Цапля ловит рыбу, стр. 15
— Ты ел?
— Нет, как обещал. Чем кормят?
— У нас? В первом буфете для транзитных пассажиров и во втором глазунья, холодец. Кофе сурового разлива. В четвертом пельмени. Только привезли.
Денисов подумал.
— Четвертый. Все. Еду.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
«Ремонт»
«В моей смерти прошу никого не винить. 6 января Жанзаков».
Запись была выполнена четким, хорошо выработанным почерком, с большой степенью связанности букв. Содержание не допускало разночтений: автор считал, что в обозримый период жизнь его может прекратиться, и брал всю меру ответственности на себя.
Домой Денисов не уехал.
За несколько комнат, в кабинете, спал Кравцов. Денисов не стал его будить, полистал блокнот. Несколько страниц в нем было отведено убийствам, замаскированным под самоубийства. Но были записи, касавшиеся непосредственно самоубийств.
«Что замечательно — воры, бродяги, каторжники, для которых преступление обратилось в ремесло, почти никогда не лишают себя жизни», — удивлялся автор дореволюционной книги «Самоубийство с древнейших времен до наших дней» Булацель.
Его современник в работе с характерным названием «Последние дни самоубийц» заметил:
«Самоубийцы более или менее долго грустят, необыкновенно мрачны, высказывают желание наложить на себя руки…»
Выписки сделаны были, когда Денисов занимался делом Ланца, труп которого был обнаружен на платформе.
Убийство Ланца было раскрыто, а заметки остались, их так и не пришлось использовать.
«В моей смерти прошу никого не винить…» — Денисов убрал бумагу в сейф.
Записка эта только еще больше все запутывала.
«Самоубийце ни к чему деньги, специально запрошенные Жанзаковым со счета в Душанбе…»
Он заварил чай. Позвонил дежурному:
— Кравцов не давал знать о себе?
— Сидит напротив.
— Скажи, чтоб зашел.
Через минуту на лестнице послышались шаги. Скороход, бывший воспитанник Спортивной школы Олимпийского резерва Кравцов входил в кабинет.
— Почти не спал, — мальчишеское гладкое лицо было довольным.
— Что-нибудь удалось?
— Установил абонентов, которым Сабиров звонил из Крылатского.
— Как связь с Прибалтикой?
— Преотличная. Сабир заказывал директоров кинотеатров. — Кравцов достал блокнот, похожий на денисовский «Фише-Бош», подарок французской фирмы — изготовительницы несгораемых шкафов. — Кинотеатры: «Вария» Тарту. В Таллине — «Сыпрус». В Риге и Вильнюсе — «Юрмала» и «Литва». Пока руководства нет на месте, но обещали, что до обеда переговорят с каждым директором,
Кравцов отхлебнул чаю. — Горячий!
Оперуполномоченный одернул манжеты, поправил галстук. Два поколения Кравцовых перед ним, подвизаясь на поприще внешней торговли, учились со вкусом носить вещи, безупречно завязывать галстуки. Приобретенные навыки они передали третьей смене.
— По городу ничего такого не слышно?
— Спокойно.
— Несчастных случаев?
— Ничего нет.
— Хорошо. — Денисов взглянул на телефон, было такое чувство, что Лина, которой он обещал позвонить еще накануне, сейчас позвонит сама. — Не забыл, о чем я говорил вчера?
— Все помню. Крылатское, соседи по дому, лифтеры. И репродукции «Цапля ловит рыбу» — на опознание съемочной группе… Кроме того ты объявил: к вечеру ты свободен.
— Все равно.
Кравцов допил чай.
— Приступаю…
По едва слышным шагам в пустом коридоре Денисов проследил его путь.
Телефон действительно зазвонил.
— Алло! — это был драматург. — Я знал, что вас застану. Доброе утро. Как сводка?
— Без изменений.
— Никаких проблесков? Ну что ж! Отсутствие новостей — хорошая новость. Вас на сегодня оставляют с нами? Не заменят?
— Я буду до конца. — поправил бумаги на столе.
— Чудесно. Я о чем звоню? Седьмого февраля Сабир был в Сосногорске. В Коми АССР. Я разговаривал с его первой женой.
Денисов не ответил.
— Вы знали! Это мне урок!
Денисов перевел разговор:
— Из Средней Азии никаких известий? В Ташкент звонили?
Да. Там тоже ничего не знают. Мы разделились, по очереди несем вахту. Сейчас моя смена.
— А Жанзакова?
— Тереза — сова, только недавно заснула. Лучше ее не будить. Что-нибудь передать?
— Я хотел бы поговорить с ней, когда проснется. Пусть позвонит… — Он продиктовал номер дежурного. — Там будут знать, где меня найти.
Лина так и не позвонила.
«Может, еще спит?»
Он написал на клочке бумаги: «Хозяйственный магазин», — сунул в карман.
Лина как-то сказала: «У тебя рядом хозяйственный. Ничего не надо покупать. Посмотри только, какие там стиральные порошки. Я после работы заеду». Он, конечно, забыл.
Вместо Лины позвонил дежурный:
— Какие планы? Скоро начальство будет звонить.
— Уезжаю на станцию, в поезд киносъемочной группы.
Вместо бритоголового в чапане, Эргашева, службу у «лихтвагена» нес уже знакомый Денисову застенчивый, с ломающимся баском, ассистент по реквизиту.
— Добро пожаловать, — он по-восточному поджал руку к животу.
— А что Эргашев? — Денисов кивнул на платформу.
— Пошел к диспетчеру. Скоро будет.
— Проводница приехала?
— Здесь.
Вдвоем они прошли в вагон. Денисов сразу отметил чистоту в малом тамбуре, протертые двери. В конце коридора урчал пылесос.
— Представить вас? — ассистент по реквизиту пошел впереди, вдоль змеившегося по проходу электрокабеля.
— Спасибо.
— Проводница оказалась болезненно тучной, немолодой, в халате, в мягких домашних шлепанцах. Она беспокойно переживала свой недуг.
Разговор оказался неожиданно коротким, непродуктивным.
— Они у себя в купе — я у себя. Уберусь, чай вскипячу и лягу… Такое обострение с ногами, не приведи Господь!
— Кто-нибудь приходил к Жанзакову при вас?
— Я не смотрела. У меня натирка из чеснока — много с ней не походишь! Запашище. Да еще жжет!
Отвечая Денисову, она несколько раз тяжело наклонилась: сломанная спичка, оставшаяся после пылесоса, кучки мусора — не могла видеть беспорядок.
— Неделю не была, а считай, грязью заросли…
— Зайдите с нами в купе. Это займет несколько минут.
Сногсшибательных открытий он снова не сделал. Однако, некоторые предметы после знакомства с близкими и друзьями актера виделись уже другими глазами.
В накрахмаленной салфетке лежала тяжелая серебряная ложка, рядом вилка и нож («влияние Терезы…»), сбоку, у окна, стояла («по-видимому, ее же подарок…») африканская деревянная статуэтка — слон и слониха; изящно выточенный хобот слонихи покоился на мощном крупе шедшего впереди самца.
Денисов еще раз внимательно посмотрел подбор книг: ''Происхождение семьи, частной собственности и государства», Ромен Роллан — собрания сочинений, несколько популярных брошюр, уже виденные им при первом осмотре: «Точечный массаж», «Я умею готовить» Матьо.
Он вспомнил характеристику драматурга: «Широкий диапазон чтения. Психология творчества, восточная медицина…»
Тетрадь в коленкоровой обложке лежала на своем месте над постелью вместе с конвертом, из которого Сухарев почти сорок восемь часов назад изъял записку, сразу же изменившую весь ход событий.
Денисов снова увидел на обложке незамысловатые строчки Овчинниковой:
«Забудь судьбу мою, забудь. И, если встретишь ты другую…»
Он не собирался ни составлять протокол, ни изымать доказательства. Образ жизни актера, окружавшие его предметы могли определить путь дальнейших поисков.
Метр за метром осмотрел он купе. Вещей у Жанзакова было совсем мало — кроссовки, махровый халат, несколько сорочек.
Внимание его снова привлекли разновеликие эстампы на стене; пейзаж и натюрморт.
«Один художник видит картофелину на блюде величиной с сельский дом, второй — овраг и опушку леса размером в таранку. Может, первый был просто голоден…»
Он перелистал книги. На одной — по геологии недр — имелся автограф: