Джинкс, стр. 53

Все это заняло немалое время. Джинкс заскучал. Он подплыл к окну, вылетел сквозь него на свет летнего дня. Вознесся над вершинами деревьев и снова увидел зелень, уходившую во все стороны к горизонту.

Ему было спокойно здесь… вот только Ужас тревожил его. И рубка леса, которая будет продолжаться, пока все не исчезнет. Не останется больше деревьев, – а значит, и живущих под их сенью людей и тварей.

Джинкс вернулся на прогалину и снова влетел сквозь окно в мастерскую.

Туда вошла кошка, обнюхала тело Джинкса.

Симон сгреб ее за загривок.

– Джинкс тебе не пара, – сказал он и выбросил кошку в коридор.

Глава?двадцать?третья

Противусолонь [28]

Поднявшись по лестнице, что вела в его спальню, до тринадцатой – считая снизу – ступеньки, Симон опустился на колени, коснулся ее и произнес незнакомое Джинксу слово. Послышался щелчок, затем стрекот отпирающегося замка, и ступенька поднялась в воздух. Симон опустил руку в полость под нею и достал оттуда зеленого стекла бутылку, которую Джинкс едва успел узнать – чародей тут же сунул ее в карман.

«Выходит, он попирал мою жизнь ногами», – гневно подумал Джинкс. Симон же опустил в хранилище бутылку с собственной жизнью и запер его.

И пошел в кухню.

– Значит, так. Мне понадобится ваша помощь – всех вместе.

– Ты собираешься вернуть в Джинкса его жизнь? – спросила Эльфвина.

– Ту, что спрятал в бутылку, – добавил Ривен.

– Ну, разве они не умнички? – восхитилась Дама Гламмер. – Великие небеса, так ты, Симон, держишь жизнь бурундучка в бутылке? Темная магия, вот что это такое!

– Ничего подобного, – ответил Симон. – Это магия чародеев.

– Ну, а я о чем? – сказала Дама Гламмер. – Темная магия. Чародейские штучки.

– Я никакого волшебства творить не умею, – сказал Ривен.

– Сотворишь, если я прикажу, – ответил Симон. – Вымойте руки и приходите ко мне.

Он развернулся и ушел в южное крыло, оставив дверь открытой.

Эльфвина и Ривен замерли на пороге мастерской, глядя на тело Джинкса. Окруженное множеством меловых знаков, оно приобрело несколько таинственный вид.

Дама Гламмер, пройдя мимо них, обогнула рисунки и встала у одной из жаровен.

– Заходите, птенчики.

– Да под ноги смотрите! – рявкнул Симон, едва они сделали по первому шагу.

– Знаешь, Симон, если ты будешь орать на птенчиков, им не захочется помогать тебе, – сказала, ухмыляясь, Дама Гламмер. Джинкс видел, что все происходящее представляется ей неимоверно забавным.

– Тоже верно. Встаньте у жаровен, птенчики. Не наступайте на символы! – Таким напряженным и сварливым Джинкс Симона еще не видел – похоже, он здорово нервничал из-за предстоящего чародейства. Что, вообще говоря, не радовало.

Джинкс нырнул в окно и еще раз взлетел над Урвальдом. Он вовсе не был уверен, что хочет ожить. Здесь он свободен и может вечно любоваться восходами и закатами.

Но с другой стороны, он был единственным, кто знал о грозящей Урвальду опасности. И если он так и будет порхать над лесом, то, скорее всего, ничего ей противопоставить не сможет.

А есть еще Эльфвина и Ривен, которые, похоже, ужасно горюют из-за того, что он… ну, в общем, умер, – и есть еще Симон.

И Джинкс проскочил сквозь каменную стену обратно в мастерскую.

Симон как раз протягивал Эльфвине горящий факел. Девочка взяла его и осторожно подступила к указанной Симоном жаровне. Сунула в нее факел, жаровня окуталась дымом. Тем временем Симон подозвал к себе Ривена и – с чуть большей учтивостью – Даму Гламмер и им тоже выдал по факелу. Потом и сам взял факел и разжег четвертую жаровню.

– Теперь встаньте вокруг Джинкса – нет, не так близко! Мне нужен круг, а не равнобедренный треугольник, – Симон подошел к своим помощникам, и стал толчками расставлять их по местам. – Вот так, лицом к нему.

И наконец, сочтя расстановку удовлетворительной, сам занял место в кругу у тела Джинкса.

– Ну, чего вы ждете? Пошевеливайтесь!

– Это ты нам говоришь? – спросил Ривен.

– А кому же еще? Джинксу?

– Вообще-то, мог бы и Джинксу, – ответила Эльфвина, подступая вместе с другими на шаг к телу.

–?Теперь идите по кругу! Нет-нет, противусолонь!

–?Противусолонь, птенчики, означает против движения солнца, – сказала, легонько подтолкнув Ривена, Дама Гламмер. – Это нужно, чтобы дать заклинанию обратный ход.

– Я знаю, что такое противусолонь, – пробормотала Эльфвина.

Сверху казалось, что тянущиеся за факелами языки пламени образуют кольцо над головами четверки людей. Джинкс смотрел, как оно медленно вращается вокруг тела, которое выглядело в падавших на него желто-оранжевых отблесках почти живым.

Симон монотонно запел что-то на неведомом Джинксу языке.

– Мы тоже должны тебе подпевать? – спросил Ривен.

– Молчи. Нет, – ответил Симон и запел снова.

Поднимавшийся от факелов и жаровен дым вился вокруг Джинкса подобно жизням, вырвавшимся из бутылок Костоправа. Сознание Джинкса путалось, как если бы происходившее внизу было не реальностью, а сновидением. Кольцо огня и ритмичный напев вырвали его из действительности и перенесли куда-то в такое место, где он уже не понимал, почему висит под потолком, а не соединяется с собой, лежащим на полу.

Симон остановился, преклонил колени. Ривен наткнулся на него.

– Встаньте на колени, все. Возложите ладони на тело.

Теперь все четверо стояли на коленях вокруг Джинкса, и шесть ладоней лежали на нем – не хватало только ладоней Симона.

Чародей глянул вверх, в точности туда, где плавал Джинкс, не уверенный, впрочем, что он и вправду здесь плавает.

– Если все получится, Джинкс, ты, скорее всего, почувствуешь себя так, словно только что упал с верхушки огромного дерева. Прости!..

Он достал из кармана зеленую бутылку, склонился над телом, откупорил ее и сразу поднес к губам Джинкса.

И тот почувствовал, что плавно скользит, приближаясь к своему телу. Он мог и не делать этого. Выбор у него был. Он мог улететь и парить над Урвальдом. Джинкс приостановился, завис прямо над телом, а затем принял решение.

Последний участок пути оказался особенно трудным. Джинкс инстинктивно сопротивлялся происходившему.

– Не шевелись, мальчик! – Симон положил ладони ему на плечи.

А потом шевелиться Джинксу уже и не хотелось – нисколечко. Все его тело превратилось во вселенную, тянувшуюся к бесконечно удаленному горизонту, за которым кончалась боль. Ничего, кроме боли, он не ощущал. Насколько мог судить Джинкс, он остался в мастерской наедине с болью, а может, и мастерской-то никакой не было. Боль заново соединяла и сращивала его кости, распределяла по прежним местам мышцы, заставляла костный мозг производить огромные количества крови – взамен потерянной, – Симон когда-то рассказывал ему об органах, скрытых в человеческом теле, но теперь Джинкс ощущал каждый из них с превеликой силой.

– Принесите ему что-нибудь попить, – наконец пробился сквозь боль голос Симона, и эхо его рассыпалось бесконечными повторениями, звеня внутри черепа Джинкса: «что-нибудь попить нибудь попить что-нибудь по-пи-пи-пи…»

Ему хотелось снова покинуть пропитанное болью тело. Зря он сюда вернулся.

– Все хорошо, – сказал Симон. – Все хорошо, Джинкс.

Это звучало как мольба, не заверение.

– Да, – с немалым трудом выдавил, наконец, Джинкс. Все хорошо. Боль ушла, оставив по себе лишь жуткое воспоминание, от которого, решил он, обязательно надо будет избавиться.

– Ну вот, давай сюда питье, поднеси к… да нет, не обливай же его, дурочка! Сходи за другим.

– Извините, – прозвучал голос Эльфвины. – Но вы совершенно уверены, что, сказав хоть разок «пожалуйста», прямо на месте и умрете?

– Пожалуйста. Не шевелись, Джинкс. Полежи, пока твои кости не срастутся полностью.