Чужими руками, стр. 11

– Тебя невозможно разбудить, – недовольно произнес микрочип. – Следы ДНК найдены три часа назад. На городской свалке есть старинный, заваленный камнями колодец. На его дне… – Платон уже не слышал ворчание микросхем. Выпрыгнув из постели, он скакал по линолеуму, пытаясь угодить ногой в штанину. Поистине вещий сон…

Рассольников все делал сам, не доверив шерпам и Гальперину даже самой незначительной процедуры. Погонщик обиделся, хоть и не показывал виду. Он демонстративно отправился «проверить лошадей» и до ночи не возвращался.

Платон не давал себе передышки весь вечер и всю ночь. Только к шести утра артефакты были законсервированы и разложены на застеленном пленкой полу большой палатки. Лишь тогда археолог, охнув, распрямил спину, потянулся так, что захрустели суставы, и оглядел свои богатства.

В кладе обнаружилось много экспедиционной чепухи, включая стертые подковы и пустые джутовые мешки. Это барахло приобрело ценность лишь благодаря интересу общества к подлинным раритетам «золотого века». Но археолог нашел и нечто уникальное – небольшой саквояж, принадлежавший самому Шефферу. Ошибка исключалась: частицами именно его ДНК были пропитаны стенки и ручки саквояжа. Оберштурмфюрер спрятал саквояж среди рваной упряжи и пустых консервных банок. Платон нашел всего лишь свалку экспедиционного мусора, но ему сказочно повезло: в куче барахла было зарыто жемчужное зерно…

Глаза археолога слипались, но он не мог удержаться и решил посмотреть содержимое саквояжа. Иначе бы он наверняка умер от нетерпения.

Внутрь были напиханы десятки смятых листов пожелтелой хрупкой бумаги. Не будь коллоида, она моментально рассыпалась бы в пыль, попав на воздух. Это были непальские и английские газеты того времени. На первый взгляд, в саквояже ничего другого не оставалось. Но только на первый.

Платон понимающе хмыкнул и начал, не торопясь, доставать, аккуратно разворачивать и складывать на столе одну газетку за другой. Он словно играл: добавлял удовольствия, оттягивая сладостный миг находки. Но сердце билось все сильнее, на лбу выступила испарина. Рассольников чертыхнулся, захватил разом оставшиеся газеты и вздрогнул: в них было что-то твердое. Нет, в те давние времена никто не оставлял среди сокровищ заряженную мину. Ну, разве что кобру – так она давным-давно сдохла бы и истлела.

Это был камень длиной с мизинец, сероватого цвета, блестящий, формой напоминавший арахис. На нем были высечены четыре иероглифа, не поддающихся расшифровке. Платон не верил своим глазам: в его руках был легендарный камень Чинтамани.

ГЛАВА 4

ТИХАЯ ЛХАСА

В ожидании Объекта Пустельга набиралась сил, лежа в «ванне». Это был резервуар с дождевой водой объемом пять кубометров, который агент первого разбора сотворила из досок и кусков брезента прямо на плоской крыше дома, стоящего на въезде в Лхасу.

Объект приближался к городу. Сопровождающие караван кибермухи регулярно докладывали о его продвижении и уже смертельно надоели своим занудством. Напрасно Пустельга требовала от них сообщать только самое важное – тупые железяки, следуя идиотской инструкции, не давали ей покоя ни днем, ни ночью.

На суше нежную кожу Пустельги приходилось постоянно смазывать увлажняющими и питающими кремами, на которые уходила уйма денег. В результате бока агентши лоснились, отпугивая прохожих, к ним липла дорожная пыль и носимый ветром сор. Утро уходило на поиски душа, а весь вечер – на поиски подходящего ночлега.

«Эти странные наземные создания беспрерывно суетятся в своих жутких городах – собираются в огромные стаи и куда-то несутся, – думала Пустельга, время от времени переворачиваясь с боку на бок. Вода плескалась через край „ванны“ . – Даже отправляясь на водоемы, они и там собираются тысячами и копошатся, как муравьи в муравейнике. В результате часто болеют и живут гораздо меньше, чем положено. Но, как видно, они считают причиной короткой жизни нечто иное. Или им нравится болеть и умирать? Может быть, это – догмат их веры или биологическая платформа массовой психологии? Трудно поверить, но галактика велика, природа многообразна… Интересы вида в целом часто требуют жертвы от каждого конкретного индивидуума.

Люди – существа исключительно стайные, однако они склонны вступать в моногамный брак и создавать семью. И что неизбежно, семьи эти крайне неустойчивы. Нельзя одновременно плавать в двух реках… С детенышами тоже непонятно: чем хуже живет семья, тем их больше. Разобраться с такой арифметикой невозможно.

И все-таки мне кажется, что я начинаю понимать душу этой расы, сколько бы ее ни прятали под всякой мишурой. Одиночество разъедает людей, и многие готовы на все, чтобы из него вырваться. Хотя нередко они так и не решаются себе в этом признаться. Здесь я чувствую свое родство с ними, хотя моя беда вызвана лишь этой треклятой миссией – причиной сугубо объективной. Но, в сущности, какая разница?..

Мне так одиноко здесь, что стаи людей, от которых поначалу меня бросало в дрожь, больше не вселяют ужас. Порой я ловлю себя на том, что в гуще хомо чувствую себя спокойнее, увереннее. А когда глядишь на их пары, парочки, и вовсе охватывает тоска и грусть… Где моя пара? Где половинка моя, на которую можно опереться в трудный момент, ласково потереться мордой, прижаться к теплому шерстистому боку? Без которой внутри пустота, бессильно опускаются ласты, и нет ни сил, ни желания вести с кем-то смертный бой…

Хорошо, что начальство не может отследить эмоции полевых агентов, иначе меня давно бы уже наказали. Жизнь моя и без того мрачна и беспросветна. Я обречена зачахнуть здесь, вдали от родного глубоководья. Ведь засыхает у меня вовсе не кожа, которую я без конца увлажняю, а душа…

И меня постоянно тянет к открытой воде. Долго бороться с этой тягой нельзя. Нельзя месяцами безнаказанно подавлять здоровые инстинкты. Существует некий предел, за которым – распад личности и смерть… А человеческое море слишком далеко от Тибета, и к нему не отлучиться – держит долг, будь он трижды проклят! Есть, правда, реки, но они холодны и стремительны. Те же, что поспокойней, зловонны – хоть умри.

Мысли путаются. Нам вообще свойственна путаница. В Лиге Миров считают, что тому виной – горячая кровь млекопитающего, попавшего в воду. Куда нам до работающих как часы разумных насекомых!.. Слава Самке Глубин, что мы – не они. Некоторые земляне тоже хотят, чтобы человечество маршировало в ногу, но мне гораздо ближе те, кто ходят вразнобой. В коралловых рифах не плавают строем…»

Мысли агентши прервал посторонний звук. К сожалению, ветер дул от нее, и потому самые важные запахи не доходили до ноздрей. А ночная мгла сегодня, как нарочно, была особенно густа.

Пустельга чувствовала: в городе что-то происходит. Повышенная активность Карантина бросалась в глаза, но какая тому причина? Пустельга не знала, что ее подозрительные плескания на крышах домов Лхасы засечены с военного спутника.

Нервозность, охватившую бойцов Карантина, она уловила еще утром. Агентша в принципе всегда готова к активным действиям; эту готовность обеспечивает обильное поступление адреналина в кровь. Но чичипата не ожидала, что людям удастся вычислить ее, агента первого разбора Внешних Конфигураций по кличке Пустельга, и начавшаяся в городе операция нацелена именно на нее. Природный биолокатор в вибриссах на сей раз не помог.