Мой друг Бобби, стр. 14

Я сняла свою красную ленту и повесила её на ветку, чтобы не заблудиться и найти обратный путь.

Даже без верёвки Бобби не отходил от меня ни на шаг. Он послушно топал рядом.

Скоро мы нашли дерево, усыпанное крупными красными ягодами, такими сочными на вид! У меня слюнки потекли. Я подпрыгнула, ухватилась за нижнюю ветку и пригнула её вниз. Только я потянулась за ягодами, как Бобби пихнул меня в бок, и я выпустила ветку. Я разозлилась на Бобби и вцепилась в другую ветку. Бобби сердито заворчал.

Что с ним творится? Я положила в рот красную ягоду и тут же выплюнула. Ягода была такая противная, что меня даже замутило. А вдруг она ядовитая? Какое счастье, что я её не проглотила! Так вот почему Бобби не хотел, чтобы я ела эти ягоды!

Мне показалось, что я отравилась. С помощью Бобби я пробралась к маленькому озерку, блеснувшему из-за деревьев. Насилу добрела до берега. Пока я плескала пригоршни холодной воды в лицо и полоскала рот, чтобы избавиться от горечи, Бобби быстро залез на дикую вишню, которую я и не заметила.

Теперь мне сильно захотелось пить, но по поверхности озерка скользили какие-то насекомые. Однако деваться было некуда. Раз уж поселилась в лесу, придётся пить воду со всякой гадостью и не думать, что будет, если я её проглочу. Я опустилась на четвереньки и стала по-собачьи лакать прямо из озера. Диана была бы довольна, если бы видела это зрелище. Диана бы, наверное, подумала, что и меня можно чему-то научить. Только я пила с закрытыми глазами, чтобы не видеть, как все эти насекомые скользят ко мне в рот.

Напившись, я почувствовала себя лучше. Подошла к вишне, позвала Бобби вниз. Бобби сразу слез, и мы вдвоём стали объедать с нижних веток кисловатые вишни. Дикие вишни показались мне очень вкусными.

Когда мы покончили с нижними ветками, я потянулась повыше и услышала странный шелестящий звук. Я сразу же увидела — и окаменела, Большая змея скользнула с ветки и повисла на хвосте, медленно раскачиваясь в воздухе. Голова с раздувшимся капюшоном оказалась прямо против моего лица.

Я не смела дышать. Я чувствовала, что Бобби видит змею из-за моего плеча, но Бобби тоже не шевелился. Замерла и змея. Было слышно лёгкое шевеление листвы под ветерком. Я покрылась гусиной кожей.

Я даже не поняла, что произошло, когда сильный удар в спину свалил меня на землю. Раздалось злобное шипение. Ему ответил яростный рёв. Я чуть приподняла голову и увидела, что Бобби размахивает лапами, стараясь попасть в змею, а змея пружинисто бросается на Бобби. Бобби молниеносным движением впился в змею зубами. Змея обмякла и сползла на землю. Бобби рвал на части змеиное тело и втаптывал в землю куски. Потом он кинулся ко мне и ткнулся носом мне в лицо, чтобы узнать, жива ли я! Но я отпрянула от Бобби, потому что испугалась как бы на его морде не остался змеиный яд.

Я долго пролежала на земле, не в силах подняться на ноги. Мне было страшно хоть на миг закрыть глаза — я снова видела мерзкую голову с раздутым капюшоном, медленно раскачивающуюся передо мной, и мне снова делалось плохо от страха.

Наконец я встала и почувствовала, что нездорова. Глаза болели от яркого света, голова кружилась, я вся горела как в огне. Может, у меня температура поднялась?

Погода испортилась. По небу неслись пухлые облака, похожие на белых слонов. Удар грома заставил Бобби в испуге прижаться ко мне. Теперь меня бил озноб. Бобби тоже дрожал, значит, и он заболевал. У медведей часто поднимается температура. Но у меня-то отчего? Мы сидели, тесно обнявшись, и дрожали вместе.

Когда нам стало лучше, мы двинулись по тропинке. Бобби как будто полегче стало, а у меня по-прежнему кружилась голова, и я чувствовала тяжесть собственных век.

Ветер усилился и посвистывал в зарослях. Мы слышали голоса каких-то животных и птиц, но я ничего не видела. Я ни на миг не отпускала Бобби от себя в страхе, что он может за кем-то погнаться и бросить меня одну. Бобби то вышагивал на задних лапах, то опускался на все четыре. Он был явно встревожен, глазки его так и бегали, а это всегда придавало Бобби глупый вид.

Мне было трудно думать, но я всё время помнила, что надо двигаться в направлении разрушенной пагоды и нашего убежища, которое я отметила красной лентой. Однако мы всё шли и шли, а местность казалась совсем незнакомой. Где мы? Неужели заблудились? Ни пагоды, ни красной ленты. Деревья, густая листва, птичьи крики, подвывание ветра и раскаты грома. Я не знала, как найти дорогу, и мне хотелось плакать.

Теперь я уже не сомневалась, что мы сбились с пути.

Пошёл дождь, сначала небольшой, а потом всё сильней и сильней. Через некоторое время полило так, будто кто-то решил хорошенько прополоскать землю с неба. Мы оба промокли до костей. Надо было укрыться от ливня. Нам попалась расселина под большим камнем. Мы забились в расселину и плотно прижались друг к дружке. Я совсем забыла, что Бобби не человек, а медведь и что у него тёплая шуба. Я пыталась согреться, прильнув к широкой спине Бобби, но дрожь никак не унималась. Время от времени Бобби тыкался в мою щёку, будто хотел подбодрить.

Не знаю, долго ли мы так просидели. Наверное, долго. Дождь перестал, но зато ветер дул сильней прежнего. У меня всё путалось в голове. Предметы странно расплывались перед глазами. Если я открывала глаза, мне хотелось спать, если закрывала, мне казалось, что они открыты. Я понимала только, что Бобби со мной, и это было хорошо.

Потом мне почудился голос. Очень знакомый голос, но доносился он издалека. Это отец, и он зовёт меня: «Мини, Мини!» И другие голоса стали звать: «Мини, Мини», а ветер своими завываниями всё старался заглушить их.

Голоса приблизились. Я пыталась ответить, но не смогла и только крепче вцепилась в мохнатую спину Бобби.

Чьи-то руки подняли меня. Мне хотелось заплакать, но не получалось, просто слёзы текли по лицу, как вода.

14

Меня разбудил воробьиный гомон. Я лежу в моей собственной комнате. На залитом солнцем подоконнике яростно ссорятся воробьи.

У изголовья кровати сидит отец. Когда он увидел, что я открыла глаза, он подскочил на стуле.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил отец.

Тут я всё вспомнила: наш побег, лес, змею, грозу…

— Хорошо, — ответила я и удивилась, что у меня такой слабенький голос.

Отец провёл рукой по моим волосам.

Я немножко помолчала. Потом осторожно спросила:

— А. где Бобби? Как он себя чувствует?

— Бобби совершенно здоров. Ты за него не беспокойся.

Меня долго лечили. Джамаи-бабу, отец, мистер Джефферсон, У Ба Тин, Бина часто заходили проведать меня. Они сидели около моей кровати и разговаривали. Но все они как-то поскучнели. Никто не шутил, никто не смеялся.

Я поняла из разговоров, что началась война. Отца отзывали обратно в Калькутту. Иностранцам было опасно оставаться здесь. Европейцы отсылали свои семьи на родину самолётами. Многие мужчины ушли воевать. А бенгальцы почти все уже уехали в Индию.

Однажды отец сказал Джамаи-бабу:

— Пратул, Мини выздоравливает, и я думаю, что нам пора собираться домой. Меня отпустили всего на неделю и то, как ты знаешь, очень неохотно. Лучше всего нам уехать бы всей семьёй, но раз ты говоришь, что у тебя ещё дела, я возьму Мини с собой, а вы приедете потом.

Джамаи-бабу и слышать об этом не желал.

— Ну как можно? Мини только на поправку пошла, а вы хотите везти её поездом до самого Рангуна! Время неспокойное, даже в нашем квартале чёрт знает что творится, а уж в поездах! Девочка просто не выдержит поездки! Не надо торопиться, пускай Мини окрепнет, а потом вместе с нами приедет прямо в Калькутту.

Мистер Джефферсон и У Ба Тин были на стороне Джамаи-бабу, но отец стоял на своём. Никак не хотел, чтобы я оставалась в Мандалае.