Тринадцатая (ЛП), стр. 27

— Ты позволил ему причинить мне боль.

Все тело напрягается.

Я дал ему причинить ей боль.

Черт подери, я позволил ему причинить ей боль.

У меня нет времени, чтобы остановиться. Я успокою ее потом, а прямо сейчас должен заняться им, чтобы он молил Бога больше никогда не оказываться в моем доме и никогда не пытаться пользоваться моими девушками. Я ринулся в его сторону, хватая его за горло и сильно сжимая.

— Это не то, чем кажется! — кричит он, хватая ртом воздух. — Она позвала меня сюда.

Это вынуждает меня взять его голову и ударить ее о стенку ванны. Я слышу, как трещит его череп, слышу крик Тринадцатой и вижу, как начинает течь кровь из его пробитой головы. Джош выкручивается, нанося удары в живот. Рыча, я делаю несколько шагов назад. Он атакует меня, и я уклоняюсь в последний момент. Парень бросается на меня со спины, и его рука цепляется за повязку на глазу, срывая ее.

Я поворачиваюсь к нему, сжимаю его плечи и замахиваюсь в пах, ударяя дважды. Ревя от боли, он падает на землю. Встав на колени, хватаю его голову руками. Поднимаю его, затем заношу свою голову и ударяю его так сильно, что он теряет сознание. Когда я ослабляю хватку, его тело с глухим стуком приземляется на пол. Трясу головой, чувствуя, как мой мир начинает вращаться. Если ты бьешь кого-то головой, это отнимает много сил.

Не подумав, оборачиваюсь и смотрю прямо на Тринадцатую.

И понимаю, что у меня нет повязки на глазу.

***

Тринадцатая

Я слышу собственный стон, когда смотрю на него с пола. Он навис надо мной, но даже отсюда я могу видеть его лицо. Мое тело покалывает, когда я глазами путешествую по нему, впервые видя его целиком. Уильям просто смотрит на меня, тяжело дыша, его рот приоткрыт. Наши взгляды встречаются, и на мгновение в комнате наступает абсолютная тишина.

Тогда я перевожу взгляд на его… О, Боже.

Сейчас все обрело смысл, как будто все, через что мы прошли в течение последних нескольких недель, наконец, стало понятным.

Он искалечен.

У него только один прекрасный голубой глаз.

Второй уродливый, поврежденный.

Я смотрю на него и в данный момент не чувствую ничего, кроме искренней печали. Глаз, когда-то в былом красивый, теперь белого цвета. Он по-прежнему на месте, но покрыт дымкой и выглядит… жутко. Однако это еще не все. У него нет брови - это просто множество рубцов. Похоже, это ожог. Слезы начинают катиться из глаз, когда позволяю себе взглянуть на поврежденную кожу, и вижу, что она такая до самого уха.

Это занимает чуть меньше четверти его красивого лица, но эта четверть испорчена... она просто… испорчена. Его кожа, глаз, весь участок кожи просто безобразен.

Я не могу остановить слезы, не могу прекратить разглядывать его. Так трудно перестать. Когда все представлено так, то все выглядит по-другому, но в то же время, от него по-прежнему невероятно захватывает дух. Он отворачивается, прежде чем я могу рассмотреть больше, поднимает с пола повязку, натянув ее перед тем, как снова повернуться ко мне.

Смотрю на Джоша на полу, и меня пробирает дрожь.

Он пытался изнасиловать меня.

Глаза болят от слез, чувствую, как все сжимается глубоко внутри меня. Склоняю голову, пытаясь сдержать тошноту. Смотрю на свою руку, ту, что так яростно терла полотенцем, пока Уильям бил Джоша. Он заставил прикоснуться к нему рукой. Я вздрагиваю всем телом и крепко обнимаю себя руками.

— Он… тебе больно?

Я поднимаю лицо и смотрю на Уильяма.

Моего сломленного Уильяма.

— Нет.

— А он...?

Изнасиловал меня? Это он хотел сказать.

— Нет. Он заставил... т-т-трогать его, — шепчу я.

Уильям вздрагивает, но быстро скрывает это. Он протягивает руку и, взяв меня под мышками, поднимает и ставит на ноги. С его руками вокруг меня я чувствую тепло. Он выводит меня из ванной и усаживает на кровать.

— Г-г-где ты был? — плачу я, когда он отстраняется.

— Прости, Тринадцатая… Я не... Прости.

Он выпрямляется, и я вижу, как сильно он обеспокоен. У него отняли контроль в его собственном доме и одна из нас пострадала из-за этого. Он поворачивается боком, и я вижу обожженную кожу на его лице. Мое сердце запинается, но я не могу удержаться от вопросов о том, что с ним случилось.

— Что с тобой случилось? — спрашиваю я тонким, смиренным голосом.

Он дергается, дрожь проходит через все тело. Поворачивается ко мне, его челюсть напряжена.

— Это не твое дело.

Я прищуриваюсь.

— Вот почему ты взял нас? Кто-то сделал тебе больно?

Он снова вздрагивает.

— Я сказал, это не твое дело, — рычит он, его голос полон яда.

— Ты думаешь мне противно от этого?

Я вижу, как расширяется один его глаз, когда мой вопрос смущает и потрясает его.

— Тебе должно быть противно.

— Почему? — спрашиваю я, поднимаясь на ноги. — Потому что ты не идеален? Никто не идеален, Уильям. Изъяны на лице не меняют того, что находится внутри. Это не делает тебя уродливым, только ты сам можешь сделать себя уродом.

Он долго смотрит на меня, затем наклоняется ближе.

— Никогда больше не смей говорить со мной об этом.

Уильям поворачивается и идет к двери. Затем вспоминает о бессознательном охраннике и шторме в ванной. В следующий момент он выходит, волоча охранника за собой, толкая его к холлу. Он собирается уйти, но я не дам ему. Уильям больше не может убегать. Я устала от этой игры. Я хочу знать, что это значит. Мне это нужно, чтобы собраться с силами.

Так что я ударила его тем, что знала.

— Ты боишься, что меня это не волнует? — плачу я. — Может быть, ты боишься, что я не могу увидеть красоту за шрамами? Они мне не мешают, Уильям. Других девушек они тоже не будут волновать.

Он застывает в дверях, разворачивается и влетает внутрь, хватая меня за плечи, и сердито трясет.

— Единственная вещь, которую я презираю, это ложь. Никто не может любить зверя, Тринадцатая, если ты еще раз соврешь мне, то пожалеешь об этом.

Затем он отпускает меня и вылетает из комнаты.

Глава 21.

Уильям

— Уже прошло больше недели, сэр, вы уверены, что не хотите видеть одну из них?

Я стою напротив окна в своей комнате, наблюдая за девушками в саду. Они играют в волейбол. Ещё одно вознаграждение за выполнение всех действий, которые им было велено делать.

— Я не заинтересован, — рычу я, сжимая пальцы на подоконнике.

— Что-то случилось?

— Всё в порядке, просто у меня нет заинтересованности во встрече с ними, — огрызаюсь я, оборачиваясь.

— Я понял, сэр, прощу прощения.

Я быстро киваю головой и возвращаюсь на свое место. Он не понимает. Никто не понимает. Она увидела меня. Она видела уродство, которое находится за маской. Она видела монстра, видела часть меня, которую я не могу вернуть в прежнее состояние. Она изменила правила игры. Никто не должен был когда-либо увидеть меня. Всё не так, как я планировал. Я теряю контроль.

— Вы все ещё устраиваете ужин завтра вечером для вашего отца?

— Да. Обговорите с девушками меню.

— Им нужно будет обслуживать?

Я думал о том, что произошло в прошлый раз, и решил, что дам девушкам ещё один шанс проявить себя. Это не имеет ничего общего с желанием снова увидеть её.

— Да. Те же девушки, что и в прошлый раз.

— Хорошо, сэр.

— Всё? — ворчу я.

— Да.

Он уходит, прежде чем я могу сказать что-либо ещё. Я возвращаюсь к окну и смотрю вниз на Тринадцатую. Она смеется, когда прыгает за мячом. Потихоньку становится счастливой: усвоила, что я здесь, чтобы защитить её. Они все это поняли. Но она знает, кто я; знает какой я.

Она пыталась сказать мне, что увечья на моем лице не имеют никакого значения.

Лгунья.

***