Покинутый (ЛП), стр. 26

Временами он довольно назойлив.

— Вы правы, Холден, — сказал я и нахмурился, чтобы немного остудить его, хотя, по правде, вероятность была невелика.

— Ну, во всяком случае, сэр, вы ведь что-то узнали.

— Боюсь, что ничего существенного.

Я смотрел в окно и боролся с сомнениями, боролся с чувством вины и предчувствием вероломства и пытался понять, есть ли на свете хоть кто-нибудь, кому я действительно верю — кто-нибудь, кто мне действительно предан.

Парадокс, но больше всего я доверял Холдену.

Мы познакомились в Голландии. Брэддок сдержал слово, и я беспрепятственно общался с солдатами, расспрашивая, что им известно о «Томе Смите», которого вздернули на виселице, и не удивился, когда мое расследование кончилось ничем. Никто из опрошенных даже не признался, что знаком с этим Смитом, если, конечно, его звали Смит — пока однажды ночью я не услышал шум у входа в мою палатку и, вовремя поднявшись, увидел какой-то силуэт.

Этот человек был молод, двадцати с чем-то лет, с коротко стриженными рыжеватыми волосами и озорной улыбкой. Выяснилось, что он рядовой, Джим Холден, из Лондона, надежный парень, желающий торжества справедливости. В тот день, когда я едва избежал виселицы, у него был повешен брат. Его казнили за кражу вареного мяса — это все, что он сделал: стащил миску с вареным мясом, потому что был голоден; на худой конец, это заслуживает порки, но его повесили. Беда была в том, что мясо он стащил у кого-то из личной охраны Брэддока, у кого-то из его собственных наемников.

Это объяснил мне Холден: полуторатысячная гвардия Колдстрим состояла, в основном, из таких же британских солдат, как он, но была и небольшая группа солдат, набранных лично Брэддоком: наемники. В их число входит Слэйтер и его помощник и, что больше всего настораживает, те два солдата, что побывали в Шварцвальде.

Ни у кого из них не было кольца Ордена. Это были головорезы, скоты. Я пытался понять, почему — почему в свое ближайшее окружение Брэддок набрал людей именного такого типа, а не тамплиеров? Чем дольше я наблюдал за ним, тем сильнее у меня напрашивался ответ: он отходит от принципов Ордена.

Я снова глянул на Холдена. Той ночью я хотел прогнать его, но он знал, что самая сердцевина армии Брэддока порочна. Он жаждал отомстить за брата, и потому никакие мои возражения не принимались во внимание. Он собирался помогать мне независимо от того, нравится мне это или нет.

Я согласился, но при условии, что его помощь навсегда останется тайной. Я рассчитывал обмануть тех, кто все время опережает меня, мне надо было уверить их, что я больше не ищу убийц моего отца — чтобы они не опережали меня.

Вот почему, когда мы покинули Голландию, Холден поступил ко мне на службу — камергером, возницей, и как ни крути, всем окружающим он был известен именно в этом качестве. Никто не подозревал, что на самом деле он ведет для меня расследование. Даже Реджинальд.

Пожалуй, главным образом Реджинальд.

Выражение вины на моем лице не укрылось от Холдена.

— Сэр, вы ведь не лжете мистеру Берчу. Вы делаете то же, что и он — утаиваете часть сведений, просто пока вы не убедились, что он тут ни при чем, но я уверен, что доказательства найдутся, сэр. Уверен, потому что он ваш самый давний друг, сэр.

— Мне бы очень хотелось разделить ваш оптимизм, Холден, поверьте мне. Едем, нам пора. Меня ждут дела.

— Слушаюсь, сэр. Но осмелюсь спросить, где именно вас ждут дела?

— На Корсике, — ответил я. — Я еду на Корсику.

— Ого, в разгар революции, насколько я знаю…

— Точно так, Холден. Там, где смута, проще скрываться.

— И чем же вы там займетесь, сэр?

— К сожалению, не могу ответить. Скажу только, что к поискам убийц моего отца это отношения не имеет и для меня представляет лишь второстепенный интерес. Это служба, обязанность, не более того. Надеюсь, пока я буду отсутствовать, вы продолжите ваше следствие?

— Непременно, сэр.

— И проследите, что они утаивают.

— Не беспокойтесь, сэр. Для всех вокруг мастер Кенуэй уже давно отказался от поисков правды. И кем бы они ни были, в конце концов они потеряют осторожность.

Глава 17

25 июня 1753 года

Днем на Корсике жарко, но по ночам температура падает. Не сильно, не до мороза, но вполне достаточно для того, чтобы ночевка без одеяла на каменистом склоне холма сделалась неудобной.

Но помимо холода были дела поважнее, вроде отряда генуэзских солдат, поднимавшегося по склону, можно сказать, незаметно.

Можно было бы так сказать, но я так не скажу.

На вершине холма, на равнине, стояла ферма. Я разглядывал ее уже два дня, обшаривая подзорной трубой окна и двери дома и цепочки сараев и хозяйственных построек и примечая всех, кто приходит и уходит: в том числе и повстанцев, которые являлись с припасами и уходили налегке; а в первый день маленький отряд — я насчитал восьмерых — отправился с фермы, вероятно, на какую-то вылазку: корсиканские повстанцы сражались против своих генуэзских владык. Отряд вернулся уже вшестером, они были измотаны и все в крови, но над ними витал ореол победителей, это было ясно без слов.

Вскоре после этого женщины принесли продукты, и празднество продолжалось далеко за полночь. Сегодня утром прибыли еще повстанцы, с мушкетами, завернутыми в одеяла. Кажется, у них хорошее снаряжение и снабжение; поэтому неудивительно, что генуэзцы стремятся стереть эту крепость с лица земли.

Два дня я рыскал по всему холму, стараясь избегать посторонних взглядов.

Местность каменистая, и мне было где укрыться, чтобы меня не заметили с фермы. Утром второго дня я обнаружил, что у меня есть сообщник. На холме был еще один человек, еще один наблюдатель. В отличие от меня, он не двигался с места, устроившись в каменистых разломах, укрытых кустарником и тощими деревцами, которые каким-то образом сохранились на засушливых склонах.

Мою цель звали Лусио, и повстанцы прятали его. Были они связаны с ассассинами или нет, я не знал, да это было и не важно; просто он был тот, за кем я пришел: парень двадцати одного года от роду, являвшийся ключом к головоломке, которая уже шесть лет терзала бедного Реджинальда. Невзрачный парень, с волосами до плеч, который, насколько я понял из наблюдений за фермой, помогал по хозяйству тем, что носил воду, давал корм животным, а вчера свернул шею цыпленку.

В общем, он находился тут, это я установил твердо. И это было хорошо. Но существовали и затруднения. Во-первых, у него был охранник. При нем все время находился человек в наряде с капюшоном, как у ассассина; он постоянно прочесывал взглядом окрестности, когда Лусио ходил за водой или сыпал цыплятам корм. На поясе у него висел меч, а правая рука стискивалась в кулак. Имеется ли у него знаменитый спрятанный клинок ассассинов? Я поразмыслил. Должен иметься. Мне следует опасаться охранника, это само собой разумеется, так же, как и повстанцев, располагавшихся в доме.

Ферма, казалось, просто кишела ими.

Надо было принимать во внимание еще одну вещь: они явно собирались вскоре уехать отсюда. Вероятно, они пользовались фермой, как временной базой для вылазок; вероятно, они понимали, что генуэзцы скоро начнут расправу и найдут это место. Во всяком случае, они уже выгружали из сараев снаряжение и укладывали его высоченными штабелями на телеги. Я предполагал, что они двинутся на следующий день.

Вечером все выяснится наверняка. И сделать все надо сегодня вечером. Утром мне удалось найти комнату, где ночует Лусио: он помещается в небольшом флигеле вместе с ассассином и шестью другими повстанцами. На входе они произносят пароль, я прочел его у них по губам: «Мы действуем во тьме, но служим свету».

В общем, это операция, над которой надо хорошенько поразмыслить, но, только я собрался уйти с холма, чтобы заняться планом, как обнаружил еще одного человека.