Записки чекиста, стр. 11

КРОВАВЫЙ РАЗГУЛ

Белополяки захватили Киев и Минск. Готовился к наступлению барон Врангель. Эти две силы были главной опорой международного империализма, затеявшего новый поход против Советской России. Антанта пыталась привлечь к участию в нем некоторые малые страны, но из этого ничего не вышло. Реальным союзником Пилсудского и Врангеля была империалистическая Япония, оккупационные войска которой бесчинствовали на Дальнем Востоке.

В эти дни Центральный Комитет РКП(б) призвал рабочих и трудовое крестьянство на беспощадную борьбу с новой вылазкой белогвардейщины и интервентов. В письме ко всем партийным организациям ЦК обязывал коммунистов идти на фронт. Оставляя фабрики и заводы, шахты и рудники, бросая на произвол судьбы и без того разрушенное деревенское хозяйство, десятки тысяч трудового люда прощались с жёнами и детьми и уходили на смертную битву с врагом.

Мог ли я, молодой парень, недавно принятый в ряды партии, не откликнуться на призыв Центрального Комитета?

И, ни с кем не посоветовавшись, не предупредив ни товарищей, ни родителей, я на одном из очередных городских комсомольских собраний тоже записался добровольцем в Красную Армию. Оставалось немногое: утром сходить в военкомат, получить направление и в тот же вечер с воинской частью – на фронт! Потом узнают и дома, но дело будет сделано.

«А что скажет Яков Фёдорович? – кольнула трезвая мысль, когда я возвращался с собрания домой. – Что подумают Балмочных и остальные товарищи? Не пойдёшь же в военкомат, не предупредив никого из них…»

И прежде чем отправляться за назначением, рано утром я поспешил в ЧК. Шёл и мысленно рисовал себе картину, как буду прощаться с друзьями-чекистами, принимать их напутствия и пожелания. Пришёл, и первый, кого увидел, был Яков Фёдорович Янкин.

На весёлое «здравствуйте!» он молча ответил коротким сердитым кивком головы и широко раскрыл двери в свою комнату:

– Заходи. Садись.

Сам тоже уселся за стол, поудобнее, как для долгой беседы, упёрся локтями в подлокотники деревянного кресла:

– Ты, собственно, где работаешь? – спросил меня.

– В ЧК, – ещё ничего не подозревая, простодушно ответил я. – До вчерашнего вечера работал в ЧК, а сегодня…

– И сегодня тоже продолжаешь в ЧК работать! – строго сказал Яков Фёдорович. – Или нет?

– Но ведь я записался… Вчера, на собрании. Добровольцем на фронт иду…

– Что ж, похвально. Остаётся выяснить только один вопрос: ты это решение своё согласовал с руководством? Спросил, отпускает оно тебя или не отпускает?

– Я хотел как лучше. Все ребята едут, почему же мне нельзя?

От недавнего подъёма, с каким шёл на работу, не осталось и следа. Только сейчас дошло до сознания, как нелепо, по-мальчишески опрометчиво я поступил, не посоветовавшись, даже не поговорив ни с кем.

– Ну так вот, – опять, но несколько мягче, заговорил Янкин, – навсегда заруби себе на носу: если работаешь в ЧК – подчиняйся чекистской дисциплине. Своевольничать никому не позволю, а начнёшь бузить, взгрею так, что запомнишь надолго.

Он поднялся из-за стола, прошёлся раз-другой от стены до стены:

– Ты – на Врангеля, я – на белополяков, остальные все по другим фронтам разъедутся. А в ЧК кто? Кто здешнюю контрреволюцию, сволочь бандитскую, спекулянтов и белогвардейских шпионов вместо нас за горло должен хватать? Не подумал, Митя, об этом, со мной не посоветовался. И дома, уверен, ни слова не сказал. Так нельзя поступать, понимаешь? Нельзя! Не имеешь ты права делать, как тебе хочется. Подрастёшь – сам поймёшь почему.

Весь запал мой как ветром сдуло. Начал мямлить о том, что список добровольцев отправлен в военкомат, – не явлюсь, мол, ребята сочтут трусом.

Яков Фёдорович и слушать не стал:

– Иди и работай! С военкомом я этот вопрос улажу. А перед ребятами оправдывайся как знаешь.

Пришлось остаться. Чуть не до слез было горько и стыдно. Но по собственному опыту знал: председатель ЧК шутить в таких случаях не любит.

Постепенно все сгладилось, улеглось, хотя в укомоле товарищи ещё долго подтрунивали над «новоиспечённым добровольцем». А потом развернулись такие события, что о своей оплошности и вспоминать не было когда.

Осенью 1920 года в Тамбовской губернии вспыхнуло крупное кулацко-эсеровское восстание, известное под названием антоновщины. Этот мятеж, охвативший Борисоглебский, Козловский, Кирсановский, Моршанский и Тамбовский уезды, не был, конечно, случайным и неожиданным. Ему предшествовали определённые предпосылки.

Дело в том, что ещё в феврале и марте 1918 года в ряде волостей и сел Липецкого, а также в смежных с ним Задонском, Усманском и некоторых других уездах имели место выступления кулаков против Советской власти.

Кое-где организаторам выступлений удалось привлечь к себе отсталую часть крестьянства. Однако основная масса крестьян на обман не поддалась и кулацкие восстания были быстро подавлены отрядами красногвардейцев.

В том же году, в июне, вспыхнул мятеж в самом городе Тамбове среди мобилизованных из запаса бойцов. Спровоцировали его правые эсеры, а возглавлял так называемый «военный комитет», в большинстве своём состоявший из бывших царских офицеров. Правда, верным Советской власти войскам в течение суток удалось ликвидировать восстание, однако контрреволюционное офицерьё все же успело расстрелять группу тамбовских коммунистов и в их числе комиссара финансов.

Некоторое время спустя кулацко-эсеровские волнения начались опять. Организаторами этих волнений явились Тамбовский губернский комитет партии эсеров и кулацкий «Союз трудового крестьянства», действовавшие, как вскоре выяснилось, по директивам ЦК партии эсеров и, как обычно в таких случаях, по директивам скрывавшихся за его спиной иностранных интервентов.

Тяжёлая обстановка, сложившаяся на фронтах гражданской войны и в тылу, благоприятствовала контрреволюционной вылазке эсеров и кулаков. Голод в стране вынудил Советскую власть временно ввести продовольственную развёрстку, которая вызвала недовольство среди части крестьян. На фронтах усиливался натиск белогвардейцев и интервентов, а в тылу ширилась антисоветская агитация контрреволюционеров. В таких условиях эсерам не составляло особого труда выбрать наиболее подходящий момент для начала мятежа. А подготовиться к нему, как выяснилось, они успели ещё раньше.

Оказалось, что задолго до начала восстания в Тамбове наблюдались неоднократные случаи хищения боевого оружия. Дошло до того, что однажды был ограблен артиллерийский склад, из которого исчезло большое количество винтовок. Поймать преступников не успели, но их следы вели в Кирсановский уезд, где начальником милиции работал бывший эсер А.С.Антонов. Выяснением обстоятельств дерзкого ограбления артиллерийского склада тотчас занялись тамбовские чекисты.

Эти обстоятельства оказались более чем странными. Выяснилось, что Антонов собственной, так сказать, властью уже давно отнимает оружие у направляющихся на восток военнопленных чехов, и те безропотно подчиняются распоряжениям начальника кирсановской милиции, хотя в других местах, с другими представителями Советской власти даже не хотят разговаривать на эту тему.

Где же хранится изъятое оружие? В Кирсанове его не оказалось. А вскоре, предупреждённый о начавшемся расследовании, скрылся и сам Антонов.

Только теперь наконец выяснилось, что он успел заблаговременно переправить большое количество оружия и боеприпасов своим единомышленникам – эсерам, которые скрывались в различных волостях Кирсановского уезда. Ушёл же Антонов на свою главную базу, в дремучие леса Инжавинской волости, где его уже ждала крупная банда головорезов, ненавидящих все советское.

С этих пор инжавинские леса стали как бы магнитом, притягивающим к себе всю человеческую накипь, всех подонков: к Антонову стекалось белогвардейское офицерьё, дезертиры, уголовники и кулаки. Попробовали они открыто выступить против Советской власти в северной части Кирсановского и в отдельных сёлах Моршанского и Тамбовского уездов, но эти выступления были ликвидированы воинскими частями.