Сто затей двух друзей. Приятели-изобрететели, стр. 15

Аплодисменты гремели до тех пор, пока друзья не попросили слова:

— Мы хотим, чтобы вы особо похлопали нашим художницам: Кате, Нюше и Нелли. Это они сочинили, написали и тайком повесили афишу о вечере. Это они украсили занавес. Это они раздобыли у уборщицы черный халат, а у врача — белый, сшили нам колпаки и усеяли наши одежды космическими светилами.

И тут весь зал вновь стал рукоплескать. Однако Ашим — Миша опять поднял руку.

— Я забыл сказать, что девочки были причастны к нашим носам. Ведь наши волшебные носы не случайно такие, как картошки. Это художницы отыскали две похожие на носы картофелины и облепили их кусочками бумаги. А когда эти носы высохли, их покрасили и приделали к ним черные очки, усы и бороду. Правда, Пуговкин предлагал сделать носы побыстрей — ведь на картошке наши бумажные носы просыхали довольно долго. Он просто хотел оклеить на ночь каких-нибудь два обычных носа, которые побольше, повидней…

Последние слова Ромашкина потонули во всеобщем смехе.

Не скоро уснул в этот вечер лагерь. А ночью всем снились говорящие цыплята, Индия, факиры, волшебные карандаши и прочие необычайные чудеса Востока.

ЦИП Пахомыча

С утра, когда начинало припекать жаркое летнее солнышко, из своей избы появлялся дедушка Пахомыч. Он садился на крыльцо, с удовольствием вытягивал ноги, обутые в толстые широкие валенки, и обычно говаривал:

— Пускай мои научные ноженьки всласть погреются, дармовым теплом попользуются.

Однажды странные стариковские речи услышали проходившие мимо два наших приятеля. Они приветливо поздоровались и не утерпели полюбопытствовать, почему дед свои ноги называет научными.

Какая такая наука поместилась у него в его мохнатых валяных сапогах?

— А та наука о погоде, которой ЦИП занимается.

— Откуда ж вашему цыпу-цыпленку известна метеорология? И что, цыпка сводки погоды своим носиком вам по пятке азбукой Морзе выстукивает?

— Эх, мальцы, мальцы, — проговорил с укоризной дед. — А еще городские. И вовсе ЦИП — это не птичье дите, не курицын сын, а Центральный институт прогнозов!

— Опять нам совершенно не ясно, дедусь, как такой обширный институт вместился в ваши валенки. Разрешите в них посмотреть.

Ребята заглянули внутрь сапог, но ни «цыпок», ни ЦИПа, разумеется, там не обнаружилось.

— Вот, мои милые, где он тут, мой ЦИП-то, — показал дед на свои острые коленки, — послушаю я порой научные ноженьки, что они по-своему мне докладывают: ежели мозжит, быть дождю. Вот и вся здесь моя наука. Еще с гражданской войны прицепился этот ЦИП, пристал ко мне этот самый проклятущий ревматизм. Но истинно народ говорит: нет худа без добра. Есть маленькая польза и от этой хворости — она про непогоду наперед понятие дает.

— Это, дедусь, накануне дождя давление воздуха падает, а влажность возрастает. Ваши суставы и начинают поэтому ломить и побаливать, — объяснил многознайка Пуговкин.

— А у нас, — продолжал Пахомыч, — и кот Васька погоду предсказывает…

— Час от часу не легче. То у вас были научные ноженьки. Теперь объявился кот-грамотей. Уж не потомок ли он того знаменитого пушкинского ученого кота, который идет направо — песнь заводит, налево — сказки говорит?

— Нет, нашенский котофей не породистый. Вроде как бы дворняжка. Да и на собачку малость смахивает, — ответил дед.

— Неужели лает? — удивились ребята.

— Ну, лаять не лает, а на свист бежит. Приезжал летом мой сынок из своего вуза в отпуск. Был тогда Васек еще котеночком. Поил его мой сын молоком, а сам всякий раз нарочно посвистывал. Вот мурлыка и попривык. И сейчас только свистнешь, а котище тут как тут. Глядите-ка. — Пахомыч присвистнул, и действительно через минуту появился рыжий Васька и стал важно и просительно ластиться к дедовским валенкам. — Чует кошка, чье мясо съела, — промолвил добродушно дед и, нагнувшись, почесал у Василия за ухом. Кот зажмурился от удовольствия и громко замурлыкал.

— А котик-то ваш умница — и в погоде разбирается и на свист откликается.

— Какой там умник? Ума с наперсток, а спеси воз…

— Погодите, дедушка, одну минуточку, Мне хочется записать эту пословицу в свою тетрадку. Я ведь всякие поговорки и прибаутки повсюду собираю, как другие ребята коллекционируют почтовые марки иль монеты, — сказал Ромашкин.

— Ну что ж, милый, запиши. Народ теперь, я погляжу, пошел образованный, ученый. Всякую букашку строчат на бумажку…

Мишка вынул из кармана штанов тетрадь и стал вслед за балагуром дедом записывать все его поучительнее и забавные словечки и побасенки.

— А как же этот усатый-полосатый о погоде вам дает знать? — спросил Пугрвкин.

— Вся живая тварь на свой манер ненастье чует.

Ласточки и стрижи в вышине летают к хорошей погоде, а понизу росятся — к дождю. Ежели кот Васька и пес наш Тузик лежат всяк клубком, спрятав носы, жди похолодания. Да и петя-петушок по ночам не вовремя раскукарекается — к перемене погоды.

— Вот те раз! — воскликнул Ромашкин. — Выходит, нам в дорогу — «тра-та-та, тра-та-та!» — надо взять с собой кота, стрижика, собаку, петьку-забияку — вот компания такая и станет нашим походным ЦИПом?

— Ну, зачем этих зверей и птиц таскать с собой повсюду? — миролюбиво промолвил Пахомыч. — Есть немало других попутных и путных примет. Конечно, бывают и беспутные, непутевые приметы, вроде такой: перебежал кот дорогу — пути не будет. Это не примета, а просто глупое суеверие, темный предрассудок. А вам надо знать всякие правильные приметы. Да не одну-две. А то получится предсказанье, как у той шалой старухи, которая по двум приметам гадала, гадала да надвое сказала: либо дождик, либо снег, либо будет, либо нет.

И дедушка Пахомыч еще долго-долго толковал о множестве любопытных, не раз им проверенных примет про погоду и ненастье.

— Витька, а что, если нам самые полезные дедовские приметы срифмовать, чтобы их было легче выучить? — предложил Ромашкин, когда они шли обратно в лагерь от Пахомыча. — Послушай хотя б такую примету: стрижи высоко — дождь далеко… стрижи низко — дождь близко… Тут рифмы стоят на месте, как солдаты в строю.

— Что ж, — отозвался Витька, — ведь еще сам Пушкин дал о погоде совет: старайся наблюдать различные приметы…

Трудно передать, сколько было горячих споров, сколько было исчиркано и изорвано бумаги, прежде чем друзья вдвоем закончили сочинять свое стихотворение: