Последние дни фашистской империи, стр. 11

Далее мы увидели генерал-полковника авиации Штумпфа, преемника Геринга по командованию воздушными силами Германии, низенького, толстоватого человека весьма заурядной внешности. Он озирался, неуверенно помаргивал. Рядом с ним третий глава делегации – унылый, сельдеобразный генерал-адмирал Фридебург. За ними еще человек двенадцать генералов и офицеров.

Один из наших генералов приблизился к немецкой делегации. И тут – любопытный психологический момент. Увидев советского генерала, Кейтель выдавил на своем лице любезную, светскую улыбку и, делая округлые приветственные жесты, кланяясь и расшаркиваясь, семенящими шажками пошел навстречу нашему генералу. За ним, улыбаясь, с той же напряженной любезностью и деликатно притоптывая, двинулась вся немецкая делегация.

Расчет Кейтеля был ясен. Он хотел инсценировать встречу равных с равными. Дескать, это не важно, что мы побежденные, а вы победители; мы, генералы, протягиваем друг другу руки поверх армий, стран и событий.

Этот циничный расчет не оправдался. Генерал наш, окинув немцев деловитым взглядом, молвил:

– Этих двух, – при этом он указал в сторону Кейтеля и Штумпфа, – в эту машину, этих трех – сюда… -и т. п.

Лакейтель сразу поблек. На лицо его набежала смесь злобы и приниженности – выражение, которое не покидало Кейтеля весь день 8 мая.

Итак, германская делегация двинулась к машинам. Не отрываясь, я глядел на них. Они шли строем, по четыре в шеренге, соблюдая ногу, – это невероятное подразделение генералов покоренной Германии. Никто их не выстраивал в этом порядке, они сами его приняли, подчиняясь той силе строевого автоматизма, которая владеет каждым фашистом, будь он солдат, генерал или заурядный цивильный бюргер. Они шли под охраной английских офицеров, конвоировавших их на всем пути от Фленсбурга до Берлина.

От самолета до автомашин путь был невелик – метров двести, не более. Пять минут ходу.

Немцы шли, держась с какой-то деревянной напряженностью, свойственной многим немецким военным. Они шли, позванивая шпорами, аккуратно топая лаковыми сапогами; под ногами их клубилась берлинская пыль. Это – пыль от бесчисленных разрушений, обволакивавшая весь Берлин, как туман, красновато-серая, кирпичная и алебастровая пыль войны. Гитлеровцы шли, уткнувшись глазами в землю, изредка, только на мгновение, с воровской беглостью озираясь по сторонам и тотчас потупляя взгляд, чтобы не видеть зрелища покоренного Берлина. Правофланговым в первой шеренге шел Кейтель, нервически сжимая в руке маршальский жезл.

И многое вспоминалось нам при виде этого необыкновенного шествия: и раны Сталинграда, и страдания Ковентри, и муки Ленинграда, и унижения Парижа. А они шли, машинально шагая в такт торжественным, словно сияющим звукам марша, приветствовавшего союзников.

Усевшись в машинах, немцы ждали момента отправления. И хотя они старались не смотреть в ту сторону, где происходила встреча с союзниками, и стилизовали величественную неподвижность, но глаза и головы их невольно поворачивались туда, где реяли флаги и гремела музыка. Постепенно толпа корреспондентов вокруг немцев поредела. Интерес к ним исчерпан. Все понятно.

Но вот начался разъезд с Темпельгофа. И полсотни легковых автомобилей, вытянувшись блистающей вереницей, двинулось сквозь Берлин. Впереди ехали представители Советской Армии и союзников. В хвосте – немцы.

4

Темпельгоф расположен на юге города. Карлхорст, цель нашей поездки, – в его восточной части. Мы проезжаем значительный кусок Берлина. Особенный интерес зрелище Берлина представляет для тех, кто его еще не видел после нашей победы, – для американских и английских делегатов. Кое-где еще не унялись пожары. Местами из входов в метро – этих стандартных, неказистых станций – выбивается дым. Иногда рельсы метро выходят на поверхность и следуют на железных столбах на уровне четвертых этажей. От этого надземного пути остались только фрагменты.

Немецкие делегаты не выдержали принятого ими на аэродроме стиля монументальной невозмутимости. Они прильнули к стеклам машин. Они видят грандиозные развалины. Они видят берлинцев, убирающих с мостовых кирпичи и щебень. Вот несколько немцев роются в руинах магазина под вывеской «Деликатесы» и что-то непрерывно суют в карманы и корзинки. Быть может, в эту минуту генерал-фельдмаршал Кейтель вспоминает свой недавний приказ, в котором он писал: «По полученным сообщениям, в эвакуированных районах Германии, относящихся к зоне боевых действий, немецкие солдаты повинны в тягчайших преступлениях по отношению к собственности немецких сограждан… Мародерство и преступления по отношению к собственным, немецким согражданам должны наказываться самыми строгими мерами. Смертная казнь не применяется только в исключительных случаях».

Мы следуем по длинной и широкой Скалицерштрассе вдоль эстакады городской железной дороги. Она протянута над городом на высоте семи метров. Вереница машин всем своим длинным лакированным телом извивается меж ее поваленных чугунных столбов.

Пересекаем узкую грязную Шпрее по мосту, который немцы не успели взорвать.

Гертнерштрассе. И здесь толпы немцев занимаются туалетом своей раскрошенной столицы. Кое-где воспрянувшие духом владельцы пивных пытаются засветить неоновые вывески. Кипит берлинский муравейник. Люди безостановочно снуют взад и вперед. Они спешно меняют места жительства, соседей, друзей. Всеобщая перетасовка. Должно быть, многие немцы искренне рады тому, что фашизм пал. Гигантский сквозняк, поднятый нашим наступлением, вероятно, протрезвил некоторые мозги, опьяненные нацистской пропагандой. Но я не мог отделаться от мысли, что если отрезвление и захватило некоторую часть гитлеровцев, то только в самую последнюю минуту, когда их поставили на колени…

Неожиданная встреча. Длинная процессия иностранцев, освобожденных из гитлеровских лагерей. Флаги всех наций – югославские, итальянские, французские, голландские и прочие – веют над тележками, над велосипедами, над детскими колясками, в которых освобожденные везут свою кладь. На столбе надпись на всех языках с указующей стрелой: «На сборный пункт советских и иностранных граждан». Немецкие делегаты отворачиваются. На другой стороне рослый негр с добрым и веселым, как у ребенка, лицом, увидев в машинах советских -офицеров, восторженно машет рукой. Немецкие делегаты отворачиваются.

Въезжаем в просторную Франкфуртер-аллею. Отсюда начинается наименее пострадавшая часть Берлина. Много целых домов. На них флаги, белые и даже красные, впрочем, с явственными следами только что оторванных свастик. Окна раскрыты. Немцы, свесившись из окон, смотрят на нашу колонну.

Да и на улице, покинув очереди у водоразборных колонок и бросив смотреть на нашу регулировщицу, на которую они не устают глазеть часами, немцы скапливаются вдоль тротуаров по пути следования наших машин. Напрасно гитлеровские генералы опускают головы или принимаются усиленно сморкаться, пытаясь заслониться от народа носовыми платками. Берлинцы узнали их. Это видно по внезапному оживлению, с каким они переговариваются и указывают друг другу на машины с немецкими уполномоченными. Я бы не сказал, что у берлинцев при этом огорченные лица.

Не все, однако, проявляют такой интерес к нашей процессии. На стенах Берлина есть магнит посильнее: приказы коменданта Берлина генерала Берзарина. Возле них – толпа немцев. Мало сказать, что они читают эти приказы, – они их штудируют. Один из немцев оглядывается и, бросив рассеянный взгляд на Кейтеля, снова углубляется в чтение. Кейтель – это прошлое. Берлинца не интересует прошлое Германии. Его интересует ее настоящее и будущее.

Снова встреча. На этот раз идет длинная колонна военнопленных. То ли оттого, что берлинцы уже привыкли к этому зрелищу, то ли по причине какой-то нам мало понятной бесчувственности – немцы не обращают никакого внимания на своих пленных земляков. Это я наблюдал не однажды и не только в Берлине. Редко-редко какая-нибудь хозяйка выставит на обочину тротуара ведро с водой и кружку; подавляющее большинство относится к пленным немцам с поразительным равнодушием, даже не смотрит на них.