Рикки – настоящие взрослые ругаются, когда хотят и как хотят.

Перед тем как лечь, я вдруг вспомнил про третье письмо, которое принес мне утром Фаркаш. Конверт все так же лежал на столе. Он был запечатан, но не подписан: ни адреса, ни штампа, ничего.

Взяв открыватель для писем, я вспорол конверт по сгибу.

Внутри оказалась короткая записка:

Глава 14

В субботу днем Стимпсон отвез нас в Вашингтонский медицинский центр, чтобы доктор Ферраро сделала мне эту самую МРТ.

Центр города был практически безлюден. Какой-то длиннобородый оборванец стоял на красном индийском ковре прямо посреди тротуара, уперев руки в боки, точно собирался проделать какой-то трюк. Вот только зрителей вокруг не было. Мы ехали по пустым улицам, а вокруг, запутываясь на счетчиках для парковки и светофорах, летали пустые полиэтиленовые пакеты. Как будто весь город разом побросал все, чем занимался, и впал в двухдневную спячку.

– А куда все подевались? – спросил я Джибсена.

– Не волнуйся, это просто затишье перед бурей, – ответил он, теребя сережку. – Они вернутся. В понедельник все всегда возвращаются. {194}

Встретившись с доктором Ферраро в ее кабинете, мы отправились в подвал на МРТ. В лифте я все украдкой поглядывал на нее, ничего не мог с собой поделать. Она чем-то напомнила мне доктора Клэр. Хотя доктор Ферраро не носила никаких украшений и вся в целом выглядела поуравновешенней, да и позлее – так и хмурилась на все кругом: на кнопки лифта, на свою папку, на мой смокинг – ее манера держать голову, огонек в глазах напоминали мне маму в самые серьезные минуты научных изысканий. Доктор Ферраро явно знала свое дело – и занималась чем-то реальным. Новый и непривычный для меня опыт – знакомство с ученым, который что-то делает в реальном мире. Очень волнующе. {195}

В кабинете для МРТ доктор Ферраро вручила мне блокнот и карандаш. Из карандаша выпал ластик, прямо вместе с металлическим ободком для него, так что незаточенная сторона заканчивалась маленьким деревянным квадратиком. {196}

Для первого теста доктор Ферраро велела мне сперва представить какое-нибудь хорошо знакомое место, а потом нарисовать его карту. Я выбрал наш амбар, потому что, хотя прекрасно знал его, он всегда казался мне каким-то далеким, а наверное, я рисую карты отчасти и поэтому: чтобы превратить незнакомое в знакомое.

Я думал, вот ведь простое задание, но тут доктор Ферраро сказала, чтобы я лег на стол для МРТ, и пристегнула меня к нему. И вот как, спрашивается, хоть что-нибудь нарисуешь, если а) и руками-то пошевелить почти не можешь, б) в виски впиваются (все сильнее и сильнее) какие-то пластиковые пластинки на зажимах?

Доктор Ферраро дала какую-то команду лаборанту, и стол заскользил в машину для МРТ. Когда я уже почти въехал в белую трубу, доктор Ферраро сказала, что самое главное – не шевелить головой, даже на миллиметр, не то я все испорчу.

Хотя руки выше локтя у меня и были пристегнуты, я кое-как поднял блокнот и прижал его к верхней части трубы, то есть всего в шести-семи дюймах от моей груди. Если скосить глаза вниз, то кое-как разглядеть блокнот было можно. Похоже, карта будет не лучшим моим творением, но выполнить просьбу доктора Ферраро, кажется, я смогу. При этом я старался не сдвигать голову ни на миллиметр.

Тут машина включилась и издала сложную последовательность очень высоких и невероятно противных звуков, повторяющихся снова и снова, как на автомобильном сигнале тревоги. Уж поверьте мне на слово, ужасно раздражающие были звуки. Бесконечно-повторяющийся вой и скрежет начисто сбил меня с попытки нарисовать карту амбара. Вместо этого мне захотелось нарисовать схему автомобильной сирены – проиллюстрировать, как тонкий и громкий писк разрушительно действует на нежные синапсы нашего головного мозга.

Через некоторое время машина остановилась. Я вылез из ее белого чрева с таким чувством, будто совсем сошел с ума, будто возвращаюсь к реальности совершенно иным мальчиком, напрочь не владеющим даже зачатками социально-приемлемого поведения. Начисто не заметив лихорадочно-безумного блеска в моих глазах, доктор Ферраро улыбнулась мне, взяла блокнот и отослала меня назад в машину.

На сей раз она предложила мне мысленно решить несколько очень сложных математических задач. Я не знал даже, как к ним подступиться. Я же закончил только седьмой класс. Похоже, это ее разочаровало.

– Совсем ничего? – спросила она снаружи.

Я чувствовал себя просто ужас как. Но полно, леди, я ведь не какой-нибудь ненормальный математический гений.

Потом она велела мне просто лежать и вообще ни о чем не думать, но я, конечно, стал думать про автосигнализацию. Надеюсь, это ей ничего не испортило: она ведь могла на какой-нибудь конференции показать коллегам МРТ «Мальчик, ни о чем не думающий», тогда как на самом деле это была бы МРТ «Мальчик, размышляющий о жуткой природе автосигнализации».

Не успел я предупредить ее о своих проблемах с ни-о-чем-не-думаньем, как она уже снова вручила мне бумагу и карандаш и велела нарисовать, что захочется. В результате я все-таки нарисовал диаграммку автосигнализации и ее воздействия на субъективное восприятие. {197}

Доктор Ферраро поблагодарила меня за работу и даже мне улыбнулась.

Я уже собирался спросить ее, не согласится ли она познакомиться с моей матерью, как вдруг осознал – ведь предполагается, что мама умерла – так что сказал лишь:

– Вы бы понравились моей маме.

– А кто твоя мама? – спросила доктор Ферраро.

– Его родители умерли, – быстро вставил Джибсен и показал на мой рисунок. – Можно нам сделать копию?

– Ну конечно, – разрешила доктор Ферраро.