Средневековая Англия. Путеводитель путешественника во времени, стр. 13

Крепостной может избавиться от рабского положения двумя способами. Первый – лорд сам его освободит. Второй – побег. Если крестьянин сбегает в город и живет там год и один день, то официально становится свободным. Естественно, при этом он лишается всей собственности, которой владел в поместье, а его ближайшего родственника мужского пола оштрафуют. Если он женат, то его жену и детей выгонят из дома, а все имущество семьи конфискуют – так что женатые мужчины сбегают редко. Если они и пытаются, то жены обычно следуют за ними и силой возвращают обратно. Кроме того, стоит помнить, что свободному человеку не всегда живется лучше, чем его кузенам-крепостным. Если он даже владеет каким-нибудь ремеслом, то у него нет ни инструментов, ни денег, чтобы открыть собственное дело. Большинству беглых нечего продать, кроме своего труда, а он очень дешев. Но благодаря беглым крепостным – обычно младшим сыновьям, надеющимся заработать, – население города постоянно держится на одном уровне. Бедняки в трущобах умирают от недоедания, травм и болезней, но им на смену нескончаемым потоком приходят молодые люди, живущие в дешевых тесных комнатках и кое-как сводящие концы с концами, работая в опасных и неприятных условиях.

Не меньшая разница в богатстве и статусе, чем между крепостными в поместье (у кого-то есть больше 30 акров земли, у кого-то всего один-два), есть и среди франклинов и йоменов (свободных земледельцев). На вершине иерархии находятся те, кому удалось получить во фригольд достаточно земли, чтобы обеспечить семью, – они даже в состоянии нанимать работников, которые помогают им обрабатывать землю. Еще у них может быть несколько слуг. Но даже внутри этой группы есть различия. Выше всех – те, кто арендует у лорда поместье целиком и управляет им, словно они сами помещики. После Великой чумы так случается довольно часто: лорды с удовольствием избавляются от рисков, связанных с управлением поместьями, отдавая их в аренду за фиксированную плату [16]. Франклины, арендующие поместья, размывают границу между дворянством и крестьянством, женясь на дочерях эсквайров. Человека, который сам назначает бейлифа, имеет слуг, родственников среди джентри и председательствует в поместном суде, уже трудно назвать крестьянином.

Большинству свободных крестьян, впрочем, живется хуже, чем арендаторам поместий. Как и у крепостных, у них редко есть хотя бы виргата земли на общих полях. Они, очевидно, не могут возделывать все 30 акров сразу – треть нужно оставлять под пар, – так что приходится себя обеспечивать с оставшихся 15 или 20 акров. В урожайный год у них даже останется определенный избыток, в неурожайный им придется довольно трудно. У вольных крестьян бывают и другие права, например пасти скот на пастбище лорда или собирать дрова в лесу, но когда случается сразу несколько неурожайных лет подряд, фригольдерам приходится туго. Особенно плохо – тем, у кого меньше восьми акров (а это почти половина всех свободных крестьян). В самые ужасные годы (например, во время Великого голода 1315–1317 годов) крепостные крестьяне жили даже лучше, чем вольные. В таких обстоятельствах ничего не остается, кроме как продать имущество более богатому франклину и наняться батраком.

По всем вышеописанным причинам, когда вы приедете в деревню на лошади, увидите, как жена одного крестьянина, наклонившись над забором, болтает с другой, и подумаете, как здесь все красиво и гармонично, не забывайте, что вы не видите ни неравенства, ни напряжения, ни страхов. К трем или четырем семьям, из которых чаще всего выбирают местных чиновников (мажордома, присяжных, сборщиков десятины, дегустаторов эля, констебля и ответственного за изгороди), вряд ли очень хорошо относятся те, кто больше всего пострадали от их обвинений в поместном суде. Некоторые семьи считают себя выше других, потому что те – крепостные или кто-то из них нанялся слугой. В большинстве деревень местного помещика либо уважают, либо ненавидят. Общая идея, особенно в начале века, состоит в следующем: чем жестче помещик (будь он хоть аббатом, хоть рыцарем) относится к арендаторам земли, тем больше его будут бояться и уважать. В целом крестьяне действительно уважают помещиков. Это вовсе неудивительно: крепостные обязаны своему лорду всем: и землей, и средствами к существованию, а во время сбора урожая и на Рождество он устраивает пир для всех. Крестьяне очень редко грабят дома и угодья помещиков. Идея, выдвинутая во время восстания Уота Тайлера в 138 году, – «все крестьяне должны быть освобождены от крепостной зависимости» – стала следствием скорее изменившейся ситуации после Великой чумы, чем длительного периода классовой ненависти.

Люди вне сословий

Вы уже поняли все недостатки системы «трех сословий». Епископы тоже берут в руки оружие и сражаются, да и землей могут владеть наравне с графами и баронами. В некоторых случаях богатый крестьянин ничем не отличается от бедного джентльмена. Но еще более значительный недостаток модели – многие люди вообще в нее никак не вписываются. Например, где в ней располагаются купцы и торговцы? Из первой главы мы знаем, что примерно восьмая часть всех англичан живет в городах: к какому из «трех сословий» принадлежат горожане? Их трудно назвать «теми, кто работает», потому что их доходы не перечисляются лордам. А как же все остальные? Как насчет, например, жонглеров, акробатов и шутов? Моряков, слуг и зарождающихся профессионалов – врачей и юристов? Как их вписать в три сословия?

Люди, не входящие в сословия, – едва ли не самые интересные из всех, с кем вы встретитесь. Например, слуги. Вы наверняка предположите, что слуги находятся в самом низу общественной иерархии, даже ниже тех, кто работает. Но, как скажет вам любой слуга, за любую службу положена награда, а размер этой награды зависит от того, кому и в какой должности вы служите. Королевский пристав – слуга, но, будучи вооруженным исполнителем королевской воли, он обладает немалой властью – намного большей, чем богатый купец, чьи товары, возможно, его отправили конфисковать. Эконом лорда может сам быть владельцем поместья. Бейлиф, управляющий делами поместья, – тоже слуга лорда, но у него больше власти, чем почти у всех остальных жителей этого поместья. Сыновей лордов зачастую учат хорошим манерам, отправляя в услужение к другим лордам: они тоже слуги, но тем не менее их положение высоко – несмотря на то что они не имеют никакого дохода. С другой стороны, положение десятилетнего мальчика, прислуживающего в доме зажиточного крепостного или бедного франклина, очень низко – ниже даже, чем у других крестьян. Возможно, когда вырастет, он станет фермером, но сейчас он на самом дне социальной лестницы. Это сказывается и на оплате его труда: мальчики и девочки иногда вообще не получают денег, работая только за еду и жилье.

О купцах и торговцах можно сказать примерно так же. На вершине иерархии – несколько очень богатых купцов. Почти все по-настоящему богатые купцы, ведущие международную торговлю и обладающие капиталом не менее 1000 фунтов, живут в Лондоне. Их доходы, примерно равные десятой части состояния, ставят их наравне с богатыми рыцарями. Примерно четырнадцать процентов лондонских торговцев входят в эту категорию [17]. У очень многих, однако, всё имущество стоит менее 50 фунтов, и доходы тоже пропорционально меньше. Немалому числу купцов приходится не только торговать, но и сдавать в аренду городской дом, чтобы свести концы с концами. Еще ниже на экономической лестнице вы найдете торговцев, которых вообще нельзя назвать «купцами» из-за низких доходов и узкой специализации. Очень немногие зарабатывают даже 5 фунтов в год. Те портные, пекари, аптекари, сапожники и мясники, которые ежегодно зарабатывают 4 фунта, живут хорошо – намного лучше, чем среднестатистический водонос или батрак. В самом низу иерархии – те, кто не является даже свободными горожанами и не имеет права ничего продавать в стенах города. В первой половине столетия только самые удачливые возчики зарабатывают 2 фунта 10 шиллингов в год, а батракам везет, если им удается получить 2 фунта (см. четвертую главу). А многие живут и того хуже – у батраков хотя бы работа есть.