Натюр Морт, стр. 19

Месяц пролетел незаметно. Белогорский втянулся в работу и не заметил, как наступила зима. Она и так уже давно обосновалась в городе, а смотреть на календарь у Антона не было времени. Новые поручения, которые ему давали, больше походили на активное утверждение жизни, чем первые два. Антон склонялся к выводу, что Польстер с банкиром были, слава Богу, скорее исключением, нежели повседневной рутиной. Он совершил впечатляющее количество добрых, исполненных человеколюбия поступков, – правда, не бескорыстно, но есть-то надо всем. К тому же в тайниках его души не назревало никакого протеста против сложившегося положения дел; Антон это чувствовал, расценивал как признак внутренней склонности к добру и считал, что вполне сумел бы делать то же самое и бесплатно. Таким образом, поводов к угрызениям совести совершенно не оставалось. И отношение к жизни формировалось здоровое, положительное, безразличное к мишуре и суете – а мишурой и суетой было все, в чем жизнь так или иначе проявлялась. Проявления, как и положено по определению, считались вторичными и малоценными, а их источник – голая, абстрактно-живая жизнь – главным, незапятнанным благом.

Вдохновляло Антона и то обстоятельство, что «УЖАС» быстро разрастался, завоевывая выгодные позиции. Ферт строил планы участия в местных выборах; появились разнообразные группы поддержки, подготовительные курсы для кандидатов и даже первичные молодежные подразделения. Вскоре Белогорский обратил внимание на странные синяки и ссадины, что стали появляться на лицах коллег. Дня не проходило, чтобы кто-нибудь не заявился в общее собрание с подбитым глазом или рассеченной губой. Поначалу Антон не придал этому большого значения, но увечья множились, а сами пострадавшие не спешили с объяснениями. Так что Антон, не в силах разгадать загадку, обратился с вопросом прямо к Ферту. Тот не стал ничего скрывать:

– Мундир обязывает, коллега. Организация показывает зубы. Мы готовим акцию под общим девизом: «Пусть мертвые хоронят своих мертвецов». Приходилось слышать?

Антону не приходилось.

– Это Иисус Христос сказал, – сообщил Ферт менторским тоном. – Один юноша, собравшийся отправиться с Ним, попросил повременить, так как хотел похоронить отца. И Христос ответил ему именно это, – Ферт по привычке снова сунул очки в рот.

– Что – убиваем кого-то? – спросил Антон шепотом.

Ферт расхохотался:

– С ума вы сошли, молодой человек! Забыли, где работаете?

– Тогда с чего у людей морды битые? – с тупым недоумением воззрился на него Белогорский.

– Всякому действию есть противодействие, – пожал плечами Ферт. – Настоящий этап нашего развития предусматривает борьбу со всевозможными проявлениями культа смерти. Общество инертно и косно, оно не желает расставаться с традициями, которые успели уже превратиться в инстинкты. Вот и деремся, – молвил инструктор с неожиданной простотой. – И до вас, коллега, очередь дойдет, не беспокойтесь.

– Я не беспокоюсь, – ответил Антон недовольно и отошел.

Часом позже его подозвал к себе Коквин.

– Завтра у нас запланирован рейд, – сообщил он озабоченно. – Можно сказать, разведка боем. Я буду нужен здесь, в центре. Звено поведет Недошивин. Без нужды ни во что не ввязывайтесь, но если уж вынудят – спуску не давайте.

– А поподробнее нельзя? – спросил грубовато Антон.

Коквин смерил его взглядом.

– Почему нет, пожалуйста. Нужно будет взять под контроль морг, крематорий и церковь. Действовать по обстановке – конечно, при возможности действия. В случае численного перевеса противника – отступить. Ну как – ясно в общих чертах?

– Что-то вырисовывается, – согласился Белогорский.

– Завтра не забудь принести пальто, шапку и брюки попроще, – предупредил его Коквин.

* * * * *

Следующий день – морозный и солнечный – начался с мелкого самодурства.

– Построиться, – хрюкнул Недошивин, враждебно глядя на группу.

– Чего? – протянул потрясенный Холомьев. – Видали – калиф на час!

Глаза у ангелоподобного Злоказова сделались – как по Ерофееву – отхожими. Щусь наморщил нос, Белогорский напустил на себя непрошибаемый вид.

– Осади, – процедил Злоказов. – Не то, когда меня поставят…

– Черт с вами, – Недошивин еще больше насупился, хотя больше было уже некуда.

– То-то, – успокоился Холомьев. – А то – «построимся»…

– Слушай маршрут, – Недошивин повысил голос, не желая уступать ни пяди сверх потерянного. – Пункт первый – морг Мариинской больницы. После – церковь, за ней – крематорий или погост, куда повезут. И там, и там попытаемся отбить. Вопросы?

Команда молчала. Антон, как самый зеленый, счел нужным все-таки спросить:

– Я не совсем понял – что отбить? Покойника?

– Покойника, – прохрипел Недошивин.

Белогорский широко раскрыл глаза:

– Да? А зачем?

Тут Злоказов толкнул его локтем:

– Чего ты пристал? Время придет – увидишь. Это ж враг, бестолочь!

Антон замолчал.

– Форму снять, переодеться в гражданское, – приказал Недошивин.

Дотошный Антон собрался снова влезть с расспросами, но в этот раз его остановил Щусь:

– Куда ж нам светиться-то, подумай?

Уже потом, когда акция осталась в прошлом, Антон нашел вполне естественным, что «УЖАС» не афиширует эту сторону своей деятельности. Если существование врага еще могло быть принято как обязательное условие, то методы борьбы с ним могли показаться непосвященным недостаточно привлекательными. Однако Белогорский уже не видел ничего зазорного в выражении «на войне как на войне» и безропотно переоделся.

По дороге в морг Антон сморозил чудовищную глупость: предложил купить цветы – с единственной целью замаскироваться в толпе скорбящих. Но даже обычно доброжелательный Щусь поднял его на смех.

– Для сотрудника «УЖАСА» принести на похороны цветы – примерно то же, что вдове явиться в подвенечном платье, – сказал Щусь Антону. – Или обожраться окороком еврею. Как ты не понимаешь, что все наши силы направлены против идиотских, сатанинских ритуалов?

– Понял, понял, – огрызнулся Антон. – Что вы все на меня набросились?