Повести, стр. 132

Девочки — с каждой стороны по три, — визжа и хохоча, повисли на руках и плечах своего любимого воспитателя. Мальчики с ликующими криками запрыгали вокруг. Все они радовались так самозабвенно, так искренне, словно никакой тайны старого Радуля не было обнаружено час назад.

— Он же после операции! Нельзя так бешено! — закричал Георгий Николаевич, подбегая к живому ребячьему клубку.

Петр Владимирович каким-то чудом просунул свою левую руку между облепившими его девочками и поздоровался с ним этой левой рукой, а была его ладонь не меньше, чем у Ильи Муромца, то есть у Ильи Михайловича. Что-то он говорил, что-то кричал, кажется «спасибо», но сквозь невероятный гвалт Георгий Николаевич ничего не слышал.

Подошел Иван Никитич.

— Доброго здоровьица! Приходите к нам в правление. Вам аванс выписан. Также две сотни яиц получите, — говорил он.

— Ого-го! — завопили награжденные.

— Девочки, отметайтесь, отметайтесь! Мне по делу надо толковать! — силился вырваться от них Петр Владимирович.

— На обширных площадях ваша бригада кустарник пожгла… — продолжал Иван Никитич. — А еще долго у нас пробыть намерены?

— Да с недельку еще поработаем. Разрешите, лучше я к вам вечерком зайду. Видите, что со мной делают! — с сияющей, широченной улыбкой говорил Петр Владимирович.

Стиснутый толпой синих радостных бесенят, он двинулся по улице села. Сквозь визги, смех и галдеж слышалось:

— Мы теперь так здорово работаем! — говорил Игорь.

— Мы русской историей увлекаемся! — говорил Миша.

— Нам нужно столько вам рассказать! — говорила Галя — бывшая начальница.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Все следующие дни по утрам ребята во главе с Петром Владимировичем, на зависть радульских мальчишек, перебирались через Клязьму половецким способом. На заклязьминской пойме со своим обычным рвением они жгли грандиозные костры под неумолчный гул бульдозера Алеши Поповича, а после обеда играли в футбол и в волейбол, купались, собирали гербарий, ловили бабочек для коллекции.

Георгий Николаевич спускался к ним по вечерам и о чем-нибудь им рассказывал из русской истории. А вот археологией они больше не занимались. Слишком много сил и напряженной энергии было ими потрачено на поиски, и остыл их изыскательский порыв.

За работу в колхозе они получили столько денег, что решили продлить свой поход еще на неделю.

Наконец настал день расставания. К дому Георгия Николаевича пришли чуть ли не все жители Радуля. Юные туристы выстроились в одну шеренгу. Иван Никитич произнес торжественную речь и вручил Игорю выписку из приказа правления колхоза, в которой было много хороших слов благодарности — «за самоотверженный труд», «за пользу колхозу», «за раскрытие тайны старого Радуля».

Когда Иван Никитич кончил свою речь, ребята по команде Игоря вскинули на плечи рюкзаки. Теперь у всех — у мальчиков и у девочек — они были туго набиты, а рюкзак Петра Владимировича, наоборот, выглядел совсем тощим.

— До сви-да-ни-я! — проскандировали юные туристы. Петр Владимирович подошел к Георгию Николаевичу и крепко пожал ему руку.

— Еще раз огромное вам спасибо! Вы так много времени отдали моим пострелятам, моим московским незнайкам. Им так было интересно с вами! Вы научили их любить прошлое нашей Родины.

— Ну, не только прошлое, но и настоящее, — возразил Георгий Николаевич.

Вдруг из строя неожиданно выскочили Галя-кудрявая и Алла-медсестра. Обе они — худышка и толстушка, беленькая и черненькая — подбежали к Георгию Николаевичу, поднялись на цыпочках, обняли его голову, поцеловали в обе щеки. Потом расцеловались с Настасьей Петровной и с Машунькой и вприпрыжку вернулись в строй.

— Ой, нарушение дисциплины! — послышался негромкий возглас Гали — бывшей начальницы.

Игорь дернулся было вперед, хотел сделать замечание, но вовремя удержался.

— Отряд, шагом марш! — скомандовал он.

И ребята пошли цепочкой, один за другим, согнутые под тяжестью рюкзаков — все в синих, плотно обтягивающих фигуры спортивных костюмах. Командир отряда толстяк Игорь гордо шел впереди направляющим, физрук Миша двигался последним — замыкающим, Петр Владимирович, широкоплечий, огромный, печатал шаг сбоку шеренги. Один Миша оглянулся на ходу. Он мигнул Георгию Николаевичу своим черным озорным глазом, улыбнулся, показав два ряда белых зубов и зашагал дальше.

Все оставшиеся жители Радуля долго глядели вслед юным туристам, пока их дорога не свернула в лес…

Георгий Николаевич направился в свою светелочку, сел за стол, разложил перед собой исписанные, исчеркнутые, замазанные, подклеенные, обрезанные листки и задумался…

Неделю спустя Федор Федорович привез комиссию на автобусе и на грузовике; в село прибыло десять человек ученых и журналистов, не только из Владимира, но и из Москвы.

Из гробницы были тщательно выбраны уцелевшие украшения: бусы цветного стекла, серебряное запястье, пара серебряных серег, два золотых перстня с камушками, давно превратившимися в пыль, редкой тонкости узорчатая золотая застежка от плаща, наконец, остатки сафьяновых сапог.

Каждую находку Федор Федорович сам завернул в отдельную бумажку и в каждый сверток вложил самолично им написанную записку с указанием, в каком точно месте гробницы была найдена данная драгоценность.

Могила на кладбище была выкопана заранее, дубовый гроб Илья Михайлович изготовил тоже заранее. Прах витязя и прах его жены были положены в тот гроб и преданы земле. Все до одного жители Радуля собрались на торжественные похороны. Из ближних лагерей прибыли отряды пионеров. Говорились речи, духовой оркестр играл траурную мелодию.

Опустевшую белокаменную гробницу и камень с изображением скачущего витязя погрузили в кузов грузовика. А с тем камнем, что принадлежал бабушке Дуне, чуть было не произошло недоразумение. Когда к ее дому подошла целая делегация и старушка поняла, что от нее хотят, она сразу заартачилась и быстро-быстро затараторила:

— Где же это видано, где же это слыхано? Сперва на одну мою красоту позарились, — и она показала на свою резную доску подзора с датой «1812», — а теперь другую мою красоту хотите забрать?

Федор Федорович стал ей доказывать, что если доска подзора является истинным украшением ее дома, то камень у порога положен исподней стороной вверх и никто льва не видит.

Тогда старушка спросила, сколько может стоить камень.

— Тебе, бабушка Дуня, лучше в город на базар сходить и там прицениться, — пошутил Иван Никитич.

— Нет цены такому произведению искусства, оттого и просим вас его просто пожертвовать, — сказал Федор Федорович, вздыхая от волнения.

В конце концов так договорились.

Иван Никитич отдает распоряжение выложить бабушке Дуне кирпичный порог на цементе да еще замостить дорожку от ее калитки до крыльца. Камень с изображением льва она дарит во Владимир безвозмездно. А Федор Федорович со своей стороны обещал на стенде над камнем поместить этикетку с надписью: «Дар гражданки села Радуль, Владимирской области, Евдокии Спиридоновны такой-то…»

С того лета прошел не год, не два, а больше. Каждую весну, еще до распутицы, Георгий Николаевич оставляет Москву и перебирается в свой любимый-любимый Радуль и там, в тиши светелочки, работает до поздней осени. Написал одну историческую книгу, начал другую, которая называется… называется.

К Георгию Николаевичу время от времени приезжает Федор Федорович. Они стали большими друзьями и, встречаясь, вспоминают о поисках тайны старого Радуля.

Земля Владимирская хранит в своих недрах множество еще не раскрытых исторических загадок. Они мечтают организовать археологические поиски в других местах и надеются, что им помогут отряды юных туристов.

У обоих друзей много общих фронтовых воспоминаний. Выяснилось, что они служили в одной и той же армии и, не зная друг друга, проделали огромный путь от берегов Волги и до самого до Берлина.

Когда Федор Федорович приезжает, то Георгий Николаевич неизменно подсовывает ему на просмотр очередную пачку написанных им страниц новой повести. И гость придирчиво и внимательно их прочитывает и проверяет достоверность исторических фактов.