Покинутый (ЛП), стр. 36

Он смотрел на меня.

— Кто… кто вы? — спросил он.

— Хэйтем Кенуэй, к вашим услугам, — я дотронулся до своей шляпы.

На его лице появилось подобие улыбки, когда он сказал:

— Спасибо. Спасибо. Но… Я не понимаю… почему вы здесь?

— Вы тамплиер, не так ли? — спросил я.

Он кивнул.

— Как я, а у нас не в обычае оставлять Рыцарей во власти сумасшедших, владеющих ножом. Вот почему я здесь, а также потому, что мне нужна ваша помощь.

— Вы ее получите, — сказал он. — Только скажите, что именно нужно.

Я помог ему встать на ноги и махнул Чарльзу. Мы помогли ему дойти до боковой двери склада и вышли наружу, наслаждаясь прохладным, свежим воздухом после сырого запаха крови и смерти внутри.

И когда мы двинулись обратно к Юнион-Стрит, под сень «Зеленого Дракона», я рассказал доктору Бенджамину Черчу о списке [11].

Глава 22

13 июля 1754 года

Мы собирались в «Зеленом Драконе», под низкими темными балками задней комнаты, которую мы уже окрестили «нашей» и которая словно растягивалась, чтобы принять всех, кто втискивался под ее пыльные карнизы: Томаса, который предпочитал развалиться полулежа, если только его не поднимала кружка эля или его не тормошил кто-то из нас; Уильяма, который нахмурившись работал с картами и таблицами, разложенными на столе, и изредка перебирался к конторке или горько вздыхал, отмахиваясь от Томаса, если тот слишком наклонял свою кружку с элем над бумагами; Чарльза, моего незаменимого помощника, который в комнате всегда держался подле меня и чья преданность иногда давила, как бремя, а иногда придавала мне сил; и еще, конечно, доктора Черча, который последние несколько дней залечивал раны в постели, без особой охоты предоставленной ему Корнелием. Мы оставили Бенджамина в покое; он сам возился со своими ранами, и когда, наконец, поднялся, то заверил нас, что от ран на лице не останется и следа.

Я поговорил с ним два дня назад, когда помешал ему перевязывать самую тяжелую из ран, которая и на вид выглядела ужасно: место, с которого Резчик содрал кусок кожи.

— Позвольте вопрос, — сказал я, потому что не вполне еще разобрался в этом человеке. — Почему врачевание?

Он мрачно усмехнулся:

— Вы хотите знать, почему я забочусь о моих ближних, не так ли? И не занимаюсь ли я этим, чтобы достичь высшего блага?

— А разве нет?

— Может быть. Но мною двигало не это. Нет… все гораздо проще: мне нравятся деньги.

— Есть другие пути к успеху, — сказал я.

— Да. Но существует ли товар, более ходовой, чем жизнь? Ничего нет дороже, и ничего нет желаннее. И никакая цена не остановит никого из людей, потому что они страшатся внезапной и неотвратимой смерти.

Я поморщился.

— Ваши слова ужасны, Бенджамин.

— Но справедливы.

Сбитый с толку, я спросил:

— Вы ведь давали клятву помогать людям?

— В моей клятве не говорится о цене. Просто я требую компенсации, справедливой компенсации, за мои услуги.

— А если у человека нет средств?

— Тогда пусть ему помогают другие. Разве пекарь дает хлеб нищему задаром? А портной предлагает платье женщине, которая не в состоянии заплатить за него? Нет. Почему же я должен?

— Вы сами сказали, почему, — заметил я. — Нет ничего дороже жизни.

— Верно. Тем больше оснований, чтобы каждый позаботился о средствах, чтобы сохранить ее.

Я искоса глянул на него. Он был молод — моложе меня. И я попытался вспомнить, был ли я когда-нибудь таким, как он.

Потом мои мысли вернулись к более насущным заботам. Сайлас непременно станет мстить за то, что произошло на складе, мы все это понимали; его ответный удар был лишь вопросом времени. Мы собирались в «Зеленом Драконе», пожалуй, самом приметном месте в городе, поэтому если он захочет поквитаться, найти нас будет нетрудно. Но у меня много опытных фехтовальщиков, и ему придется над этим поразмыслить, так что мне нет нужды пускаться в бега или уходить в подполье.

Уильям рассказал Бенджамину, что мы планируем — напасть на работорговца, чтобы снискать благосклонность могавков — и Бенджамен весь подался вперед.

— Джонсон уведомил меня, что вы затеваете, — сказал он. — Как бывает в таких случаях, человек, у которого я был в плену, и есть тот, кого вы ищете. Его зовут Сайлас Тэтчер.

Мысленно я чертыхнулся, почему мне раньше это в голову не пришло. Конечно же. Не только меня, но и Чарльза словно подбросило.

— Этот неженка — работорговец? — недоверчиво спросил он.

— Пусть его слащавая речь не вводит вас в заблуждение, — сказал Бенджамин, кивая. — Я никогда не встречал существа более злобного и порочного.

— Что вам известно о его делах? — спросил я.

— У него под началом по меньшей мере сотня человек, и больше половины из них — красные мундиры.

— И все это ради нескольких рабов?

В ответ Бенджамин рассмеялся.

— Вряд ли. Он командует Королевским отрядом, который охраняет Форт Саутгейт.

Я был озадачен.

— Но если у Британии есть возможность оттеснить французов, ей надо искать союза с туземцами, а не порабощать их.

— Сайлас заботится только о своем кошельке, — откликнулся из-за своей конторки Уильям. — Ему безразлично то, что его действия вредят Короне. Пока его товар востребован, он будет его добывать.

— Тогда у нас есть все основания остановить его, — мрачно сказал я.

— Я общаюсь с местным населением каждый день, пытаясь убедить их, что мы именно те, кому они могут доверять, — добавил Уильям, — что французы просто используют их, как орудие, которое они бросят, как только одержат верх.

— На фоне действий Сайласа ваши слова ничего не стоят, — вздохнул я.

— Я пытался объяснить, что у нас нет с ним ничего общего, — Уильям печально посмотрел на меня. — Но на нем красный мундир. Он командует фортом. Поэтому для местных я либо врун, либо сумасшедший… а скорее всего, и то и другое вместе.

— Не отчаивайтесь, брат, — подбодрил я его. — Если мы принесем им его голову, они поймут, что ваши слова были правдой. Для начала нам надо найти способ пробраться в форт. Я обдумаю это. И еще надо познакомиться с последним новичком.

Тут оживился Чарльз.

— Это Джон Питкерн. Я провожу вас к нему.

Мы очутились на окраине города в военном лагере, где красные мундиры тщательно проверяли всех, кто приходит и уходит. Это были солдаты Брэддока, и я удивился, что не встретил никого из тех, с кем когда-то сражался плечом к плечу.

Но я понял, почему; обращение было жестоким, солдаты были наемниками, из бывших осужденных, из беглых, а такие недолго засиживаются на одном месте.

Навстречу нам шагнул солдат, небритый и жалкий, несмотря на свой красный мундир.

— Изложите ваше дело, — сказал он, бегло глянув на нас с явным неудовольствием.

Я только собрался ответить, но тут Чарльз выступил вперед и сказал, показав на меня:

— Новобранец.

Часовой отошел в сторону.

— Еще одно полешко для костра? — ухмыльнулся он. — Проходите.

Мы прошли в лагерь.

— Как это вам удалось? — спросил я Чарльза.

— А вы забыли, сэр? Я ведь подчиняюсь генералу Брэддоку, если только не служу вам.

Мимо прогромыхала повозка, выезжавшая из лагеря, которой правил солдат в широкополой шляпе, и мы посторонились, чтобы пропустить гурьбу прачек, перешедших нам дорогу. Повсюду виднелись палатки, а над ними, как одеяло, стлался дым костров, разложенных вокруг лагеря и поддерживаемых солдатами и детьми, лагерной обслугой, чьей заботой было варить кофе и готовить еду для своих верховных повелителей. На веревках перед палатками висело выстиранное белье; вольнонаемные под присмотром конных офицеров грузили на деревянные повозки ящики с припасами. Мы видели группу солдат, которые вытаскивали из грязи застрявшую пушку, и других солдат, которые укладывали штабелями ящики, а на центральном плацу под не слишком отчетливые крики офицера маршировали два или три десятка красных мундиров.