Империя Солнца, стр. 15

Однако Джим уже наверное знал, что ему нужно во что бы то ни стало найти родителей. А если ни отца, ни мамы отыскать не получится, то сойдет любой другой британец.

Напротив Макстедовой многоэтажки, на противоположной стороне авеню Жоффр, был расположен жилой комплекс компании «Шелл», причем по большей части в домах жили именно британцы. Джим и Патрик охотно играли с тамошними детьми и были почетными членами банды «Шелл». Выкатив велосипед с подъездной дорожки Макстедов, Джим понял, что британцы там больше не живут. У добротного, «коробочкой», забора из колючей проволоки, огораживающего весь комплекс, стояли японские часовые. Группа китайских кули под надзором японского капрала грузила мебель из оставленных квартир в армейский грузовик.

В нескольких шагах от забора, под платанами, стоял пожилой человек с газетой и наблюдал за японцами. Несмотря на то, что костюм его был заношен до последней степени, из-под пиджака виднелись накрахмаленные манжеты и манишка.

— Мистер Гуревич! Я здесь, мистер Гуревич!

Этот старый русский эмигрант работал в «Шелл» уборщиком и жил вдвоем со старушкой матерью в крохотной сторожке у ворот. В холле стоял японский офицер, чистил ногти и курил сигарету. Джиму всегда нравился мистер Гуревич, хотя сам он явно не производил особенного впечатления на престарелого белоэмигранта. Тот был художник-любитель и под настроение рисовал Джиму в альбоме для автографов затейливо проработанные парусники. Кухонька у него была серая и тесная, размером с буфет, и сплошь забита крахмальными воротничками и миниатюрными к ним манишками, и Джим жалел мистера Гуревича, который не может себе позволить купить настоящую сорочку. Может быть, он согласится переехать к нему на Амхерст-авеню?

С этой мыслью Джим распростился сразу, как только мистер Гуревич махнул ему в ответ газетой с другой стороны улицы. Маме этот русский, может быть, даже придется по вкусу, но Вере уж точно нет: эти восточноевропейцы и русские эмигранты снобы почище англичан.

— Здравствуйте, мистер Гуревич. Я ищу родителей.

— А здесь-то им откуда взяться? — Старик русский указал на вздувшееся лицо Джима и покачал головой. — Мир объят войной, а ты все носишься на своем велосипеде…

Японский унтер начал кричать на одного из кули, и мистер Гуревич тут же утянул Джима за ствол дерева. Он раскрыл газету и показал мальчику размашистый, чуть не на полстраницы, рисунок два огромных боевых корабля идут на дно под градом японских бомб. На помещенных тут же фотографиях Джим узнал «Отпор» и «Принца Уэльского», непотопляемые твердыни, каждая из которых, с точки зрения дикторов в английских военных киножурналах, могла одной левой отправить к праотцам весь японский флот [25].

— Так их ничему и не научили, — вдумчиво сказал мистер Гуревич. — Британская линия Мажино. Вот и тебе досталось, как и следовало ожидать.

— Я упал с велосипеда, мистер Гуревич, — из чувства патриотизма соврал Джим, и ему тут же стало неприятно, что приходится обманывать, выгораживая флот Его Величества. — Просто решил проехаться, поискать родителей. Знаете, не так-то это просто.

— Да уж! — Мистер Гуревич проводил взглядом проехавшую мимо колонну грузовиков. У задних бортов несли вахту охранники-японцы с примкнутыми штыками. За ними, положив друг другу головы на плечи, сидели на дешевеньких чемоданах и постелях-скатках цвета хаки группы британских женщин и детей. Джим решил, что это семьи пленных британских солдат.

— Давай-ка, парень! Жми педали! — мистер Гуревич толкнул Джима в плечо. — Давай скорей, за ними!

— Но, мистер Гуревич, — на Джима произвел самое гнетущее впечатление этот убогий скарб, да и сами эти нелепые жены рядовых британской армии, — я не могу ехать с ними — это же пленные.

— Давай катись! Ты же не сможешь жить на улице!

Когда Джим уперся, вцепившись в руль велосипеда, мистер Гуревич похлопал его по голове и подтолкнул через дорогу. И стал по-прежнему, прикрывшись газетой, наблюдать за тем, как японцы грабят дома, — так, словно вел для «Шелл» инвентаризацию потерянного мира.

— Я как-нибудь еще к вам заеду, мистер Гуревич.

Джиму и впрямь было жаль старика-уборщика, но на обратном пути до Амхерст-авеню его гораздо больше беспокоили те два линкора. Врать в британских кинохрониках всегда были горазды. Джим видел, как японский флот потопил «Буревестник», а теперь ему стало ясно, что японцы в состоянии потопить кого и где угодно. Половина американского тихоокеанского флота уже отдыхает на дне Перл-Харбор. Возможно, мистер Гуревич и в самом деле был прав, и ему следовало поехать за грузовиками. Может быть, родители уже сидят в той самой тюрьме, куда повезли солдатских жен.

И он пусть нехотя, но согласился с мыслью, что ему придется сдаться японцам. Солдаты, охранявшие контрольно-пропускной пункт на авеню Фош, отмахнулись от него, когда он попытался с ними заговорить, и Джим принялся во все глаза выглядывать какого-нибудь капрала, который, как и положено японскому капралу, будет в курсе и в ответе за все.

Но по какой-то причине в тот день в Шанхае на японских капралов будто напал мор. Несмотря на усталость, Джим сделал по дороге домой длинный крюк, по Большому Западному проспекту и по Коламбиа-роуд, но там вообще не оказалось никаких японцев. Однако, когда он подъехал к дому на Амхерст-авеню, у парадной двери его ждал припаркованный «крайслер»-лимузин. Из машины вышли два японских офицера, оправили мундиры и принялись разглядывать дом.

Джим совсем уже собрался подъехать к ним и объяснить, что в доме живет он и что он готов сдаться. Но тут из-за каменной опоры ворот вышел вооруженный японский солдат. Левой рукой он схватил велосипед за переднее колесо, за покрышку, пропустив пальцы между спицами, и, выкрикнув что-то резкое, отшвырнул Джима назад, в придорожную кучу мусора.

8

Затянувшийся пикник

Сдаться не вышло, и Джим вместе со сломанным велосипедом вернулся в квартиру Макстедов во Французской Концессии. С этого самого дня он и стал жить один в пустующих домах и квартирах в западных пригородах Международного сеттлмента. Они, как правило, принадлежали британцам и американцам, а также голландцам, бельгийцам и сторонникам «Свободной Франции», которых японцы интернировали в первые несколько дней после нападения на Перл-Харбор.

Дом, в котором находилась квартира Макстедов, принадлежал богатому китайцу, сбежавшему в Гонконг за несколько недель до начала войны. Большая часть квартир и до войны пустовала месяцами. Две комнаты в первом этаже занимал консьерж-китаец с женой, но японский взвод, пришедший за мистером Макстедом, настолько их напугал, что они теперь предпочитали не совать нос в чужие дела. Трава на нестриженых газонах понемногу отрастала, регулярный парк принимал все более и более иррегулярный вид, а они выходили на улицу только для того, чтобы сварить себе что-нибудь на обед — на железной печке, которую они установили на дне декоративного прудика, в окружении парковых скульптур. И запах соевого соуса и острой китайской лапши щекотал бетонные ноздри раздевающихся нимф.

Всю первую неделю Джим приходил и уходил, когда ему вздумается. В первый день он просто-напросто завел велосипед в лифт, поднялся на седьмой этаж и пробрался в квартиру Макстедов через незапертую дверь с антимоскитной сеткой на балконе для слуг. Основная дверь была снабжена глазком и сложным набором электрических замков — на мистера Макстеда, видного деятеля организованного местными бизнесменами прочанкайшистского «Общества дружбы с Китаем», было как-то совершено покушение. Раз заперев дверь, Джим оказался не в состоянии снова ее открыть, но к нему все равно никто не заходил, если не считать иракской старухи, которая жила в пентхаусе. Когда она позвонила в дверь, Джим выглянул в глазок и стал наблюдать, как она гримасничает, стараясь не выходить за пределы его поля зрения: казалось, каждая часть этого старческого лица пытается передать ему какое-то свое послание. Потом она десять минут стояла в неподвижном лифте и над чем-то раздумывала, безукоризненно одетая, увешанная бриллиантами, одна в пустой многоэтажке.