Повелители волшебства, стр. 23

– Лучше не бывает... Какого дьявола ты влезла не в свое дело, женщина?

– Что... что ты сказал?!.

Рувиэль не ответил. Колдунья поставила руки на пояс и гневно процедила:

– Я тебе жизнь спасла, а ты спрашиваешь, зачем я влезла не в свое дело?!. Руви, ты же мне обещал, что не станешь его преследовать! И я, как последняя дура, чуть было тебе не поверила! Что, данное слово – данное МНЕ слово – для тебя ничего не значит?!!

– Я не мог пойти против чести. Я должен был его убить.

– Дурак! – Алиана беспомощно всплеснула руками.

– Уйди, женщина, – повторил Рувиэль. – Тебе здесь не место...

Он не договорил, потому как Алиана вкатила ему пощечину. Колдунья подула на руку, онемевшую от удара по жесткой физиономии, и повернулась к Лэйкилу.

– А вы... – с болью и разочарованием проговорила она. – Такой внимательный, такой благородный кавалер... «Ваша воля – закон для меня»... Тьфу!.. – Она покачала головой. – Мне очень жаль, Лорд Лэйкил. Я думала, вы человек слова. Вы разочаровали меня.

Алиана по очереди посмотрела на обоих своих «ухажеров».

– Теперь слушайте меня оба! Я сейчас уйду. И мне нет никакого дела, чем вы тут будете заниматься! Можете продолжить драку, а можете выпить на брудершафт! Мне все равно! С этого дня я больше не желаю видеть ни одного из вас! Тот, кто посмеет заявиться ко мне в замок, может считать себя покойником!

И она ушла. На самом деле. Просто взяла и ушла.

Рувиэль посидел некоторое время у стены, хрипло дыша. Наконец, опираясь на меч, сумел подняться. С минуту стоял, покачиваясь. Выпрямился. Ожоги и раны на теле исчезали на глазах. Отрубленная рука отросла уже сантиметров на пять.

Не обращая никакого внимания на все еще неподвижного Лэйкила. Рувиэль открыл путь и растворился в дымном воздухе. Наверное, вспомнил о каком-нибудь демонском санатории только для членов правящей династии.

...Ледяное заклятие постепенно таяло в жаркой атмосфере Преисподней. Намеренно или нет, но Алиана не закрепила узлов своего плетения. Тем не менее прошло целых тридцать минут, прежде чем Лэйкил смог разлепить губы и кое-как пошевелить левой рукой. Правая пока оставалась неподвижной.

Магией он также не мог воспользоваться. Заклятие было добротным, предназначенным специально для тех, кто был знаком с Искусством волшебства не понаслышке. Оно замораживало не только тело, но и колдовские способности того, на кого было наложено. Энергетика Лэйкила, впрочем, тоже потихоньку «оттаивала».

«Как она развалила мое защитное поле... Одним ударом... – думал Лэйкил, одновременно пытаясь потихоньку ослабить заклинание. – Да, я не ошибся тогда, у Киррана, в самом начале... Она и в самом деле первоклассная колдунья...»

Какое-то осторожное шевеление в дальнем конце пещеры привлекло его внимание.

Через несколько секунд он понял, что это. Несколько импов притаились за выступом скалы и осторожно поглядывали на него.

Прошло пять минут. Лэйкил усиленно пытался освободиться.

Осмелевшие импы выбрались из-за угла и подошли поближе. Но вид «ангела», пусть даже и плененного, вызывал у них определенные опасения, и поэтому они укрылись за большой кучей камней.

Теперь Лэйкил мог слышать их разговор.

– ...Он что, так и будет тут стоять?

– А Босс его знает...

– А... А не пошел бы этот ангел в жопу?!

– Верно! Никаких ангелов нам тут не нужно!

– Ну что, парни, скинем его вниз?!

– Вот еще!.. Лед растает, ангелок выпорхнет на волю, а кому Босс, надерет задницы? Обратно нам. Тебе это надо?

– Ну... вообще-то нет.

– Ну вот то-то и оно.

– А у меня идея!.. Давайте его... это... – многозначительный присвист, – пока он тут весь такой неподвижный? А?...

– Да ну его... – Осторожный и рассудительный имп выглянул из-за камня. – А вдруг он оттает?

– Так мы по-быстрому! – жизнерадостно возразил более молодой голос.

...Когда импы после долгих споров набрались храбрости и высунулись наружу из-под своего прикрытия, Лэйкил, скрипнув зубами, сумел вытянуть вперед левую руку. С рукава посыпались ледяные кристаллы.

Заклинание экзорцизма само легло на язык. И как он умудрился его вспомнить, ведь учил-то в далеком детстве, лет одиннадцать тогда было?! Добрым словом граф Лэйкил помянул своего дядю, заставлявшего ею прекрасными летними днями корпеть над скучными и нудными книжками.

При первых тактах заклинания импы взвыли от ужаса и опрометью ринулись вон из пещеры. Их бледно-розовые поросячьи ушки встали дыбом. Очевидно, им уже был знаком этот текст. Злорадно ухмыляясь, Лэйкил дочитал его до конца.

Хотя заклинание достигло розовых чертенят уже в ослабленном виде (за короткое время они успели далеко убежать), Лэйкил слышал их пронзительные вопли, постепенно стихавшие по мере удаления, еще очень долго.

Через двадцать минут ему, наконец, удалось освободить и правую руку. Дальше дело пошло быстрее. Еще через десять минут он привел в порядок одежду и выстроил заклинание обратного пути.

* * *

Дома он задержался ровно настолько, чтобы дойти до сокровищницы и выудить из нее четыре крупных рубина. Этот набег почти опустошил кладовую. Кроме каких-то жалких бриллиантов, самые крупные из которых были всего-то на двести-триста карат, там уже больше ничего не было. Что ж, похоже, в скором времени гномам предстоит пережить еще одну ревизию.

...Когда он отдал рубины Лорду Киррану, тот с улыбкой положил их в шкатулку. С улыбкой – но молча. В лице Лэйкила было что-то такое, что заставило Киррана на этот раз обойтись без шуточек.

...Вернувшись в Тинуэт, Лэйкил отыскал Дэвида. В последние семь дней они виделись разве что за ужином, да и то не всегда.

Дэвид сидел в библиотеке и что-то читал. Когда вошел кен Апрей, он оторвался от книги и вопросительно посмотрел на графа. Лэйкил поднял руки.

– Все. Завязываю с вечеринками. С завтрашнего дня начинаем твое обучение.

5

Прошел месяц. Теперь Дэвид каждое утро просыпался вместе с рассветом. Бег, зарядка, бой на шестах и все прочее в том же духе. Утром и после обеда – уроки фехтования. Дэвид всегда был «совой», и перестроить собственный распорядок дня ему было не так-то легко, но хозяин замка не оставил ему другого выхода. Если Дэвид не просыпался сам, в шесть часов к комнате появлялся прожорливый гном-уборщик и начинал кусать его за ноги. Дэвид брыкался, орал, отбивался подушкой и норовил спрятать ноги под одеяло, а Лэйкил, стоя в дверях, оглушительно и неприлично ржал. Землянин неоднократно просил его прекратить это издевательство, но господин граф всякий раз отвечал: «Просыпайся сам». И закрывал эту тему. Когда через неделю Дэвид превратился из «совы» в типичного «жаворонка», бешеный карлик перестал появляться по утрам в его комнате.

Мускулы нарастали с поразительной скоростью. Хотя он и не стал совершенным атлетом, приятно было, потрогав бицепс, ощутить под кожей уже не дряблый кисель, а кое-что потверже. Изменилась и скорость реакции. Дэвид ощущал себя полным энергии, ему постоянно хотелось бегать, прыгать, драться. Еще хотелось есть. Насколько он понял из слов Лэйкила, это было временное явление, вызванное общей перестройкой организма. Почти каждый день Лэйкил совершал с его гэемоном – так здесь называли энергетическую сущность всякого живого существа – какие-то манипуляции, задавал определенную программу, а тело пыталось под эту программу подстроиться. Отсюда и ускоренный обмен веществ, и повышенный аппетит.

Тренировки разбавлялись медитациями и общими лекциями о принципах волшебства. Во время одних медитативных упражнений Брендом должен был размышлять над определенными картинами, представлявшими, как правило, нагромождение каких-то абстрактных линий и цветовых пятен. Во время других он должен был созерцать пламя, или льющуюся воду, или темноту. Во время третьих он должен был вообще ни о чем не думать.

Лэйкил что-то делал с его энергетикой, но что именно – об этом хозяин замка говорил редко. Впрочем, впечатления, будто бы Лэйкил пытается что-то скрыть, не возникало, скорее казалось, что он не всегда может найти подходящие слова на «нормальном» языке, чтобы объяснить, что именно он делает. Давид понимал лишь, что далеко не все изменения были связаны с трансформацией его тела. Было еще что-то, куда более тонкое... Через месяц Лэйкил привел его в центральный зал замка. Остановившись неподалеку от луча света, пронизывающего середину зала, он сложил руки на груди и заговорил: