Ничего кроме надежды, стр. 170

« Самая засекреченная война нашей истории » , – сказал о минувшей войне Юрий Слепухин. И хотя « секреты » вроде бы раскрываются, – жить от этой правды не становится легче. XX век вообще (я Россию, прежде всего, имею ввиду) обернулся к нам многими трагическими ликами и гримасами. Он еще весь в запутанных узлах. Вторая Мировая война не только погубила десятки миллионов жизней, изменила судьбы народов. Она покалечила души, смешала добро и зло, правду и ложь. Вот в чем мучительнее всего разбираться. И – нужно разобраться!

...Помните, как начинает свой рассказ о пережитом на войне шолоховский Андрей Соколов? – « Иной раз не спишь ночью, глядишь в темноту пустыми глазами и думаешь: « За что же ты, жизнь, меня так покалечила? За что так исказнила? » Нету мне ответа ни в темноте, ни при ясном солнышке... Нету и не дождусь! » Уже более полувека литература о войне пытается ответить на эти вопросы, которые вместе с шолоховским героем задавали и задают себе миллионы людей. И – находят все новые и новые, нередко трагические ответы.

Понятно, что легче от этого не становится. Устами одного из близких себе персонажей Юрий Слепухин говорит, что « война не только лучшее раскрывает в человеке, но и худшее тоже, она раскрывает его целиком, выворачивает наружу все, что есть у него в душе » ( « Ничего кроме надежды » ). Сегодня русская литература по-новому всматривается в уходящее прошлое, во все, что в нем « вывернуто » , сдерживая и стоны боли, и агитационное усердие .

Это в полной мере можно сказать о военной тетралогии Юрия Слепухина. После первых трех книг – « Перекресток » , (канун войны), « Тьма в полдень » (жизнь в оккупации), « Сладостно и почетно » (антифашистское движение в нацистской Германии), он пишет роман « Ничего кроме надежды » , в котором доводит события до дней Победы.

Как бы много о войне ни было написано, в этих книгах Юрий Слепухин не идет уже известными путями, хотя полемически соприкасается со многим. И в полемике правда чаще всего на его стороне. Дело здесь не только в таланте, но и в том еще, что Юрий Слепухин обладал опытом лично пережитого, которого не было почти ни у кого из писавших и пишущих о войне (тут вспоминаются, разве что, два Семиных – Виталий Семин и Леонид Семин, чьи пути в каких-то « перекрестках » сближались с путями Юрия Слепухина). Им, Юрию Слепухину, в том числе, не нужно было « перевоплощаться » . Они вбирали в себя жизнь по обе стороны фронта, были погружены во всю ее трагическую подлинность. Поэтому и наш автор тетралогии о войне столь многолик и в то же время един. Он переживал весь этот опыт лично. И не по выбору, а « сплошь » . Поэтому герои его романов: мужчины и женщины, советские солдаты и офицеры, офицеры и солдаты вермахта, « остарбайтеры » и их надсмотрщики, русские эмигранты и партизаны-подпольщики, – не роли, не маски, не заемные фигуры из готового политизированного набора, а – личное, пережитое, испытанное, как говорится, « на своей шкуре » , своей судьбой, пропущенное через собственную душу... И рискну сказать даже: Юрий Слепухин как мало кто знает не только то, какие эти люди – разные. Но и какие при том – похожие. Они – люди XX века: и советские, в том числе юные энтузиасты, и западные, в том числе разноликие немцы. И у тех, и у других головы и души немало заморочены всякими « переломами » , пропагандой, соблазнами, страхами, иллюзиями. Но самое сильное и главное в его книгах то, что они – люди прозревающие. Ведь « проклятые вопросы » кажутся нам такими неразрешимыми больше всего потому, что мы не умеем или боимся посмотреть правде в глаза. Писатель с самого начала шел на это.

Романы Юрия Слепухина имели поэтому нелегкую судьбу. Например, последний из них был напечатан в « Неве » с немалыми купюрами (тогда иначе было нельзя); теперь движение к правде стало свободнее, полнее. Стало быть, и « вопросы » начинают поддаваться пониманию. И, может, потому становятся « решимее » . Они – как это нередко бывало в литературе о войне – все меньше упираются в идеологические догмы. События переживаются героями Юрия Слепухина – и нами, читателями, – на человеческом уровне. Поясню эту мысль: я, например, очень высоко ставлю роман Василия Гроссмана « Жизнь и судьба » . Но это – роман непримиримой идеологической антитезы. Там противники никогда не поймут друг друга. Они – смертельные враги. У Гроссмана – кромешный ужас взаимонасилия идей, столкнувшихся в слепой взаимной ярости. И принесших все человеческое в жертву своей догме. Такую же полемику вели в своих книгах многие (напомню из недавних еще Георгия Владимова). Но в таком мире ЧЕЛОВЕКУ НЕЛЬЗЯ ЖИТЬ! Это мир взаимо - и самоуничтожения. В романах Юрия Слепухина почти нет этого накаленного, доведенного до самоослепления идеологического бесовства – и с той и с другой стороны – перед которым бессильно все живое: народная мудрость, человеческое сердце, разум, душа. Юрий Слепухин не обличает, не казнит людей не подлежащими обжалованию приговорами, – он думает вместе с людьми, старается понять их – и тех, и этих. Не давит на читателя, и поэтому читатель ему верит. И верит потому, что получает возможность разбираться в происходящем сам! Юрий Слепухин показывает: а как все это было, как люди переносили (или не переносили!), как жили (и как погибали); он дает честные и компетентные показания. И тогда перед нами встает правда истинного правосудия: не умолчу, не солгу, не поддамся каким бы то ни было соблазнам.

И лишь в редких случаях – эти случаи воспринимаются как событийный « комментарий » – возникают вполне возможные сами по себе эпизоды сюжетных обострений (комсомольское подполье в романе « Тьма в полдень » ), антигитлеровский теракт ( « Сладостно и почетно » ), заговор « остарбайтеров » ( « Ничего кроме надежды » )... Есть и другие острые повороты событийной интриги. Но, по-моему, все же не в этом главная сила Слепухина-романиста. Его книги не нуждаются в « оживляже » . Правда Юрия Слепухина – в человеческой многоликости, в откровенности, с которой мы начинаем понимать разных людей, а не тратим свои симпатии и антипатии на идеологизированных марионеток, как это бывает порою и в книгах о войне.