Кто я такой, чтоб не пить, стр. 15
Они веселее нас.
Они толковее нас.
Мы, пожалуй, только остроумнее.
И с этим одним – им, а со всем остальным – нам надо смириться.
И нести каждому свою чушь, как свой крест.
Карцеву – 65
– Ромочка! Неужели шестьдесят пять? – воскликнул он фальшиво.
Это ужасно!
Ужаснее может быть только семьдесят.
Чем устранить вздутие живота, тошноту, тяжесть в желудке, боль в голове, краткую потерю памяти, невроз, диарею, психосоматическое расстройство, вегетативное возбуждение и все, что я прочел на твоих этикетках?
Это устраняется только одним естественным способом.
Мы еще о нем поговорим.
Шестьдесят пять – это, конечно, до черта.
Ты на вершине склона лет, Роман.
Зачем они так рано встретились. Твои родители.
Зачем им это надо было делать до войны?
Сейчас повсюду 18–20—25. И поют, и танцуют, и пухлыми ручками всплескивают.
И шутят, шутят, шутят.
А тебе – шестьдесят пять.
Ты делаешь это же, но медленно. И только один раз.
Ты просишь всех не торопиться и дать тебе довести шутку до улыбки.
Но они спешат.
И мы шутим вслед.
Наше спасенье, Роман, в мудрости.
Это такое болезненное состояние, наступающее сразу после ума.
Оно длится недолго.
Оно любит позы.
Допустим, полулежа. Негромкий голос, слабая улыбка.
И паузы, в которых якобы что-то большее, чем тишина.
Последний зритель наступает довольно быстро, и приходится переключаться на семью.
Жена встревожена.
С ним этого никогда не было.
Конечно. Когда ему было шестьдесят пять?
В состоянии мудрости не нравится все, кроме себя и того восьмидесятилетнего, которого привели поздравить, если ему найдут бумажку, на которой он…
В состоянии мудрости раздражают радио, газеты, телевидение, политика.
И весь этот шум за окном, который только усиливается, если заткнуть уши.
Это шум в собственных ушах.
Рома! Этот шум – аплодисменты.
И крики «браво».
Давай «Авас»!
Давай «про раков»!
«Собрание на ликеро-водочном»!
Это шум былых аплодисментов, оставшийся в твоих-моих ушах…
И хоть врачи твердят «давление» и «позвоночник», но мы-то знаем…
И сердце, сердце в такт скандежу.
И крики: «Это полотенце! Это доцент тупой. Доцент – не мы».
Да, Роман, теперешние шутят хуже.
У них нет вкуса.
И как такое можно говорить?
Над чем они смеются?
Да, Роман, осталось только буркнуть животом: «Вот в наше время…»
И вспомнить, как нас слушал Райкин.
За кулисами.
Как он страдал.
«Над чем они смеются? Как они играют? Что там есть?»
И вот мы наконец его сменили. Хотя бы в этом.
Я с уважением отношусь к годам, премьерам, юбилеям. Но как они мелькают!
Этот возраст требует мата.
С ним только матом, Рома, тогда он понимает.
Так, значит, пусть они смешат.
Они хуже шутят, но лучше смешат.
Нам надо уважать хохот, производимый этой молодежью.
Нам надо уважать чужой успех.
Овации.
Аншлаги помещений.
Не лезть с советами.
Молчать.
Держаться в стороне.
Завидовать.
И подождать, пока они впадут в успех и сядут среди нас с аплодисментами в ушах от остеохондроза.
Личность
Что такое личность?
Это сформулированный жизнью персонаж.
Не вымышленный.
Не похожий.
Встречается не только среди людей.
Упрям.
Неменяем.
Без денег, так как не приспосабливается ни к чему.
Правдив.
Этим себя обозначает.
Замкнут.
Устал спорить.
Не слышит собеседника, сохраняя себя.
Физическое свойство характера.
Всё внутри.
Легок на подъем.
Любит движение, чтоб меньше говорить.
Переживает насмешки.
Приходит, уходит.
Идет пешком до вокзала, чтобы встретить поезд ночью.
Говорит мало.
Конечно, не следит за собой…
Конечно, плохо одет и не замечает голода.
Политикой интересуется и удивляется постоянно.
Не понимает лжи.
Цифры тщательно сверяет.
И смешно поражается: «Как они могут!»
Наивен.
Не понимает, что мир наполовину состоит из лжи. И не поймет уже.
Борец с тишиной
Опытный политический борец.
В споре непобедим.
В его крике тонут все.
Стоит пронзительный реактивный вой, в котором утоп герой афганской войны, победитель всех чемпионатов мира по футболу, мягкий рейтинговый обозреватель, тихий, уязвляющий всех обозреватель третьей кнопки.
Борец, крича обо всем не по делу, не по теме, не про это, а крича про все сразу – побеждает всех.
Все умолкли.
Вот после победы ему сказать нечего.
Но этого уже никто не видит.
Воспитание
Вкус с детства.
Музыка с детства.
Язык с детства.
Литература с детства.
Потом времени не будет.
В нас воспитали с детства нежность, правдивость.
И мы, выйдя из школы, получили жизнь в лицо.
Но не изменились.
Потому что воспитание – сила непреодолимая.
Мы знали, что ничего нет ужасней, чем ответить на подлость подлостью.
Мы знали, что, если на крик отвечаешь криком, доказать ничего не можешь.
Мы чувствовали стеснение (какое хорошее слово), когда видели обнаженного человека.
Даже женщину.
Даже красивую.
Мы чувствовали стеснение, когда видели ругательство на заборе. Хотя мы уже понимали, что забор существует для написания таких слов.
А где же еще их писать, не в книгах же.
Мы боролись с заборами и из-за этого тоже.
И из-за воспитания мы стеснялись предавать и доносить.
Кто-то все равно доносил.
Но мы не доносили.
Кто-то шел работать в КГБ.
Кто-то был надзирателем.
Кто-то был парторгом.
А кто-то учился в высшей партшколе.
Мы трусили отчаянно, но не шли туда.
И не подписывали писем ни с осуждением, ни с одобрением.
Может быть, если бы били…
Но пока не били, мы не подписывали.
И никакой тут смелости не было.
Тут было воспитание.
И вообще, мне кажется, что мужество – это не та смелость, которая есть и у бандита, это что-то, связанное с другими людьми.
Я люблю краснеющих в дебатах.
Попал впросак и покраснел.
Не ополчился на всех.
Не закричал: «А вот это!» – переводя разговор на другое.
А покраснел за то, за сказанное.
Довел до конца тему, а не вывел всех из себя.
Испытал стыд.
Он понял.
Отсутствие воспитания помогает говорить.
Наличие – слушать.
Воспитание отсеивает невысказанное.
А значит, освобождает массу времени от пустой болтовни и пустых просмотров.
А их отсутствие создает вкус, делает человека умней, молчаливей и приятней.
Чем больше вы находите лишнего, тем лучше.
Необходимое – для каждого свое.
Каждому возрасту – свой оптимизм
Тому – выпивки, танцы, походы, свидания.
Этому – кремы, мази, таблетки, втирания.
Тому – пот, мозоли, мышцы, синяки.
Этому – старое виски, приятный запах, черные носки.
Тому – крики, хохот: «А ну, давай!..»
Этому – улыбка, шепот: «А ну, возьми…»
Тому – бег по лужам, поцелуй, танец.
Этому – кресло, книга, телефон, насмешка.
Тому – водка, табак, штанга, девушка.
Этому – костюм, колено, юмор, ресторан.
Вот так, «step by step» от венеролога к урологу.
От бега по пересеченной до продвижения по службе.
От запаха до аромата.
От любви до дружбы.
От именин до юбилея.
От рассказа до предисловия.
От рюкзака до «Мерседеса».
От наслажденья до покоя.