Повести, стр. 82
Мальчики вернулись в два часа ночи. Я им открыл дверь. Как они не сбились с дороги в полной темноте!
— Потом расскажем, — хрипло бросил Миша, отдавая мне пакет.
Лесничиха тотчас же начала кипятить на керогазе воду для стерилизации шприца. Мальчики были мокры и грязны с головы до ног, грязь кусками отваливалась от их одежды; даже на их бровях висела глина. Дрожа и щелкая зубами, они разделись, выпили чаю, а ужинать не стали.
— Спать охота, — заявили они и полезли на русскую печку. Лесничиха накрыла их овчинным тулупом, и они тут же захрапели.
В пакете оказались средства от ожогов — белый стрептоцид, и мазь Вишневского, и, самое главное, сорок ампул с новокаином, и сорок флакончиков с белым налетом на дне — пенициллином; это составляло 2 миллиона единиц.
Я решил колоть Ленечку через каждый час, одновременно измеряя температуру. К пяти часам утра мне удалось сбить жар до 37, 8, к восьми утра — до 37, 4. Стану теперь его колоть через каждые два часа. Ленечкина нога будет спасена!
Какое же это изумительное и чудодейственное средство — пенициллин, убивающий гнилостных бактерий, прекращающий воспалительный процесс!
Танечка мне помогала, подавала то ампулы, то пузырьки. Она умоляла меня доверить и ей шприц и позволить уколоть больного хоть разочек. Но я был непреклонен и колол сам.
А дождь все продолжал идти. Земля настолько раскисла, даже до палаток было трудно добираться.
В восемь утра, совершенно обессилевший, я лег спать не раздеваясь, и приказал, чтобы меня разбудили в десять для очередного укола.
Звонкий, самоуверенный голос поднял меня раньше времени:
— Кто выдумал этот гадкий ящик? Сейчас же его убрать!
Я вскочил и увидел наклонившуюся над Ленечкой маленькую, очень худенькую девушку в зеленой прозрачной накидке. Капли дождя стекали с ее светлых вьющихся волос на виски и на лоб.
Сзади, у порога, стояли трое юношей в плащах, в резиновых сапогах, все облепленные грязью.
Девушка, заметно волнуясь и неумело сердясь, говорила, что она врач, явилась сейчас пешком из Курбы спасать обожженного мальчика. Показывая на Ленечкин «воронечник», она все повторяла звонким голосом, что это ужасно, что это безобразие.
Достаточно твердо я ответил:
— Я тоже врач, благодарю за пенициллин, благодарю за внимание и чуткость. Сейчас опасность сепсиса миновала, до вечера сделаю еще два укола. Остается вторая задача — вылечить ожог, который я лечу без повязки, открытым способом, с помощью этого самого «воронечника».
Девушка тотчас же сникла и потупила глаза.
— Я не виновата, но у нас в институте эти ящики не проходили, — растерянно оправдывалась она.
Юноши рассказали, что их послал директор школы-десятилетки. По всей Курбе идут удивительные слухи: в избушке лесника отсиживаются от дождя пятьдесят юных московских туристов. Они потушили большой лесной пожар, среди них есть тяжелораненые. Посланцы привели врача и принесли хлеба, сливочного масла и целую баранью ногу.
— Подозреваю, их там перепугали наши мальчики, — покачал головой Николай Викторович.
Миша и Вася спали уже десятый час подряд, и спросить сейчас их о чем-либо было невозможно.
Гости очень весело с нами пообедали и отправились в обратный путь. С трудом уговорили мы взять за продукты деньги.
Но что же случилось с Мишей и Васей? Уж не заснули ли они летаргическим сном?
Вечером Николай Викторович подошел к русской печке да как начал шлепать спящих по чему попало — сразу они головы подняли. Семнадцать часов подряд проспали герои.
На наши расспросы Вася ничего не отвечал и только клевал своим горбатым носом, а Миша ронял слова нехотя, будто спросонок:
— Отдали в больнице записку, рассказали, как пожар тушили, как Ленечка ногу обжег, потом нам дали пакет. Ах, да! — вспомнил Миша. — Ведь мы заходили в сельпо и узнали, что Эльвира Пылаева живет в деревне, всего в трех километрах от Курбы, там и магазин ее.
Ленечкин ожог так всех нас перепугал, что мы пропустили мимо ушей эти знаменательные слова Миши.
Мальчики поужинали, но от чая отказались и снова залезли на печку.
Перед сном я присел перед Ленечкой со шприцем в руках. У него температура была нормальная. Сильно побледневший, он поглядел на меня и жалобно спросил:
— Доктор, вы на меня не очень сердитесь?
— Нет, не сержусь. — Я осторожно поправил «воронечник» и спросил мальчика: — Теперь тебе лучше?
— Конечно, лучше, — улыбнулся он. — Спасибо. А я все думаю о березовых книгах. Ведь это не я вам искать помешал, это дождик помешал? Правда, правда дождик?
— Ну конечно, дождь, — кивнул я, — видишь, то и дело он принимается идти.
Вторая ночь у лесника прошла благополучно. К утру дождь перестал, и солнце заиграло на ветках и на травке.
Миша и Вася наконец выспались и, наперебой хвастаясь друг перед другом, рассказали о своих подвигах: они переходили вброд через бурливую реку, видели лося, чуть не заблудились, а дождь во время их беспримерного марш-броска лил не переставая.
Остальные мальчики слушали их с затаенной завистью, девочки — с плохо скрываемым восторгом. Васе простили не только все его прежние грехи, но даже и некоторые будущие.
После завтрака Миша отвел меня в сторону.
— Э-э-э, доктор, скажите, это от моего лекарства Ленечка стал выздоравливать?
— Да, от твоего.
— А вы будете его в больницу класть?
— Не нахожу нужным: он и так поправится через несколько дней, — ответил я. — Ну, а если следы березовых книг поведут нас дальше Курбы? Что мы тогда будем делать с Ленечкой? — Я испытующе посмотрел на Мишу.
— С собой на носилках потащим, и все, — нахохлился тот.
Лесник нам сказал:
— После такого дождя все равно целую неделю машины сюда не пройдут, а давайте-ка я довезу вашего Ленечку на лошадке.
И через час рыженький конек, запряженный в тележку, уже стоял у крыльца.
Глава двадцатая
У РАЗБИТОГО КОРЫТА
Во второй половине дня мы добрались до большого села с многочисленными магазинами, с новым Домом культуры. Это и была Курба. Школа помещалась в трех каменных двухэтажных домах.
Директор школы, невысокий, чисто выбритый, суховатый, пожилой, встретил нас очень вежливо, но словно испуганно.
— Да, да, устрою, но только на полу в классе.
— А больше нам ничего не надо, — обрадовался Николай Викторович.
— Вместо матрасов возьмите физкультурные маты. Готовить обед можете на школьной плите. Дрова — пожалуйста…
Все он нам предоставлял, ни в чем не отказывал, но за этим вежливым гостеприимством словно чувствовалась какая-то тревожная нотка.
— И еще у меня убедительная к вам просьба, — добавил директор, заметно волнуясь, — сегодня у нас в школе выпускной вечер механизаторов сельского хозяйства, знаете девушки и юноши — будущие трактористы и комбайнеры — явятся в нарядных платьях и костюмах…
— Не беспокойтесь, — перебил Николай Викторович, — наши до того истрепались, им будет совестно даже нос высунуть, и спать они залягут с заходом солнца. — Николай Викторович обернулся, подозвал Гришу. — Передай всем: сегодня в школе бал, вам на балу делать нечего, спать лечь рано!
— Есть, товарищ начальник! — бойко ответил Гриша. Лицо директора сразу просветлело.
— А, тогда все в порядке! — радостно воскликнул он. — Простите, я забыл задать вам один вопрос: какова цель вашего похода?
Я вкратце рассказал о березовых книгах, но о том, что в трех километрах отсюда живет возможная их обладательница, я предпочел умолчать: зачем раньше времени разглашать тайну, когда мы находимся буквально на пороге замечательного открытия.
Директор недоверчиво пожевал губами и сказал, что он не историк, а физик. Он здесь родился и всю жизнь изучал родной край, однако что-то не слышал о березовых книгах. Он нам рассказал о Курбе, основанной еще в двенадцатом столетии.
Я вспомнил стихотворение Алексея Толстого, которое в детстве любил декламировать наизусть: