Мой друг Бобби, стр. 15

И всё-таки, в конце концов, Джамаи-бабу сумел переубедить отца. Джамаи-бабу не зря адвокат, он убеждать умеет!

Прощание было трудным: Бина плакала навзрыд, отец хмуро отводил глаза, а у меня всё время щипало в носу.

На четвёртый день, после того как, по нашим расчётам, отец должен был выехать из Рангуна в Калькутту, японцы бомбили Рангун. У нас в Мандалае известие о бомбёжке вызвало настоящую панику — все понимали, что скоро японские самолёты доберутся и до нас.

Доктор уже позволял мне выходить, и я своими глазами видела суматоху на улице и во дворах. Люди бегали, таскали узлы и чемоданы, грузили вещи на телеги и в повозки. Каждый стремился поскорей уехать, словно думал, что японцы будут целиться именно в него.

Ввели затемнение. По ночам выли сирены воздушной тревоги. Японские самолёты прилетали всё чаще. Мы выскакивали из дому, мчались в убежище и целыми часами тряслись там от ужаса…

Бина теряла от страха голову при первых сигналах воздушной тревоги. Урмила причитала так громко, что, наверное, японцам было слышно, всё звала свою покойную маму и заранее оплакивала нас. Джамаи-бабу молчал и ходил мрачнее тучи. Одна я усиленно всем показывала, что ничего не боюсь.

…Сирена взвыла плачущим детским голосом, и через минуту на город посыпались бомбы. Вокруг грохотало, взрывалось, трещало. Я почему-то вспомнила, что Джамаи-бабу говорил, будто японцы рисуют солнце на своих бомбах. А они их всё бросали и бросали, как сумасшедшие, хотя и так уже всё ходило ходуном: и дома, и даже деревья в садах…

Мы кинулись было в убежище, но остановились, не зная, как поступить: нельзя было прятаться самим, а животных оставить взаперти в клетках. Животные перепугались и заметались с лаем и воем.

В конце концов мы решились: взяли с собой Джека, Джилл, Диану и обезьянку Рупи. Я бросилась за Бобби, но мне не позволили отвязать его, сказали, что и без медведя страшно. Бобби так ревел, что все его боялись. Мы бежали в укрытие под крики попугаев:

— Держи-вора-держи-вора!

Пока я болела, Миа и Тин Тат приходили навещать меня, несмотря ни на какие ужасы. Но когда наконец прозвучал отбой после этой бомбёжки, Тин Тат прибежал не ко мне, а к Джамаи-бабу.

— Господин Чаудари, — выпалил он, — отец просил сказать, что мы уезжаем из города, может быть, вы к нам сейчас зайдёте?

Совсем не время было оставлять нас одних в доме, но Джамаи-бабу поспешил к друзьям — кто знает, придётся ли ещё увидеться?

Я не знала, что сказать, и молча вложила в руку Тин Тата мой лучший игрушечный пистолет, у Тин Тата так и брызнули слёзы из глаз. Он всхлипнул и побежал вдогонку за Джамаи-бабу.

Джамаи-бабу возвратился в ту самую минуту, когда во двор влетела Миа с криком:

— Папу убили! Папа не шевелится!

Бина и Джамаи-бабу вместе кинулись в дом портного Алиджана. За ними — мистер Джефферсон и У Ба Со.

Мне велели оставаться дома под присмотром Абдула.

Их очень долго не было. Когда они вернулись, я узнала, что Алиджана убило осколком бомбы прямо перед домом. Наверное, это была та самая бомба, которая упала так близко, что у нас повылетали стёкла. Миа спаслась — она была в укрытии.

Миа была так потрясена, что даже не плакала. Бина пыталась накормить её, но Миа не ела. Я села рядышком с ней и молчала, потому что не могла придумать никаких слов. Я не могла поверить, что всё это происходит на самом деле.

Абдула послали за мистером Джефферсоном. Мистер Джефферсон пришёл, и началось обсуждение планов отъезда. Абдул и У Ба Со сидели на полу и давали советы. У Ба Со собирался пешком уйти в свою деревню, как только все разъедутся. Судхира и Урмилу мы должны были забрать с собой в Индию.

Вдруг Джамаи-бабу грохнул кулаком по столу. Я подскочила от неожиданности.

— Вот что, Абдул! — сказал Джамаи-бабу. — Это моя страна! Пускай я не бирманец, а бенгалец — какое это имеет значение? Я здесь родился, мне Бирма как родная мать, а сейчас я должен бросить её! Не жить мне, Абдул, если я уеду!

Слова Джамаи-бабу совсем перепугали меня. И без того всё так ужасно переменилось! Город горит, людей убивают.

Тем временем Джамаи-бабу взял себя в руки и сказал нормальным голосом:

— Так, собираем собак, кошек, птиц и отправляемся в лес.

Но как отправиться? По улицам с муравьиной скоростью движется непрерывная цепочка машин, повозок, тележек.

Сначала хотели было перевести всех животных со двора мистера Джефферсона к нам, но когда мистер Джефферсон стал соображать, кого из собак взять с собой, он вдруг заявил:

— Нет, я передумал. Некуда мне ехать. Англия воюет. Если умирать, то здесь. Помогу вам собраться, провожу вас и переберусь куда-нибудь за город. Можете оставить со мной собак: Джека, Джилл, Багху и Диану. Всех остальных выпустите в лес, иначе они погибнут.

— Миленький мистер Джефферсон, — зарыдала я. — Возьмите, пожалуйста, Бобби! Не бросайте Бобби!

Мистер Джефферсон обнял меня и сказал странным охрипшим голосом:

— Мини, моя девочка! Война жестокая вещь. Я тебя очень люблю, Мини, но Бобби взять не могу. Бобби умный зверь, и его придётся выпустить в лес.

Я разрыдалась так, что даже Миа наконец заплакала вместе со мной.

Я услышала, как Джамаи-бабу открывает клетку попугаев и говорит им:

— Лиа, Пиа — летите в лес!

Попугаи вышли из клетки, настороженно помаргивая. Повертели головами, забрались обратно на жёрдочку в клетке и затараторили:

— Неужели-неужели-неужели!

Я в жизни не видела, чтобы Джамаи-бабу плакал, но тут он выкрикнул, давясь слезами:

— Да катитесь вы, кому говорят!

И зашагал к дому. Лиа и Пиа так и остались сидеть перед открытой дверкой.

Мы уезжали рано утром следующего дня. Мы поедем через лес на аэродром, а по дороге мы выпустим на свободу всех обитателей нашего двора. Все вещи оставим дома — самолёты берут только беженцев, да и то неизвестно, успеем ли мы на самолёт. Скоро они перестанут летать. Тогда беженцам придётся уходить пешком. В Мандалае нельзя оставаться. Японцы объявили по радио, что они сотрут Мандалай с лица земли.

Миа едет с нами. Ей уже достали билет, записав её как дочку Бины и Джамаи-бабу.

— Как её оставить, бедную, она теперь круглая сирота, — плакала Бина.

Урмила помогала ей плакать.

15

Абдул и У Ба Со трудились всю ночь, сооружая клетку на колёсах из самой большой повозки, которую нам удалось достать.

Перед самым рассветом мы в последний раз накормили животных и стали грузить их в повозку.

Бобби я кормила сама. Бобби ел с большим аппетитом и даже облизывал мою ладонь. Поев, он лизнул меня в лицо. Я почувствовала, что сейчас заплачу, и, чтобы сдержаться, тихонько окликнула его:

— Бобби!

Бобби придвинулся поближе ко мне.

Когда четырёх собак уводили во двор к мистеру Джефферсону, мы старались не смотреть на них. Собаки чуяли беду и жалобно подвывали. Даже Джек забыл свои иностранные манеры и повёл себя, как обыкновенная дворняга.

Бобби усаживали в повозку последним.

Абдул, который тоже провожал нас, погладил Бобби по носу и сказал:

— Домой едешь, Бобби, в лес.

Мы не могли смотреть животным в глаза, и Джамаи-бабу распорядился накрыть клетку на колёсах.

— Тронулись! — приказал он. — Неизвестно, когда мы доберёмся до места.

Мы уселись в машины — в нашу и в машину мистера Джефферсона, совсем как в тот день, когда мы ехали на охоту. Но как же всё переменилось!

Клетку на колёсах прицепили к нашей машине. Всё было готово. Джамаи-бабу включил зажигание и не поглядел больше в сторону родного дома, который мы покидали.

Машины двинулись. Миа громко зарыдала. Бина безмолвно утирала слёзы. Урмила приготовилась к обмороку. Джамаи-бабу резко бросил через плечо: