Я — не Я, стр. 69

…и, что было силы, забился, засучил ногами, рука держащего разжалась, Неделин захлопал освобождёнными крыльями и помчался прочь от плахи, пахнущей куриной кровью. Тот, с топором, тоже побежал, бестолково размахивая руками, споткнулся, упал, нелепо завозился на земле.

Совсем окосел, сволочь! — крикнула женщина с крыльца. — Иди проспись! Витька, ты где? Поймай курицу мне, отец надрызгался, ничего не может, скот такой!

Из-за дома неспешно показался старший сын Фуфачёва, неторопливо, но ловко поймал курицу, зажал её под мышкой и стал крутить голову, курица хрипела, закатывая глаза и смолкла.

Топором бы, — сказала мать.

Сойдёт, — сказал Витька и бросил ей курицу. — Ножом оттяпай, дохлую легко, — И ушёл опять по своим делам.

Неделин с ужасом смотрел на это, притаившись за листом лопуха. Потом осторожно подошёл к лежащему человеку, бывшему Фуфачёву, бывшему Неделину, а теперь — человеку-курице. Человек-курица забулькал горлом, поднялся на четвереньки, потом, шатаясь, встал на ноги и, дёргая головой, побрёл, спотыкаясь на каждом шагу, в курятник, всгревоженно говоря: «Ка-а? Ка-а?». В курятнике послышались треск, грохот, из дома выбежала Лена, вытащила за шиворот человека-курицу, тот ошалело кудахтал.

Насесты поломаешь, орясина! Кому сказано — спать! — и уволокла в дом.

Наступил вечер. Лена, покормив кур, загнала их в курятник, заперла дверь. Неделин, чуть не теряющий рассудок от нелепости своего положения, хотел обратиться к ней, но вышло только: «Кдак-так… Кдак-так…»

Понурый, нахохлившийся, он сидел на насесте, наверху, в сторонке от прочих, опираясь о стену, потому что держать равновесие одними лапами было непривычно. Рядом стояла корзина и там, в удобстве, находилась наседка с красным гребешком, рябая. Сам же Неделин был белым, с коричневыми пятнами на груди.

Куриные мозги Неделина размышляли вяло, дремотно, и он даже рад был этому: утро вечера мудренее. Закрыл глаза, спать, спать, спать…

Его разбудил переполох: куры метались, тощий петух орал во всё горло, в темноте действовал кто-то невидимый и страшный: ласка, хорек, лиса? Вдруг совсем рядом блеснули два глаза, Неделин подпрыгнул, перелетел в другой угол. В отличие от других, он действовал расчётливо, не метался заполошно, притаился, чувствуя, как с невероятной быстротой стучит куриное сердце. Тень метнулась, что-то хрустнуло, запахло свежей куриной кровью, у Неделина от ужаса перья встали дыбом: погибло существо, подобное ему, он сам мог быть сейчас на его месте. — страшно!

Тень мелькнула вниз, унося белую охапку, и население курятника сразу успокоилось, будто ничего и не было, расселись, закрыли глаза, задремали, лишь Неделин в своём углу никак не мог заснуть, вздрагивая от малейшего шороха.

Утром Лена выпустила их, насыпала в корыто пшена, куры набросились, Неделин подошёл к Лене, "чтобы обратить на себя внимание, закудахтал.

— Кши, дурная! Лопай! — пнула его ногой Лена.

После еды потянуло на сон. Найдя пыльное место, уже нагретое солнцем, Неделин поскрёб лапами и прикорнул.

Кто-то клюнул его в голову. Рядом стоял тощий петух, глядя избоку с любопытством. Испытывая непонятное смущение, Неделин встал и отошёл, квохча недовольно, но петух — следом. Неделин побежал трусцой — затрусил за ним и петух. Неделин прибавил ходу — прибавил и петух, и, сделав рывок, вскочил ему на спину, долбанул клювом в затылок, вспушил, а с другой стороны тела Неделин вдруг ощутил горячую приятность, которой не хотелось сопротивляться.

Уже через минуту куриный организм забыл об этом, тело само собой пошло по двору, клюв сам по себе ковырял землю, выискивая жучка или червячка, а Неделин всё ещё не мог оправиться от потрясения.

Впрочем, решил он, самое лучшее — отнестись ко всему юмористически.

Однако юмор юмором, а по прошествии положенного срока, забравшись в лопухи, он снёс яйцо, причём сделал это не без удовольствия.