Киммерийское лето, стр. 24

ГЛАВА 9

На следующий день старт не состоялся, потому что утром у Светланы начался приступ мигрени — обычно это бывало как минимум на сутки. Родители уехали на работу, Юрка возился с машиной, Светлана лежала в темной комнате с грелкой на голове, Адамян засел за рояль и негромко наигрывал что-то элегическое — возможно, Грига, Ника не была уверена. Самой ей заняться было нечем, а читать не хотелось.

Томясь бездельем, она побродила по комнатам, потом натянула старый тренировочный костюм, спустилась во двор и заползла к Юрке под машину. Здесь было прохладно.

— Тебе помочь чем-нибудь? — спросила она.

— Чем же ты мне поможешь, только измажешься… Ну, хочешь, так подавай инструменты. Не простудись смотри на асфальте — а то подстелила бы, в багажнике есть брезент.

— Ничего, асфальт не холодный…

Некоторое время работали молча. Ника послушно вкладывала в Юркину черную от масла и грязи руку то ключ на четырнадцать, то ключ на семнадцать, то шприц, то еще что-нибудь такое же грязное и железное. Потом, набравшись храбрости, спросила небрежным тоном:

— Послушай, а тебе нравится Адамян?

Юрка ответил не сразу — ключ в его руке, которым он затягивал какую-то гайку, сорвался в этот момент, с силой ударив в днище; Нике на лицо упал кусочек сухой грязи, что-то посыпалось, едва не запорошив глаза.

— А, ч-черт, — с болезненной гримасой прошипел Юрка и подобрал звякнувший об асфальт ключ. Лишь кончив затягивать гайку и попросив у Ники плоскогубцы, он сказал: — Арт хороший экспериментатор…

Ника подождала продолжения и спросила:

— Нет, а как человек?

— В этом смысле я ведь его не очень знаю, — опять помолчав и как бы нехотя ответил Юрка. — Мы работаем в разных отделах, он в экспериментальном, я в теоретическом… Но вообще-то он парень вполне… Черт, все-таки руку я себе расшиб порядочно. Есть у вас в машине аптечка?

— А что? — испуганно спросила Ника.

Юрка показал ей кровоточащую ссадину на суставе.

— Ой, это же нужно сразу промыть и продезинфицировать — беги быстро домой, я тут все уберу!

— Погоди ты, не мельтешись. Если есть аптечка, дай мне йод и немного ваты…

Ника торопливо выбралась из-под машины, достала аптечку. Юрка, к ее ужасу, обтер пострадавшую руку тряпкой, намоченной в бензине, потом прижег ссадины йодом.

— О'кэй, — сказал он. — Знаешь, водители-профессионалы уверяют, что бензин — отличный дезинфектант… И ведь в самом деле, никто из них не возит с собой аптечек, а руки они калечат постоянно. Бензинчиком, говорят, промоешь — и заживает как на собаке… А почему он тебя заинтересовал, Адамян?

— Ну, просто… Мы ведь едем вместе, и… просто хочется знать; кто с тобой едет!

— Это Светка решила его пригласить. Пожалуй, идея оказалась удачной, с таким попутчиком не соскучишься, — Юрка коротко улыбнулся ей и стал собирать инструменты. — Ты иди, я тут сам закончу…

— А ты что сейчас собираешься делать?

— Мыться!

— Не-е-ет, а потом?

— Потом? Поваляюсь, почитаю, может и подремлю. А что?

— Да нет, ничего, — Ника мотнула головой, отбрасывая от щеки волосы. — Просто я подумала, что, может быть, стоит организовать какое-нибудь мероприятие. Если, конечно, Светка оживет.

— Честно говоря, я не особенно рвусь, — сказал Юрка, перетирая тряпкой ключи и укладывая их в инструментальный ящик.

— Тогда ты просто байбак! — сказала Ника и показала ему язык.

Юрка сказал, что язычище у нее что надо, собрал свое хозяйство, снял комбинезон, оставшись в шортах и майке, потом хлопнул крышкой багажника и ушел в подъезд, насвистывая «летку-енку».

Нике вдруг захотелось потанцевать, а потом стало грустно Все было как-то не так. Она забралась в беседку, где по вечерам старички-пенсионеры читали свои газеты, и сидела, раскачиваясь взад-вперед, поджав ноги под скамейку, держась за ее края и без слов мурлыкая тот же привязчивый мотивчик, что свистел Юрка. Возможно, ей стало грустно именно от этой мелодии — несмотря на легкий, беззаботный по первому впечатлению ритмический рисунок, она всегда казалась ей исполненной какой-то пронзительной тоски. Итальянский фильм, где эта безысходно-веселая «летка-енка» проходила как лейтмотив, кончался самоубийством героини, — возможно, именно поэтому праздничная мелодия звучала теперь так тоскливо.

Ника сидела пригорюнившись, перестав даже раскачиваться, и очень жалела себя. Действительно — вся компания разъехалась, Андрея вообще унесло за тридевять земель, еще влюбится в кого-нибудь там на целине. В романах на целине всегда влюбляются. И неизвестно еще, что получится из этого ее путешествия, — может вообще не получиться ровно ничего хорошего.

В нескольких шагах от беседки, за оградой из тоненьких молодых топольков, на игровой площадке возились малышата из соседнего детсада — деловито посыпали друг друга песком, что-то строили, запускали игрушечный красный вертолетик. Если не считать детей и их воспитательницы, дремлющей в сторонке на солнцепеке, двор — большой озелененный двор благоустроенного микрорайона — был совершенно безлюден. Пенсионеры по утрам прятались по своим квартирам, боялись ультрафиолетового излучения — солнце, говорят, в этом году опять неспокойное. Где-то включили радио, Анна Герман с милым акцентом пела о том, как страшно ходить в лес одной, потом ее сменили задорные «Филипинки», а «Филипинок» — Эдита Пьеха.

Нужно было идти мыться, переодеваться, вообще что-то Делать, а вставать не хотелось, не хотелось выходить на солнце из прохладной тени беседки, не хотелось даже шевелиться. «Ленивая я стала до отвращения, — самокритично думала Ника, разглядывая руки, покрывшиеся от бензина белым, словно шелушащимся налетом. — Вот есть же на свете активные, динамичные натуры, а я живу, как австралийская коала. Нельзя так жить, конечно нельзя, я ведь это прекрасно понимаю…»

Повздыхав еще и напомнив себе, что лень — мать всех пороков, она наконец вышла из беседки и направилась к подъезду. «Огромное небо, огромное небо, — рыдающим голосом пела Пьеха, — огромное небо — одно на двоих…» Ника опять вздохнула, посмотрела на небо и тоже нашла его огромным и ярким и вообще очень хорошо приспособленным для того, чтобы стать именно небом на двоих. Вот и Анна Герман пела о том же самом: что одной быть нехорошо.

Из подъезда навстречу ей легкой походкой теннисиста вышел ослепительный Адамян в дымчатых очках.

— А я за вами! — объявил он жизнерадостно. — Поехали куда-нибудь в центр, Вероника, хочу познакомиться с Москвой. Вы сумеете показать мне самое интересное, я уверен, — и он ловким движением подхватил ее под локоток.

Ника высвободила руку, слишком изумленная, чтобы смутиться такой решительной атакой с ходу.

— Да вы что, — сказала она невежливо, — в центр в таком виде?

Она отступила на шаг и слегка расставила руки, словно приглашая разглядеть себя получше. Адамян сделал это очень обстоятельно, даже очки снял.

— Вы изумительны, — сказал он, прикрывая глаза. — Да, да, именно в таком виде! Костюмчик, правда, тесноват, но это лишь подчеркивает совершенство вашей прелестной фигурки. А впрочем, можете и переодеться — вам пойдет все… Словом, я вас жду здесь!

Ника с пылающими щеками скрылась в подъезде. Вот дура в самом деле, нашла что надеть, он еще решит, что она сделала это нарочно! «Я вас жду здесь» — подумаешь, какая уверенность в себе. Пусть ждет хоть до завтра!

Однако пока лифт вез ее на шестой этаж, она передумала. Собственно, почему бы и не поехать? Он явно хотел ее ошеломить: ах, такой блестящий ученый, ядерщик и все такое — и вдруг милостиво удостаивает своим вниманием какую-то девчонку. Нарочно для того, чтобы она прониклась священным трепетом А вот и фиг ему! Она примет это как должное, подумаешь, невидаль — ядерщик…

Нарочито не спеша, Ника умылась, подправила ногти, долго расчесывала волосы. Наряжаться не нужно, это ни к чему, можно надеть то же платье, что и вчера. Просто и скромно.