Повести, стр. 89

В окрестностях Радуля находилось четыре пионерских лагеря: три выше по течению Клязьмы, один ниже по течению. В каждом лагере было по десяти, по двенадцати пионерских отрядов.

Очень скоро пронырливые вожатые прознали, что поблизости поселился писатель, да еще детский, и стали организовывать в его резиденцию экскурсии. Даже соревнование устроили, какому отряду отправляться раньше других.

В первые два лета Георгий Николаевич охотно принимал ребят, рассказывал им о себе, о своих книгах и замыслах, водил юных гостей к церкви, рассказывал историю села.

Но являлись отряды именно в тот «самый-самый трепетный час». Чуть ли не каждый день около полудня подбегала Машунька к светелочке с широко раскрытыми глазами и радостно объявляла:

— Дедушка, опять к тебе пионеры пришли!

Для вожатых эти экскурсии считались «выполнением плана мероприятий», для пионеров они были просто очень интересными походами, а для Георгия Николаевича нагрянуло настоящее бедствие.

Отрядов-то в четырех лагерях было больше сорока, и Георгий Николаевич, вздыхая, по два раза в день откладывал рукопись и покорно шел к своим юным гостям.

Настасья Петровна забеспокоилась: ведь он совсем забросил свой литературный труд.

А Георгий Николаевич утверждал: хотя самое главное для него создавать книги, но как детский писатель он обязан время от времени встречаться со своими юными читателями.

— Какое там время от времени! — негодовала Настасья Петровна.

Потихоньку от мужа она разослала начальникам всех четырех лагерей прямо-таки умоляющие письма с красноречивой просьбой: «Нельзя ли, чтобы отряды являлись не в утренние часы, а во второй половине дня? А то из-за ваших пионеров мой муж совершенно прекратил работать над новой повестью».

Но после обеда в лагерях бывает тихий час, а после тихого часа купание, а потом разные кружки, а потом ужин, а распорядок дня не меняется ни при каких условиях…

И пионеры прекратили свои экскурсии к Георгию Николаевичу.

Он не мог понять, в чем тут было дело, заскучал без юных гостей и даже начал беспокоиться… Зато работа над новой повестью о владимирской старине пошла на лад.

Георгий Николаевич распределил свой день строго по расписанию. С утра он забирался в свою светелочку, после обеда гулял с Машунькой, потом опять работал в светелочке — случалось, даже по вечерам, при свете керосиновой лампы.

Глава вторая

ВЕЧЕРНИЕ И НОЧНЫЕ ПРОИСШЕСТВИЯ ВО ВРЕМЯ ДОЖДЯ И ПОСЛЕ ДОЖДЯ

Вот перед чьим единственным во всем селе освещенным окошком остановились в нерешительности два мальчика в тот непроглядный дождливый вечер, когда Георгий Николаевич спокойно сидел за своим столиком, наклонившись над рукописью.

Наконец один из мальчиков сделал два шага вперед и прильнул лбом к оконному стеклу.

Стекло слегка хрустнуло…

Самое страшное на свете — это неожиданность. Георгий Николаевич вздрогнул. Лицо в окошке ему показалось огромным, размером с тарелку. Это была рожа половчанина, дикого кочевника, какие в XII веке наскакивали на города и села Южной Руси, жгли дома и землянки, уводили несчастных в плен. Мокрые растрепанные волосы закрывали приплюснутый к стеклу лоб. На мокрой щеке запеклась кровь. Огромные, круглые, черные глазищи уставились на столик с бумагами.

Георгий Николаевич испугался только на одно мгновение. В следующее мгновение жуткая рожа в окне превратилась в симпатичную рожицу самого обыкновенного мальчика, притом прехорошенького.

Мокрый клок черных волос и правда закрывал лоб, на мокрой щеке и правда запеклась кровь, а большие и черные круглые глазищи сверкали, как два уголька, и смотрели не с угрозой, а с неизъяснимой мукой.

— Фух! — Георгий Николаевич никак не мог отдышаться, его язык онемел.

Тут при свете лампы он увидел за спиной загадочного юного пришельца темную фигуру другого мальчика, чуть повыше и потоньше.

Он решил, что это жители ближайших? пионерских лагерей. Они заблудились, вышли на его огонек. Сейчас их ищут; возможно, из города вызвана милиция. Люди в такой дождь прочесывают лес, с ума сходят от беспокойства. Как плохо, что в селе нет телефона!

Наконец он заставил себя говорить:

— Из какого вы лагеря?

— Щавелю объелся, щавелю объелся… — с безысходным отчаянием бормотал мальчик.

— Из какого вы лагеря, спрашиваю я вас!

— Погибает, умирает… — повторял мальчик. — И еще Галя тяжело ранена и ногу сломала.

Эти слова Георгий Николаевич сразу понял. Ого, нужна медицинская помощь! Он выскочил из светелочки, зажег электрический фонарик, открыл заднюю калитку.

Мальчики тотчас же подбежали к нему.

— Где раненая девочка? — спросил он.

— Вот она. — И тут испугавший его мальчик показал на своего товарища.

Георгий Николаевич осветил фонариком лицо этого другого. Перед ним действительно была девочка в синих спортивных штанах. Ее светлые мокрые волосы курчавились вокруг головы, глаза смотрели на него с мольбой и надеждой.

— Раз бегаешь, значит, ногу не сломала, — буркнул он. — Где ранена?

Кудрявая девочка нагнулась и показала на коленку. При свете фонарика Георгий Николаевич различил пятнышко крови на ее штанине.

— Идемте в мой дом. Я вам обоим окажу медпомощь, а то дождь нас совсем вымочит.

Открыв калитку, он хотел пропустить ребят вперед, но они не трогались с места.

— Дяденька, с нами пойдемте… Он тут под горой, совсем недалеко, — слезно просила девочка. — Он щавеля очень много съел.

— Это кто, ваш теленок или козленок?

— Да нет, это наш воспитатель — наш начальник похода.

— Воспитатель? Начальник похода? — Георгий Николаевич выпрямился, замотал головой, чтобы стряхнуть воду со лба. — Ничего не понимаю. Кто же вы такие? Откуда?

Девочка затараторила необыкновенно быстро:

— Мы — московские туристы из школы-интерната. Мы пошли в дальний поход, идем уже пять дней. Нас тридцать ребят. Наши палатки внизу у реки, совсем близко. Наш начальник похода, Петр Владимирович, щавелем объелся, у него живот очень болит. Мы, ночные дежурные, увидели ваш огонек на горе, поднялись, хотели «скорую помощь» найти. — Тут девочка показала на мальчика: — Он щеку в кустах оцарапал, а я упала. Меня Галей зовут, а его — Мишей. Да идемте же!

До сознания Георгия Николаевича наконец дошел смысл этих слов. Но он решил, что страдания легкомысленного начальника похода столь же преувеличены, как тяжелая рана девочки и перелом ее ноги.

— Вот что, юные туристы, не спорьте, — достаточно твердо сказал он. — Идемте сейчас ко мне. Я врач. Я посмотрю, какая у тебя, Галя, рана.

Девочка вдруг встрепенулась, подскочила к нему.

— Вы доктор? Вы настоящий доктор? — спрашивала она.

— Скорее бывший, чем настоящий, — улыбнулся Георгий Николаевич. — Но бинтовать я не разучился.

— Нет, не нас лечить, не нас, а нашего начальника! — умоляла Галя.

— Дойдет очередь и до него, — оборвал Георгий Николаевич и обернулся к Мише: — Я помажу йодом твою щеку. Потом мы с тобой наденем плащи, и я пойду к вашему начальнику похода.

…Настасья Петровна встретила всех троих на кухне и всплеснула руками:

— Уму непостижимо! Свыше моих сил!

Только тут обнаружилось, что вся правая сторона костюма Гали, от плеча и до ступни, была сплошь покрыта грязью и блестела при свете электрической лампочки. Так лоснятся на солнце поросята, когда вылезают из лужи.

— Сейчас же снимай штаны и курточку! — загремела Настасья Петровна.

Галя вся сжалась. В поисках защиты взглянула на Мишу.

— Ну подожди, подожди! Нельзя же так сразу. — Георгий Николаевич попытался успокоить жену и повернулся к Гале: — Задери штанину.

Ссадина под коленкой оказалась совсем пустяковой. Он пошел за бинтом и йодом. Тем временем Настасья Петровна включила электроплитку и поставила на нее большую кастрюлю с водой.

— Где же это вы так испачкались? — спрашивал Георгий Николаевич Галю, перевязывая ее коленку.