Два бойца, стр. 19
8
Глубокой ночью мы двинулись. Курить и разговаривать было запрещено. Шли гуськом, смутно различая фигуру идущего впереди. Подтянутое оружие и котелки не бряцали. Полковые пушки двигались с нами. Они остановились у подножия холма. Никогда я не видел, чтобы артиллерия располагалась так близко от вражеских позиций.
В темноте мы вышли на открытое место и спустились в окопы. Пулеметчики разошлись по своим укрытиям.
Казалось, ночь не кончится никогда. Она была какая-то очень большая и очень прочная. Наверху были звезды, а внизу копошились мы. Было совсем тихо.
В четыре часа рассвело. В четыре тридцать ударила немецкая артиллерия. Мир заполнился грохотом. Толстые накаты блиндажей покуда сопротивлялись разрывам. На этот ужасающий обстрел мы отвечали полным молчанием.
Приоткрылась дверь убежища, позади нее мелькнули тени. Я выглянул за дверь. По ходу сообщений пробегали санитары с носилками, связные, проходил лейтенант Рудой.
Вместе с санитарами и ранеными я пробрался назад, в лесок, чтобы покурить. Под обстрелом не курится. Между деревьев был устроен пункт первой помощи. Снаряды сюда не достигали. Неподалеку лежали ребята из ротного патронного пункта и курили. Вдруг они поднялись и откозырнули. Через лес шел высокий, ловко сложенный майор. Это был командир полка Чернов. На груди сияла Золотая Звезда Героя. Длинные пшеничные чапаевские усы украшали его лицо. Он любил Чапаева и старался ему подражать даже в наружности.
Майора сопровождали несколько командиров, среди них лейтенант Монастырский, сосед наш, командир пятой роты. У него был несколько расстроенный вид.
Майор остановил раненого, которого под руки вели два бойца. Третий боец шел позади и поддерживал раненого со спины.
– Куда вы? – сказал Чернов.
– Раненого вынесли с поля боя, товарищ майор, – бойко сказал один из бойцов, – доставляем его на пункт.
– Марш назад в окопы! – закричал майор. – И чтоб у меня этого не было. Пятнадцать здоровых жеребцов одного раненого тащат!
Бойцы исчезли, а раненый пробормотал:
– Я не просил их, товарищ майор, – и отправился на медпункт.
– Не ваши ли это люди, лейтенант? – спросил Чернов.
– Мои, – ответил Монастырский.
– Так, так, – сказал Чернов. – И раненых у вас многовато, лейтенант Монастырский. Чем я это объясняю? Я объясняю это тем, что вы невнимательно, небрежно отнеслись к устройству укрытий. А?
Монастырский мрачно молчал.
– Ладно, – сказал Чернов, – посмотрим, как обстоит дело у Рудого.
Встревоженный Рудой уже бежал навстречу Чернову. По ходам сообщений прошли на передний край. Немецкая артиллерия била с нарастающей силой. Но командиры не обращали на нее внимания. Они были заняты делом.
Чернов внимательно осмотрел окопы.
– Видите, – сказал он Монастырскому, указывая на пустой окоп, – запасная ячейка. У вас, когда вы захотите сманеврировать огнем, бойцу придется под обстрелом заниматься землекопством, вместо того чтобы отражать атаку. А здесь – уже готово.
Чернов похвалил просторную нишу, выдолбленную в передней стенке окопа. Лейтенант Монастырский отошел за спины других командиров. Но Чернов вытащил его за руку вперед.
– Смотрите, Монастырский, вы небось таких вещей и не видели?
И Чернов указал на небольшую стремянку, прилаженную к стенке окопа, по которой можно было быстро выбежать и атаковать врага.
Монастырский хмуро сказал:
– У меня жердей не было, товарищ майор, я давал требование, но…
– Жердей, жердей! – передразнил его Чернов. – А у тебя жердей хватало, Рудой?
– Не всюду, товарищ майор.
– И что ты сделал?
– Так мы выемки для ног понаделали.
– Слышите, Монастырский? Ну ладно. Так я вижу, что мне здесь делать нечего. Спасибо тебе, Рудой.
Рудой покраснел от удовольствия. Не всякий день удостоишься похвалы от самого майора Чернова.
Чернов быстро прошел по окопам, заглянул в кое-какие блиндажи. Все старые бойцы знали его по боям на Лужском и Новгородском направлениях, а некоторые еще по финской кампании сорокового года. И Чернов знал их в лицо и по именам.
Сейчас, проходя, он на секунду задерживался возле
некоторых бойцов.
– Здорово, Оловянников! Дышишь?
– А что мне, товарищ майор! – широко улыбаясь, отвечал Оловянников.
– Толстов, привет! Ну как, под Волкоярви было полегче?
Раздался страшный грохот. Снаряд разорвался рядом. Посыпалась земля. Люди прянули к стенам, другие присели. А Чернов стоял и нетерпеливо кричал:
– Что? Что? Не слышу!
Толстов стер землю с лица и прокричал:
– Куды немцу до финна, товарищ майор!
Чернов удовлетворенно мотнул головой и пошел дальше.
Он увидел Аркадия и подошел к нему. Аркадий всегда был его любимцем. Он протянул пулеметчику руку, и тот с достоинством пожал ее.
– А где ж твой второй номер, Дзюбин? – спросил Чернов, взглянув на незнакомого ему Четвертаков а.
– Вы спрашиваете, товарищ майор, за Сашу-с-Уралмаша?
– Вот, вот, – засмеялся майор. – Я надеюсь, с ним ничего плохого?
– Все в порядке, товарищ майор. Просто мы с ним разошлись, как в море корабли.
– Ах, вот что, – сказал Чернов и остро глянул на Аркадия. – Хочешь, помирю?
– Кто ж откажется от такого свата, товарищ майор? – сказал Аркадий.
Чернов рассмеялся и пошел дальше.
Несколько дольше Чернов задержался у группы молодых бойцов, только прибывших из запасного полка, еще не обстрелянных.
– Ну что, ребятки, страшновато? – сказал он, весело блестя прекрасными зубами из-под длинных пшеничных усов.
Бойцы заулыбались.
– Да нет, не очень, товарищ майор, – сказал один из них. – Оказывается, привыкнуть можно.
– Да уж привыкать некогда, – сказал майор, отогнув рукав и посмотрев на часы, – минут через десять артподготовка, видимо, кончится. А тогда что будет!
– Ихние танки на нас пойдут, – несмело сказал кто-то.
– Правильно, ихние танки пойдут на нас, – с удовлетворением повторил Чернов и, согнув свое гибкое тело, присел у стены на корточки. – Нет, я вижу, вы ребята соображающие.
От всего существа майора Чернова веяло таким спокойствием и силой, что молодые бойцы сразу приободрились. Приунывшие повеселели, а струхнувшие почувствовали, что они, собственно, ничего не боятся, и самые танки, атаки которых они прежде ждали с трепетом, теперь им не так уж страшны.